Послесловие - Райдо Витич

— С ума сошли совсем! — возмутилась и Лидия. — Это что получается, мы на свои кровные можем пять кусков мыла взять и дальше зубы на полку?

— Ой, не говори, — отмахнулась. — Мне вон Олюшке лекарство покупать, а на какие шиши? У Бориса льготы и то, говорят, отнимут скоро. Все на равном положении.

И рот закрыла: что-то не в ту сторону в разговоре пошла. Ковальчук сообразила и закивала:

— Ничего. Мы русские люди, вытерпим, раз так надо. В войну вон как лихо было, но товарищ Сталин сказал — победили, и тут как товарищ Сталин говорит, будет — наладится, и жизнь будет прекрасной.

— Угу, — поджала губы Морошниченко.

— Ты бы за своими тетехами присмотрела, Тамара. Совсем ведь наглеют. Иванова твоя да Спивакова самые ретивые.

— А чего они?

— По личным записываются к нашему. Отираются у меня во время рабочего дня. Бродят вокруг Николая Ивановича, как кошки вокруг масла. Так объясни или на собрании пропесочить нужно. Не дело, Тома.

— Вот ведь паразитки, — кивнула. — А я думаю, что они все в туалет отпрашиваются? Диарея что ли образовалась? Поняла Лида, устрою им баню. Хорошо, что сказала.

— Вот, вот, а то и тебе достанется. Наш за дисциплину строго, а тут во время рабочего дня разгильдяйничают.

— Ой, спасибо, что предупредила.

Санин в столовой кушал. Тома Спивакова поднос взяла, оценила "расстановку сил" вокруг — столы полупустые и вроде не лезь к полковнику, но она решилась: погонит, так погонит. А если нет?

— Можно? — застыла со скромным видом перед Николаем. Он глянул на нее снизу вверх, оглядел «местность», но не послал за соседний столик, кивнул: можно. Девушка симпатичная, с виду скромная. Авось спокойно пообедать не помешает.

— Меня Тамара зовут.

Николай кивнул, но не факт, что услышал — щи больше интересовали. Вкусные, наваристые, почти домашние.

— А в ЦДРИ открылась выставка новых произведений художников Москвы, — сообщила девушка.

— Вас привлекает искусство художников? — глянул на нее неласково.

— Живопись расширяет кругозор. А вам разве не любопытно?

— Ничего не понимаю в картинах.

— Ой, ну что вы, — расцвела улыбкой девушка. И улыбка у нее была трогательная, по-детски бесхитростная. Николай слегка улыбнулся в ответ. — В выставочном зале художественный салон в конце сентября открылся, так я раз пять уже была. Такие замечательные, реалистичные полотна! Удивительная передача чувств через краски. А портреты кистей Корна, Бродского — живые люди!

— Угу, — отодвинул опустевшую тарелку, придвинул второе.

— Хотите вместе сходим, я вам расскажу о художниках, покажу самые выдающиеся их произведения.

— Боюсь времени нет, — глянул на нее понимая, что его банально приглашают на свидание. Сам он приглашал, было, но чтобы его? Чудеса просто.

— Ой, Николай Иванович, — смущенно улыбнулась девушка. — Я поняла, вы думаете, я вас на свидание приглашаю. В мыслях не было, честное слово.

Тамара говорила искренне и по виду можно было понять, что Николай действительно ошибся.

— Н-да? — хлебнул компота изучая девушку уже с интересом. Милая. Ну и почему бы действительно в общеобразовательном плане на выставку с ней не сходить? — А что так на картины полюбоваться хочется?

— Как сказать, — помялась. — Хочется, конечно. В театр билетов не достать, в кино дорого, с билетами тоже проблема.

— А сходить куда-нибудь хочется. Дома скучно, проблемы, хочется отвлечься, — улыбнулся с пониманием.

— Есть желание, — скромно улыбаясь, потупила глазки. — Но это разве плохо?

— Нет, — плечами пожал. Допил компот.

— Одной-то не очень приятно ходить, пристают бывает, и вообще.

Николай стакан на стол поставил, разглядывая девушку: губы пухлые, руки нежные, грудь высокая…

— До скольки выставка ваша?

— Не моя, — смутилась. — До восьми.

— А смена у вас?

— До пяти.

— Хорошо, в шесть у ЦДРИ, — и встал, пошел на выход.

Тамара ладонь к груди прижала, сдерживая крик радости: ура!! Клюнул!

— Томочка Ивановна, — заканючила, вернувшись на рабочее место. — Можно мне немного пораньше уйти? Минут на тридцать, очень нужно. Голова невмоготу разболелась.

Знала, на что давить. У Морошниченко слабость к заболевшим и увечным, им она никогда отказать не могла и, пожалуй, единственно, кого понимала. Поэтому поворчала, понаблюдала за старательно изображающей умирающую Спиваковой и, отправила ее домой, сама за пульт села.

Тамара только вышла из управления, побежала в парикмахерскую.

К Дому Работников Искусств Николай подъехал на машине. Отпустил водителя и, заложив руки за спину, не спеша пошел к девушке, что уже ждала на ступенях. Осень кружила голову стылым ветром и запахом прелых листьев. Мужчине казалось, что он впервые слышит этот запах и он привлекал его не меньше стройных ножек и прочих достоинств фигуры Спиваковой.

Меланхоличное выражение лица полковника улыбнуло Тамару.

— О чем-то мечтаете, Николай Иванович?

Санин улыбнулся в ответ и посмотрел в небо, на кроны почти голых деревьев.

— Подумалось просто.

— О чем же?

— Запах чувствуете? Ароматы осени. Я будто век о ней не помнил, а тут вдруг с ней во всей ее красе столкнулся.

— Как вы поэтично об этом говорите. Любите осень?

Николай плечами пожал:

— Мне как-то все равно было, что осень, что зима. Форма одежды другая и только. Послушайте, Тамара, вам очень хочется на эту, — чуть не ляпнул "чертову", — выставку.

— Ну, не так чтобы очень…

— Может быть, просто прогуляемся. Осень-то какая красивая, посмотрите, даже пропускать не хочется. А выставка не последний день.

— С удовольствием. Признаться хватает духоты, что дома, что на работе. Еще и здесь?

Николай улыбнулся: прекрасно, что их мысли сходятся.

— Идем? Вы где живете?

— Дзержинский район.

— Не близко. Но реально?

Девушка рассмеялась:

— Так прямо пешком до самого дома?

— Почему нет? — улыбнулся и Николай.

Они шли не спеша, болтали, вернее больше говорила девушка, а мужчина слушал или вставлял свои "пять копеек". И не жалел, что сегодняшний вечер проводит не в обществе четырех стен дома, Валюши или Сани. Тамара все больше нравилась ему — глупенькая, но душевная. И симпатичная. Последнее больше всего привлекало, особенно фигурка. Вернее только она, если быть честным. Он чувствовал желание и подумалось: от чего нет? Но было что-то встающее как барьером против стремления естества, вступающее в конфликт с ним.

Увлечение ради удовлетворения, наверное, естественно, но что дальше?

Он ничего не может дать Тамаре, как она ничего не даст ему кроме минутного удовольствия. Миг и стихнет. А потом будет противно самого себя.

— Я вас утомила? — почувствовала смену настроения Тамара.

— Нет. Вы очень интересно рассказываете о живописи. Ясно, что неравнодушны к этому виду искусства.

— Но вас оно не интересует, — поняла Тамара.

Николай состроил неопределенную гримасу.

Ему вдруг особенно остро захотелось, чтобы рядом оказалась Леночка и с ней они шли по улице, вдыхали этот стылый запах осени и молчали. С ней и говорить не надо было — она чувствовала его, он ее, и в их молчании жила такая щемящая нежность, что и сейчас вспоминая, невольно растворяешься в ней.

Нет, такое не повторяется, как не обманывай себя, наповоду каких доводов разума или инстинктов не иди. Тамара красивая девушка, но не его и его не будет. Не нужна более чем в пошлом употреблении, слишком низменном и для нее и для него. А та, что нужна больше всех Тамар, Зин, Люсь, больше этой осени, самого себя со всеми минутными, близкими и далекими желаниями и планами, нужна не на миг, нужна даже только для того чтобы знать — есть, вот так же идет по улице, вдыхает запах осени и разговаривает с каким-нибудь кавалером; уже никогда не пройдет рядом ни с ним, ни с другим, не улыбнется, рассеивая мрак в душе одним своим взглядом.

Сколько бы он отдал, чтобы увидеть ее? Все. Что есть, что было и может быть. Жизнь бы свою отдал за один момент осознания — Леночка жива.

Но ничего не изменишь, и жизнь его остается при нем.

— Вы почти всю дорогу молчали, — сказала девушка уже возле своего дома. Конечно, прогуляться рядом с полковником Тамаре было приятно, но мало. В ее планы входил не один вечер и не только прогулки. — Вы, наверное, устали?

Николай смотрел на нее и думал: глупец — на что ты надеялся, что хотел от свидания с Тамарой?

И пожал плечами:

— Кажется, я испортил вам вечер.

— Нет, что вы. Наоборот, сегодня мне было удивительно хорошо. Спокойно. С вами, — сказала тепло, проникновенно, но взгляд был кокетлив и Николай мысленно усмехнулся, не поверив и на грош.

Девушка смотрела на него и явно чего-то ждала. И он знал чего, но уже точно знал, что не мог ей этого дать.