Проект «Гамаюн» - Лев Соколов

— А может быть имеет смысл вообще отложить сделку? — Подал голос секретарь генерала. — Перенести ее в другое место, и другое время?

Генерал покачал головой.

— Мы можем сейчас связаться с самолетом наших друзей, и сообщить им о происшедшем. Можем попросить отменить встречу, и назначить другое время, в другом месте. Но я считаю, что это было бы крайне неразумным. — Слово «крайне» генерал отчетливо подчеркнул. — Здесь у нас, простите за выражение, насиженное место, где мы можем спокойно принять гостей, не опасаясь фортелей с их стороны. Здесь у нас прикормлена власть. Кроме того, если мы сообщим нашим друзьям о происшествии у них вообще может возникнуть мысль, что мы не контролируем ситуацию, и что мы ненадежные партнеры. А это может само проведение сделки поставить под сомнение. Я бы на их месте очень задумался, стоит ли иметь дело с партнером, который за пятнадцать минут до приземления моего самолета, звонит и говорит, мол, извините ребята, разворачивайтесь, встретимся позже, потому что на нашей территории неизвестно чьи шпионы ходят как у себя дома…

— Вот с этим я полностью согласен, генерал. — Сказал Пшимановский. У него были свои резоны, свои предельные сроки, и чего ему совсем не хотелось, так это отсрочки. — Я тоже считаю, что сделку нужно проводить так, как договорились.

— Рад, что у нас согласие в этом вопросе, — кивнул генерал. — В таком случае давайте готовится. Поднимитесь наверх, встретьте со всем почтением наших партнеров, и ведите их сюда. А я пока займусь подготовкой товара. Согласны?

— Хорошо, — сказал Пшимановский.

— Домиан, — генерал мечтательно улыбнулся — Сейчас мы проведем куплю-продажу, и вы станете гораздо богаче чем были. А я просто, стану богатым. Не состоятельным, а именно богатым. Признаюсь, для меня это будет новое ощущение… Но, поторопитесь. А то, как у нас говорят, я пока что размышляю о шкуре еще неубитого медведя.

Пшимановский тоже улыбнулся.

— Раз большие деньги вам в новинку, то предстоит немало приятных открытий. Пойду встречать наших покупателей…

«Старый болван, — думал Пшимановский, повернувшись и шагая к двери — Мне даже жаль тебя… Как бы ни пошли дела, ты уже сегодня будешь корм червям. Вот и все твои приятные открытия…».

Генерал провожал его улыбкой до самых дверей. Как только Пшимановский вышел, улыбка опала как ненужный увядший лист с зимнего дерева.

Его имя было Абу-л-Фатх Абдульхафиз ибн Taймулла ибн Имадуддин ибн Убай Aарифи. Это был не самый полный вариант. Его он использовал в официальных документах, при соблюдении формальностей. Если бы потребовалось, он мог накручивать имена предков вглубь истории до двадцатого колена, и далее. Но для краткости, особенно когда приходилось общаться с неверными, он представлялся просто — Абдульхафиз.

Аллах не рекомендовал своим последователям затуманивать разум вином. К счастью, пророк Мухаммад — мир ему, — поведал об этом миру в слишком велеречивой форме, отчего по смыслу получилось что все беды связанные с вином, происходят именно от первой капли. Абдульхафиз аккуратно макнул край салфетки в бокал, вытащил ее, и подождал, пока красная капля с пропитавшейся ткани, не упала вниз. После этого он отложил салфетку, сделал небольшой глоток, и застыл, согревая бокал в руках.

Дверь ведущая к кабине пилота открылась, и в салон заглянул смуглый мужчина с умными, узко посаженными глазами.

— Пилот говорит, мы прибудем примерно через двадцать минут. Скоро начнем снижаться, господин.

— Спасибо, Хусам. Иди.

Мужчина приложил руку к сердцу и вышел.

Он откинулся, рассеянно осмотрев роскошный салон, и темноту за прямоугольным, со скругленными краями иллюминатором. Мыслями он был далеко. Он попытался вспомнить, — когда же он стал Абдульхафизом? Но это был сложный вопрос. Это случилось очень давно, а превращение происходило постепенно. Наверно все-таки отправной точкой было время, когда подыхающий от голода мальчишка-сирота, не имевший ни одного родственника, окончательно уверился, что этом мире существует только один закон — выживает сильнейший. И выживает он на крови и костях убитых им слабых. Только набросав груду тел, по ним можно залезть наверх… Или все-таки отправной точкой нужно считать момент, когда ему сделали предложение, от которого невозможно было отказаться? Его не обманули, со временем он получил все что было обещано. Деньги обретали материальную приятность в виде машин, яхт, самолетов, и женщин, рядом с которыми наверно бледнели и райские гурии… И плата пока была приемлемой. Своей смертью платили другие, в тех местах куда ее приносили люди с нездоровым блеском в глазах, и застывшим на устах криком «Алла Акбар!». Этих людей часто называли фанатиками… Он был согласен. Но собственно, — что есть фанатизм? Это всего лишь пиковое проявление веры. А вера свойственна любым людям, где бы они ни жили. И совсем неважно, что одни верят в необходимость создания всемирного мусульманского халифата, а другие, скажем, что одна страна на земле вправе решать, куда сегодня нести на крыльях бомбардировщиков свои представления о демократии. Вера воспитывается обстоятельствами и окружением. Вера лишь инструмент, которым лидеры направляют людей в нужную им сторону. Важна лишь степень силы веры.

Абдульхафиз давно составил в себе своеобразную шкалу: самые сильные готовы за свою веру убивать других и умирать сами. Мусульманские фанатики обвязанные поясами шахидов входили в переполненные людьми магазины. Советские фанатики со связками гранат кидались под немецкие танки. Японские фанатики направляли свои самолеты в американские авианосцы… И везде, где врагу противостояли фанатики, тот рано или поздно начинал терять уверенность в победе. Гораздо меньше по шкале силы стоили те, кто готов был ради своей веры убивать, но не был готов умирать. В самом же низу были те, кто ради своей веры не был готов ни убить, ни умереть сам. Таких в последнее время расплодилось очень много, особенно в западных разжиревших странах. Свое жалкое состояние они привыкли оправдывать словами, «цивилизованность» и «гуманизм». И предпочитали не замечать, что сами их рассуждения возможны лишь до тех пор, пока их охраняют хорошо тренированные государственные убийцы. Впрочем, — это ведь тоже вера, и ее тоже кто-то воспитывал. Одного учат, что если он войдет с килограммом пластида в детский сад и нажмет кнопку, то сразу попадет в рай. А другого, что он попадет в рай, если будет исправно платить налоги, и слегка возмущаться за сытым безопасным обедом жестокостью охраняющей его армии…

Была еще интересная категория людей, которую Абдульхафиз так и не понимал до конца. Те кто не был готов убить за свою веру, но был готов умереть… Священники и муллы… Скорее всего это тоже была сила, но из-за какой-то ошибки перевернувшая вверх ногами.

Установив шкалу силы, Абдульхафиз нашел в ней место и для себя. Он легко был готов убивать за свою веру, и посылать на смерть других. Вот умереть самому, — да, пожалуй, не был. Ведь его вера как раз и состояла в том, что жить нужно хорошо, богато, и всласть, компенсируя нищету и голод, которых он досыта нахлебался в детстве. Со смертью все эти условия становились невыполнимыми. Положа руку на сердце, Абдульхафиз скорее всего не верил ни в Аллаха ни Джанну, ни в джаханнам, хотя и происходил из очень религиозной семьи. В аду он жил в детстве. В чем-то гораздо более близком к раю, он жил сейчас. Сегодняшнее положение его полностью устраивало. Кстати именно по этой причине он никогда не пытался обмануть своих хозяев… Организация Абульхафиза «зеленый фронт мучеников Ислама» была достаточно известной среди радикальных мусульманских течений. На ее счету было несколько весьма громких терактов, а так же поддержка людьми деньгами и оружием «джихада меча» против неверных, в различных регионах. Для кого-то вопрос веры, для кого-то — Абдульхафиз отсалютовал самому себе, чуть приподняв бокал, — просто бизнес.

В дверь снова заглянул Хуссам.

— Господин. Пилот говорит, сейчас будем садиться. Лучше пристегнуться.

Абдульхафиз кивнул. Когда Хуссам исчез и самолет начал снижаться, он забормотал — Бисмилляхи Рахмани Рахим…

Любой шпион, да и не только шпион, вообще всякий, кому очень долго приходится носить маску, знает, что с годами она пускает корни, и человеку уже невозможно точно провести грань между собой и придуманной личиной. Абдульхафиз считал, что не верит, но перед посадкой он уже почти рефлекторно забормотал молитву, которую произносит перед началом любого важного дела каждый мусульманин, прося у Аллаха послать удачу его делам. То что Абдульхафиз сейчас просил удачи в деле, которое при благоприятном для него окончании должно было погубить несколько десятков человек, а позднее возможно и многие миллионы, его не смущало. В его кругах такие просьбы к Аллаху считали вполне нормальными.