Курумилла - Густав Эмар

Граф вложил шпагу в ножны и медленно приблизился к индейцам, которые с беспокойством встретили это движение. Они не догадывались об истинных намерениях графа.

Индейцы не знают пощады, сострадание им незнакомо. В прериях действует только один закон — горе побежденным. Краснокожие безжалостно применяют этот закон к своим врагам, не слушая их молений о пощаде.

Авантюристы опустили ружья к ноге и сейчас же забыли все счеты с неприятелем. Они принялись беспечно смеяться, и между ними завязалась оживленная беседа.

Валентин и Курумилла подошли к графу.

— Что ты хочешь делать? — спросил охотник.

— Неужели ты не догадался? — спросил Луи. — Я хочу их пощадить.

— Всех?

— Разумеется, — удивленно заметил граф.

— Значит, ты их прощаешь?

— Да, я хочу возвратить им свободу. Разве ты считаешь это неуместным?

— Может быть.

— Так объяснись.

— Прощая индейцев, ты поступаешь отлично. Они разнесут об этом славу по своим племенам и уж, конечно, не забудут сурового урока, полученного ими сегодня ночью.

— Ну и что же?

— Но, — продолжал охотник, — среди пленных находятся не одни только индейцы.

— ?!

— Среди них есть переодетые мексиканцы.

— Ты уверен?

— Я получил предупреждение от командира всадников, с помощью которых мне удалось помочь тебе нанести такой сильный удар.

— Но разве эти твои всадники не апачи?

— Ошибаешься, друг мой, это белые и притом сивикос, то есть люди, нанятые землевладельцами для защиты от IndiosBravos. Видишь, как благородно исполняют они свой долг, но не удивляйся, ведь таковы местные нравы.

Луи задумался.

— Твои слова очень меня смущают, — пробормотал он.

— Почему же? — беспечно возразил охотник. — Все очень просто, но вопрос не о всадниках, теперь они совершенно в стороне.

— Но я должен, по крайней мере, их поблагодарить.

— Они в этом не нуждаются, да и я тоже, займемся лучше пленными.

— Ты сказал, что среди них есть белые?

— Вне всякого сомнения.

— Но как их отличить?

— Курумилла сумеет это сделать.

— Твои замечания меня удивляют. С какой стати белым вступать в союз с нашими врагами?

— Скоро узнаем.

Они подошли к пленным.

Валентин сделал знак Курумилле. Вождь приблизился к индейцам и стал их внимательно рассматривать одного за другим. Граф и охотник с интересом следили за его действиями.

Арауканский вождь сохранял свое обычное хладнокровие и угрюмый вид. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

При виде этого безмолвного и безоружного человека, который старался проникнуть острым взглядом в самые мысли каждого пленника, индейцы невольно задрожали.

Курумилла положил свой палец на грудь одного из пленных.

— Первый, — заметил он, отходя к следующим.

— Выйдите вперед! — приказал Валентин отмеченному краснокожему.

Тот повиновался.

Курумилла осмотрел всех пленных и указал еще на девять человек.

— Больше нет никого? — спросил Валентин.

— Нет, — ответил индейский вождь.

— Разоружите их и свяжите хорошенько, — приказал граф.

Приказ немедленно исполнили. Потом Луи подошел к апачам.

— Пусть мои братья возьмут свое оружие и снова сядут на лошадей, — сказал он им, — они храбрые воины, бледнолицые видели их мужество и отдают ему дань уважения, мои братья вернутся в свои атепетли6 и расскажут своим старикам и гадателям, что победившие их белые не похожи на жестоких мексиканцев, что они желают установить с апачами прочный мир.

Из толпы выделился один индеец, который сделал два шага вперед, и с достоинством кланяясь графу, сказал:

— Храброе сердце — великий воин, во время битвы он похож на ягуара, но после победы он превращается в антилопу. Слова, сказанные им, внушены ему Великим Духом, Ваконда его любит. Мексиканцы обманули мое племя, а Храброе Сердце благороден, он простил индейцев. Отныне между апачами и воинами Храброго Сердца да будет вечная дружба.

Согласно своему обычаю краснокожие окрестили дона Луи поэтическим именем Храброе Сердце.

После этого между вождем индейцев, которого звали Белым Бизоном, и авантюристами произошел обмен подарками.

Индейцам возвратили лошадей и оружие, и пленники, получив свободу, двинулись в путь.

Когда они исчезли в лесу, Эль-Бюитр скомандовал что-то своим всадникам, и те, в свою очередь, удалились вслед за вождем.

Дон Луи хотел было остановить этот отряд, принесший столько пользы во время сражения, но Валентин помешал ему.

— Пусть уезжают, — сказал он, — тебе незачем иметь с ними никаких дел.

Луи не стал настаивать.

— А теперь, — продолжал Валентин, — нам следует окончить начатое.

Граф немедленно отдал приказ похоронить убитых и перевязать раненых.

Французы понесли серьезные потери, у них было десять убитых и несколько раненых, правда, не все раны оказались смертельны, но победа обошлась довольно дорого, это служило дурным предзнаменованием.

Спустя часа два вся рота по сигналу рожка собралась на площадке. Посередине поставили большой стол, за которым торжественно разместились дон Луи, Валентин и три офицера. Перед ними лежали различные бумаги и документы.

Дон Корнелио в качестве секретаря расположился за столом поменьше.

Граф созвал товарищей и в присутствии всех организовал военный суд под своим председательством, чтобы судить пленников, захваченных во время битвы.

Когда все было устроено, дон Луи поднялся с места и среди глубочайшей тишины отдал приказ:

— Пусть приведут сюда пленных!

Перед судом появились люди, на которых указал Курумилла. Они пришли под конвоем целого отряда авантюристов. С них сняли веревки; хотя они и носили апачский костюм, их заставили смыть с себя краску и уничтожить все украшения на теле.

Пленники не обнаруживали ни малейшего раскаяния, но, видимо, были недовольны, что их так пристально разглядывают.

— Приведите последнего пленника! — приказал дон Луи. При этих словах графа авантюристы удивленно посмотрели друг на друга, не понимая — все девять мексиканских пленников были уже налицо.

Но через минуту удивление перешло в гнев, и по рядам авантюристов, подобно электрической искре, пробежал глухой ропот.

Перед судом предстал полковник Флорес, он был безоружен и шел с обнаженной головой, но вызывающее выражение злобного лица бросало дерзкий вызов всем окружающим.

Его сопровождал Курумилла.

По знаку графа воцарилась тишина.

— Что это значит? — высокомерно спросил полковник. Дон Луи не позволил ему продолжать.