Стихотворения и поэмы - Вадим Шершеневич

Июль 1918

Эстрадная архитектоника

Мы последние в нашей кастеИ жить нам не долгий срок.Мы коробейники счастья,Кустари задушевных строк!

Скоро вытекут на смену оравыНе знающих сгустков в крови,Машинисты железной славыИ ремесленники любви.

И в жизни оставят местоСвободным от машин и основ:Семь минут для ласки невесты,Три секунды в день для стихов.

Со стальными, как рельсы, нервами(Не в хулу говорю, а в лесть!)От двенадцати до полчаса первогоБудут молиться и есть!

Торопитесь же, девушки, женщины.Влюбляйтесь в певцов чудес.Мы пока последние трещины.Что не залил в мире прогресс!

Мы последние в нашей династии,Любите же в оставшийся срокНас, коробейников счастья,Кустарей задушевных строк!

Сентябрь 1918

Принцип романтизма

А. Мариенгофу

Когда-то, когда я носил короткие панталончики,Был глупым, как сказка, и читал «Вокруг Света»,Я часто задумывался на балкончикеО том, как любят знаменитые поэты.И потому, что я был маленький чудак,Мне казалось, что это бывает так.

Прекрасный и стройный, он встречается с нею…У нее меха и длинныйТрэн. И когда они проплывают стариннойАллеей,Под юбками плещутся рыбки колен.И проходят они без путей и дороги,Завистливо встречные смотрят на них;Он, конечно, влюбленный и строгий,Ей читает о ней же взволнованный стих…

Мне мечталось о любви очень нежной, но жгучей.Ведь другой не бывает. Быть не может. И нет.Ведь любовь живет меж цветов и созвучий.Как же может любить не поэт?И мне казались смешны и грубыПоцелуи, что вокруг звучат,Как же могут сближаться влажные губы,Говорившие о капусте полчаса назад.

И когда я, воришка, подслушал, как кто-то молился:«Сохрани меня, Боже, от любви поэта!»Я сначала невероятно удивился,А потом прорыдал до рассвета.

Теперь я понял. Понял всё я.Ах, уж не мальчик я давно.Среди исканий, без покояЛюбить поэту не дано.

Искать губами пепел черныйРесниц, упавших в заводь щек, —И думать тяжело, упорноОб этажах подвластных строк.

Рукою жадной гладить грудиИ чувствовать уж близкий крик, —И думать трудно, как о чуде,О новой рифме в этот миг.

Она уже устала биться,Она в песках зыбучих снов, —И вьется в голове, как птица,Сонет крылами четких строф.

И вот поэтому, часто, никого не тревожа,Потихоньку плачу и молюсь до рассвета:«Сохрани мою милую, Боже,От любви поэта!»

Сентябрь 1917

Принцип лиризма

Когда сумерки пляшут присядкуНад паркетом наших бесед,И кроет звезд десяткуСолнечным тузом рассвет, —

Твои слезы проходят гурьбою,В горле запутаться их возня.Подавился я видно тобоюЭтих губ бормотливый сквозняк.

От лица твоего темно-карегоНе один с ума богомаз…Над Москвою саженное заревоТвоих распятых глаз.

Я с тобой на страницах вылип.Рифмой захватанная подобно рублю.Только в омуты уха заплыли бФорели твоих люблю!

Если хочешь, тебе на подносе,Где с жирком моей славы суп, —Вместо дичи, подстреленной в осеньПару крыльев своих принесу.

И стихи размахнутся, как плетиСвистом рифм, что здоровьем больны,Стучать по мостовой столетийНа подковах мыслей стальных.

Июль 1919

Аграмматическая статика

Вкруг молчь и ночь,Мне одиночь.

Тук пульса по опушке пушки,Глаза веслом ресниц гребут.Кромсать и рвать намокшие подушки,Как летаргический проснувшийся в гробу,Сквозь темь кричат бездельничая кошкиХвостом мусоля кукиш труб.Согреть измерзшие ладошкиСухих поленьях чьих-то губ.

Вкруг желть и жолчьНад одиночью молчь.Битюг ругательства. Пони брани.Барьер морщин. По ребрам прыг коня.Тащить занозы вспоминанийИз очумевшего меня,Лицо как промокашка тяжкой ранки.И слезы, может быть, поэта ремесло?За окном ворчит шарманкаЧрезвычайно весело:— Ты ходила ли, Людмила,И куда ты убегла?В решето коров доила,Топором овцу стригла.

Проулок гнет сугроб, как кошка.Слегка обветренной спиной.И складки губ морщинами гармошка.Следы у глаз, как синие дорожки,Где бродит призрак тосковойЧервем ползут проселки мозга,Где мыслей грузный тарантас.О, чьи глаза — окном киоска,Здесь продают холодный квас?!

Прочь ночь и одиночь.Одно помочь.

Под тишинуСкрипит шарманка на луну:— Я живая словно ртуть,Грудь на грудь.Живот на живот —

Всё заживет.

Февраль 1919

Принцип звукового однословия

ВасЗдесь нет. И без вас.И без вас,И без смехаТолько вечер укором глядится в упорТолько жадные ноздри ловят милое эхоЗапах ваших духов, как далекое звяканье шпор.

Ах, не вы ли несете зовущее имяВверх по лестнице, воздух зрачками звеня?!Это буквы ль проходят строкамиМоими,Словно вы каблучкамиЗа дверью дразня?!

Желтый месяца ус провихлялся в окошке.И ошибся коснуться моих только губ,И бренчит заунывно полсумрак на серой гармошкеПаровых остывающих медленно труб.

Эта тихая комната помнит влюбленноВаши хрупкие руки. Веснушки. И взгляд.Словно кто-то вдруг выпил духи из флакона,Но флакон не посмел позабыть аромат.

Вас здесь нет. И без вас. Но не вы ли рукамиВ шутку спутали четкий пробор моих дней?!И стихи мои так же прополнены вамиКак здесь воздух, тахта и протяжье ночей.

Вас здесь нет. Но вернетесь. Чтоб смехом, как пеной,Зазвенеться, роняя свой пепельный взгляд.И ваш облик хранятЭти строгие стены.Словно рифмы строфы дрожь поэта хранят.

Декабрь 1917

Тематический круг

Всё течет в никуда. С каждым днем отмирающимСлабже мойВойВ покорной, как сам тишине.Что в душе громоздилось небоскребом вчера еще,Нынче малой избенкой спокойствует мне.

Тусклым августом пахнет просторье весеннее,Но и в слезах моих истомительных — май.Нынче всё хорошо с моего многоточия зрения,И совсем равнодушно сказать вместо «здравствуй» — прощай.

И теперь мне кажутся малы до смешногоВсе былые волненья, кипятившие сердце и кровь,И мой трепет от каждого нежного слова,И вся заполнявшая годы любовь.

Так вернувшийся в дом, что покинул ребенком беспечнымИ вошедший в детскую, от удивления нем,Вдруг увидит, что комната бывшая ему бесконечной,Лишь в одноОкноИ мала совсем.

Всё течет в никуда. И тоскойНеотступно вползающейКак от боли зубной,Корчусь я в тишине,Что в душе громоздилось доминой огромной вчера ещеНынче малой избенкой представляется мне.

Апрель 1918

Тематический контраст

А. Мариенгофу

Ночь на звезды истратилась шибкоЗа окошком кружилась в зеленеющем вальсе листва,На щеках замерзала румянцем улыбка,В подворотне глотки выли слова.

По стеклу прохромали потолстевшие сумерки.И безумный поэт утверждал жуткой пригоршей слов:— В наш огромный мир издалека несу миркиДробью сердца и брызгом мозгов!

Каждый думал: «Будет день и тогда я проснусь лицомГроб привычек сломает летаргический труп».А безумный выл: — Пусть страницы улиц замуслятсяПятерней пяти тысяч губ.

От задорного вздора лопались вен болтыИ канализация жил.Кто-то в небо луну раздраженную, желтую,Словно с жолчью пузырь, уложил.

Он вопил: — Я хороший и юныйРот слюною дымился, как решетка клоак…И взбегал на череп, как демагог на трибунуПолновесный товарищ кулак.

А потом, когда утренний день во весь рост свой сурово лег,И вокруг забелело, как надевши белье,На линейках телеграфных проволокЕще стыла бемоль воробьев, —Огляделись, и звонкие марши далечеС зубов сквозь утро нес ознобИ стало обидно, что у поэта рыдавшего речьюВ ушах откровенно грязнó.

Март 1919