В тот день… - Симона Вилар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна из находившихся тут же девок, некрасивая, конопатая, взвизгнула и хотела было к Мирине на шею кинуться.
– Ох, матушка госпожа, да неужто!..
Но замерла, встретив строгий, властный взгляд хозяйки.
Тиун выступил вперед:
– Так ли это, госпожа милостивая? И это после стольких лет надежд бесплодных?
Стоявшая до этого с бесстрастным лицом бледная девица наконец подала голос:
– Правда сказанное. Еще в тот вечер перед самым крещением, когда вы все тут с хозяином Дольмой спорили, я приводила к Мирине повитуху, бабку Рапину. Она и заверила, что не зря госпожа мужней женой слывет. Послали боги… Ох! Послала матерь Божья хозяйке нашей наследника. Мы с госпожой думали обо всем хозяину Дольме сообщить, ну да тогда все только об обряде и думали. А потом…
– Я решила сообщить мужу, когда он приведет нас с Почайны уже христианами, – перебила ее сама купчиха Мирина. – Дольма пир собирался закатить, вот и думала сказать, когда сердце его будет в радости, оттого что теперь он вместе с собратьями по вере.
И Мирина приложила к глазам платочек, словно вытирая набежавшую слезу. Но Озару показалось, что не было ни искренности, ни скорби в этом ее показном страдании по мужу убиенному.
Однако куда больше его интересовал мужичок с клинообразной бородкой, который, в свою очередь, не сводил взора с него самого. Казалось, все происходящее тут его не касалось, а вот присутствие известного в Киеве ведуна встревожило. Как только заметил он на себе взгляд волхва, так сразу и сник, сжал бороденку в ладони, потупился.
Тут Озара отвлек громкий молодецкий смех. Смеялся кудрявый красавчик Радко. Смеялся громко и как-то… отчаянно, что ли. Сидел на перилах гульбища, прислонившись спиной к столбу-подпоре, даже головой бился об него от смеха. Потом вдруг резко соскочил прямо во двор и спешно пошел к калитке.
Его окликали, рыжий мальчонка даже кинулся следом, звал. Но Радко не оглянулся и, не переставая смеяться, уходил прочь со двора. Пока не скрылся.
– Ну, парня-то понять можно, – негромко произнес стоявший подле Озара Добрыня и даже сам хохотнул. А потом, будто задушевному приятелю, сказал волхву: – Мы все считали, что теперь-то Радомил войдет в права наследства и остепенится, делами занявшись. Зачатки у него хорошие, славный парень… когда не бузит. Посуди сам, ведун: Вышебор – калека, Мирину бы со двора отправили… ну, если бы Радко не пожалел вдовицу-красавицу и не оставил ее по своей милости.
– А она согласилась бы остаться в приживалках? – спросил Озар. – При новом-то господине? Как они, ладят с Радко? Он ведь собой парень видный. Может…
– Не может, – отрезал Добрыня. – Да что об этом говорить? Теперь, когда положение ее стало известно, купчиха Мирина сама пожелает тут всем управлять. А вертопраха Радомила она и на дух не выносит. Они и ранее не ладили, Дольме то и дело приходилось их примирять. Хотя что я тебе говорю… Вот поживешь тут – и сам во всем разберешься. Но главное – выясни для меня, кто мог покуситься на соляного купца Дольму сына Колоярова. Как выяснишь, мне все доложишь. И чтобы по полочкам все разложил, чтобы ясно все было, как на стрельбище в солнечный день. Итак, Озар, останешься в усадьбе рода Колояровичей доглядником.
Это же он вновь сообщил собравшимся. Дескать, ведун Озар – его человек, пусть примут, как гостя дорогого, и ни в чем ему препон не чинят.
– Да кто же волхву перечить осмелится? – произнес бородатый челядинец Лещ. Вроде и соглашался, но поглядывал из-под седеющих кустистых бровей неприветливо. – С волхвами осторожно надо, да еще не забывать, что они всякое могут. Чародеи они.
– Ты чего пустое-то болтаешь, Лещ? – осадил его Добрыня. – Какое такое чародейство помянул? Или забыл, что крест на тебе теперь? В него верить надо, а не в чары навеянные. А волхву помогать станете потому, что я так приказал. Поживет у вас, порасспросит и выяснит для меня то, что надо. И на кого укажет – того и отдам катам[46]!
Собравшиеся сразу притихли.
Озар был раздосадован. Не скажи Добрыня последнее, ему бы легче было ужиться среди родовичей убиенного христианина Дольмы. Теперь же все будут видеть в нем врага.
Но Добрыня явно не намерен был облегчать Озару задачу. Знал, что делал, – не хотел, чтобы разумный волхв нашел тут союзников да что-то замутил. Они-то все крещеные, но почтения к служителю старых богов это не умаляет. А так… Так Добрыня уходил почти довольный.
Он сошел с крыльца, направился к привязанному у воротного кольца скакуну. Двое прибывших с Озаром охранников двинулись было за ним, но княжий дядька, уже сидя в седле, склонился к ним и сказал:
– Ты, Пегий, отправляйся туда, откуда и прибыл, неси службу у Варяжских пещер. А ты, – ткнул он зажатым в кулаке кнутовищем в грудь дружинника с чуть свороченным в сторону широким лицом, – ты, Златига с Копырева конца, останешься на Колояровом дворище. При Озаре.
– Да на что я ему? – расстроился кривой, отзывавшийся на имя Златига. – Он ведь, если захочет…
– Не захочет. Ты же помогать ему будешь. Если понадобится. Ну и… – И посмотрел выразительно: за ведуном приглядывать все же стоило. А дружинник Златига вроде парень смышленый. Сам поймет, когда нужно будет приструнить волхва.
Глава 4
Озар опять рассматривал булатный шип, который ему ранее передал воевода Добрыня. Тот самый шип, каким закололи соляного купца Дольму сына Колоярова. Хотя чего рассматривать – вот если бы Озар смог оглядеть рану на теле убитого, тогда бы больше понял и о силе броска, и о месте, откуда его могли метнуть. Однако Добрыня сказал: Дольму надо было похоронить по христианскому обычаю, не тянуть, не привлекать внимания людей, а оказать почет погибшему христианину. А потому отпели Дольму церковники, похоронили на поле вне града, крест на могиле установили. Озару же объяснили, что смертельный удар пришелся как раз под кадыком. Был он быстрым, стремительным, неожиданным, отчего Дольма еще
