Стихотворения - Александр Тиняков (Одинокий)

III ЕДИНОЕ

Множественное в едином, и единое

при множественном, и вместе все.

Плотин

Бог, и мир его, и человек его есть то едино.

Г.С. Сковорода

Все во мне и я во всем.

Тютчев

Единое Я и блеск луны и солнца, и Священное Слово в Ведах, и звук в эфире, и Человечность в людях. Бхагавад-Гита, VII,8.

Былинкой гибкою под ветром Я качаюсь,Я Сириусом лью лучи мои в эфир,И Я же трупом пса в канаве разлагаюсь,И юной девушкой, любя, вступаю в мир.

И все очам людским доступные картины,Все тени, образы и лики бытияВо глубине своей божественно-едины,И все они во Мне, и все они – лишь Я.

Христос израненный и к древу пригвожденный,И пьяный сутенёр в притоне воровском –Четою дружною, навеки примиренной,Не споря меж собой, живут во Мне одном.

Во всем, что вымерло, в деревьях, гадах, птицах,Во всем, что есть теперь в пучине бытия,Во всех грядущих в Мир и нерожденных лицах –Во всем Единый Дух, во всем Единый Я.

Апрель 1919 Орел * * *

Все равно мне: человек и камень,Голый пень и свежий клейкий лист.Вечно ровен в сердце вещий пламеньИ мой Дух непобедимо чист.

Всем терзаньям, всем усладам телоЯ без сожаленья отдаю,Всем соблазнам я вручаю смелоДушу преходящую мою.

Мне уже не страшно беззаконье,Каждый звук равно во мне звучит:Хрюкнет ли свинья в хлеву спросонья,Лебедь ли пред смертью закричит.

Уж ни жить, ни умирать не буду,Стерлись грани, дали, времена,Только Я — Один во всем и всюду,А во Мне — лишь свет и тишина.

Сентябрь 1916 Петербург В лепрозорииУтратив все, приветствую судьбу. Тютчев

Я захворал проказой. В лепрозорийМеня отправили врачи.Кругом сухая степь. Огнисты зориИ пламенно горят лучи.

И — как огонь — горят на коже ранки,И мутный гной течет из них,И слышатся всечасно перебранкиСоседей язвенных моих.

Но чем ни глубже боль пускает корни,Чем ни отравленнее кровь,Тем ярче, радостней и животворнейРастет в душе моей любовь.

Я — как дитя — шепчу привет былинкам,Что вырастают на дворе,И в воздухе дрожащим паутинкам,И птичьим песням на заре.

Когда лежу, щекой прижавшись гнойнойК подушке — и гляжу во тьму,И месяц в окна поглядит спокойный,Как брату, радуюсь ему.

Пусть догнивает тело от болезни,Но духом я постиг давно,Что я живу в родимой, в милой бездне,Что Макрокосм и Я — Одно.

Бациллы, мне терзающие кожу,Со мной пред вечностью равны,И я проклятием не потревожуСвятую тайну тишины.

Ни зависти, ни злобы я не знаю,Меня не давит тесный плен,Я человечество благословляюИз-за моих высоких стен.

Не все ль равно: здоров я или болен,Любим людьми или забыт,Когда мой дух, как птица в небе, воленИ сердце от любви горит!

Июль 1912 Москва Бродяга

Дождик хлещет. Сквозь опоркиСлякоть ноги холодит.Ветер треплет на пригоркеВетки голые ракит.

Жмется ласково котомкаК истомленному горбу,И пою, как птица, громко,Славя путь мой и судьбу.

Может быть, я ночью вьюжнойУпаду, и вплоть до дняСнег холодный, снег жемчужныйБудет падать на меня.

И тебе, метель родная,Не страшась и не грустя,Сном последним засыпая,Улыбнусь я, как дитя.

Февраль 1913 Петербург * * *

Пускай в Меня, как в водоем,Вольются боль, и грязь, и горе:Не в силах молния огнемИспепелить иль выжечь моря!Пусть мириады спирохетГрозят душе уничтоженьем,Но Я – мыслитель и поэт, –Я встречу их благословеньем!Пусть паралич цепями МнеСкует бессильные суставы, –Умру спокойно в тишине,Как умирают в холод травы.Пускай безумье, как туман,Над мозгом сумрачно сгустится, –Мой Дух – безмерный океан:Века пройдут, туман умчится!И снова, как ребенок, ЯВзгляну невинными глазамиНа цвет и прелесть бытия –В глаза ликующему Браме!

Март 1913 Петербург

EGO SUM QUI SUM

(АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ)

ТРЕТЬЯ КНИГА СТИХОВ

1921-1922гг.

Предисловие

Я знаю, что многие читатели встретят мои стихи с негодованием, что автор объявят безнравственным человеком, а его книжку – общественно-вредной.

Такой подход к делу будет, однако, вполне неправильным.

Дело поэта, – как и всякого художника, – состоит не в том, чтобы строить или переустраивать жизнь, и не в том, чтобы судить ее, а в том, главным образом, чтобы отражать ее проявления.

В жизни же, как известно, всегда было, есть и будет, наряду с тем, что считается прекрасным и добрым, и то, что признается безобразным и злым. Художник, в моментытворчества по существу своему чуждый морали, волен изображать любое проявление жизни, «доброе» рядом с «злым», «отвратительное» наряду с «прекрасным».

За сюжеты и темы поэта судить нельзя, невозможно, немыслимо! Судить его можно лишь за то, как он справился со своей темой.

Я в моей книге беру современного человека во всей его неприкрашенной наготе.

Рожденные и воспитанные в нездоровых и неестественных условиях, созданных развитием капитализма, все мы – вплоть до самых лучших из нас, – не свободны от эгоизма, от известной косности и распущенности, от склонности к различного рода эксцессам и т.п.

Поскольку я являюсь общественным деятелем – хотя бы, например, в качестве сотрудника Советских газет, – я боролся и борюсь с такими антиобщественными навыками и склонностями,

Но поскольку я выступаю в качестве художника, желающего отразить психологию, скажем, кутилы или дошедшего до предельной черты эгоиста, тем более, если я говорю от лица подобных типов, – я не могу в то же время судить их и подчеркивать в моих стихах, что эти типы – плохи и что их ощущения, переживания и действия суть «зло».

Если я передаю настроения загулявшего литератора, с восторгом говорящего о своем загуле, – это отнюдь не значит, что я «воспеваю» его и утверждаю как нечто положительное. Я только остаюсь в пределах художественной добросовестности, я только рисую, а судить о нарисованном мною образе с моральной или общественной точки зрения предоставляю читателю.

Убежден, что нарисованные мною образы и выраженные мною ощущения современного среднего человека никого не соблазнят и никому не повредят. Кутилы и распутники будут и без наших стихов предаваться кутежам и распутству, а людей, к этому органически не склонных, не увлечешь в эти дебри никакими картинами, никакими стихами.

Ко всему изложенному присовокупляю, что основная идея моей книжки далека как от «воспевания зла», так и от «пессимизма».

Об этом с достаточной ясностью говорит заключительное стихотворение книги. Да! в современном человеке много гадкого, но он – не гад, он всего-навсего «гадкий утенок» из андерсеновской сказки, то есть существо, еще само не знающее, насколько оно прекрасно и какие великие возможности скрываются в нем.

И, наконец, еще одно замечание по поводу стихотворения «Радость жизни», в котором упоминается имя Гумилева. Стихи эти были написаны более чем за месяц до смерти Гумилева, и тогда же я читал их моим литературным знакомым. Отсюда ясно, что никакого отношения к политической деятельности Гумилева и к ее драматическому концу мои стихи не имели и не имеют. По поводу нелепой и преступной авантюры, в которой принял участие Гумилев, я высказался в свое время на страницах «Красного Балтийского Флота» ( 10 сентября 1921г., №90) и мнения моего об этом деле не меняю, и не вижу никакой надобности в том, чтобы делать из имени Гумилева нечто «неприкосновенное».

Александр Тиняков