Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Очень осторожная на этот счет в переписке с дочерью, Мария-Терезия все же позволяет себе высказать презрение, бьющее из ее немецкого самолюбия, и показывая свое отношение к французам как к людям легкомысленным и беспечным. Никого она не пощадила: «Я не могу достаточно точно предвидеть все обстоятельства, в которые будет вовлечена вся королевская семья Франции, по вся она уже давно обмельчала. Они не способны задать топ пли сиискать уважение к себе. Задавать этот тон придется Вам», — писала она дочери 1 ноября 1770 года. Когда-то она советовала ей воздерживаться от политики, сейчас же открыто напоминает, что та должна заменить Шуазеля. «Не позволяйте себе следовать дурным примерам, не уподобляйтесь легкомысленным французам, оставайтесь истинной немкой», — а это уже 10 февраля. И Мария-Антуанетта до конца своей жизни сохранит это антифранцузское предубеждение, которое внушила ей мать. Властная мать, которая защищает лишь интересы империи, — такой была Мария-Терезия, оставаясь для Марии-Антуанетты главной и последней инстанцией. «Достойная дочь Марии-Терезии» — назовут Марию-Антуанетту придворные льстецы.

Этой зимой несчастный дофин продолжал оставаться заторможенным и нерасторопным мужем рядом с прекрасной супругой, мать которой, находясь за сотни лье от Версаля, не упускала ни малейшего события, мадам Дюбарри же стала практически символом французского двора. Фаворитка наслаждалась своим триумфом. По желанию короля, она устроилась в бывших апартаментах дофины Марии-Жозефины Саксонской, расположенных как раз под покоями короля. Государю достаточно было спуститься по внутренней лестнице, которая вела в библиотеку, чтобы оказаться прямо в спальне своей любовницы. Выходя окнами на мраморный двор, «маленькие кабинеты», целый ряд салонов и спален, открывающих окна лишь к полудню, представляли собой чистейший образец лучших творений архитекторов того времени.

Долгие месяцы строительные группы Габриеля работали над созданием столь тихого и уединенного места для короля и его любовницы. Вдали от шумного двора, в покоях, выдержанных в гармоничных пропорциях и отделанных золотом и белой тканью, Людовик XV чувствовал себя действительно по-домашнему. А воображение мадам Дюбарри, вероятно, подсказывало ей, что она — королева Франции, хотя бы здесь, за пологом алькова, в этой спальне, ввиду огромного комода, наполненного севрским фарфором.

До сих пор она была довольна такой жизнью: занималась всеми увеселительными мероприятиями при дворе; назначала репетиции придворного театра… Королевский интендант Папийон де Лаферте не принимал никаких решений без ее ведома. Она проверяла проекты по реконструкции Комеди Франсез; и когда строители угрожали бросить работу, так как им не платили (а это случалось очень часто), начальник строительства умолял ее поговорить с королем. Если Марии-Антуанетте требовался ремонт в ее апартаментах, изысканность и удобство которых значительно уступали покоям фаворитки, ее просьба не могла пройти мимо этого всемогущего создания, что весьма раздражало принцессу.

Людовик XV привык принимать некоторых своих министров в покоях Дюбарри, иногда даже в ее присутствии. И чтобы удовлетворить эту особу, министры соглашались. Не беремся утверждать, но, как писала мадам Дюдеван, «она была большей государыней, чем ее предшественница или даже кардинал де Флери». Ее власть росла с каждым днем. Даже почетные гости, такие как молодой король Швеции Гюстав III, не забывали почтить ее вниманием. После отставки Шуазеля многие его сподвижники были сняты с важных постов и на их место пришли ставленники Мопу и Терре. Все изменения приписывались исключительно капризам фаворитки. Однако позволим себе предположить, что сотрясение внутренней политики было неизбежно, заслуга это Дюбарри или нет.

Мадам вместе с Вогийоном внимательно следила за событиями, связанными с графом Прованским, который должен был в мае жениться. Младший брат дофина женился на Марии-Жозефине Савойской, внучке короля Сардинии Шарля-Эммануэля III. Гувернер и фаворитка присвоили себе право определить состав придворных для новобрачных. Людей назначали падежных и преданных, из тех, кого Мерси и Мария-Терезия называли «шайкой». Так, герцогиня де Валантинуа, приближенная фаворитки, стала первой фрейлиной будущей графини Прованской, а граф Моден, тесно связанный с Вогийоном стал приближенным принца. Для того чтобы располагать союзниками на местах, они объединили две свиты, так что старые придворные, вроде герцога де Круа, очень удивились: «Нарочно не придумаешь». Министры и фаворитка хотели создать вокруг Людовика-Станислава и Марии-Жозефины «савойскую партию» — противника «шуазелистам» и проавстрийцам, которых представляла Мария-Антуанетта. «Партия Вогийона и Дюбарри рассчитывает на поддержку графини Прованской», — писал Мерси Марии-Терезии.

Новый министр иностранных дел еще не назначен, посол обеспокоен — более того, король начал замечать, что дофина поддерживает настроения противников его любовницы. В довершение всего, дофин, всегда податливый, начал игнорировать традиционные ужины в Сен-Гюбере, выражая явное презрение по отношению к графине Дюбарри, канцлеру Франции, а также тем, кто их поддерживает. Его бывший гувернер тоже не был обойден вниманием — презрение к нему было очевидно. Смена отношений, замеченная королем, могла исходить, скажем так, только от его жены. Людовик XV, который очень не любил ссориться со своими детьми, вынужден был вызвать к себе мадам де Ноай. Похвалив ее за качества, которые ей удалось привить дофине, король перешел к упрекам: принцесса должна вести себя скромнее, когда находится при дворе, и держать при себе свои насмешки. Ей следует избегать фамильярности, которую она позволяет себе на охоте с молодыми людьми из ее окружения. Наконец, он коснулся самой серьезной проблемы: дофина позволяет себе слишком свободное суждение о том, что она видит или что хочет видеть, и ее оценка может вызвать весьма нежелательный эффект в королевской семье. Король даже позволил себе намек, рассчитанный для ушей этой фрейлины, что сожалеет о дурных советах, которые дофина получает от тетушек.

Взволнованная рассказом мадам де Ноай, Мария-Антуанетта набралась смелости поговорить с королем, Немного смущенный, но в глубине души обрадованный таким поступком дофины, Людовик XV не вдавался в подробности и сказал ей, что любит ее все сердцем. Затем обнял ее и на том дело закончилось.

13 апреля 1771 года Мария-Антуанетта присутствовала на заседании суда об отмене высших судов, что было основным пунктом в реформах канцлера Мопу, Однако дофине не давал покоя скорый приезд графини Прованской. Уж не собирается ли новоиспеченная принцесса стать при дворе ее соперницей? Мария-Антуанетта решила принять девушку подчеркнуто холодно, чтобы та, «ощутив препятствия, не возомнила о себе слишком много». Мерси пришлось использовать талант дипломата, чтобы заставить упрямую дофину изменить решение и принять графиню с подобающей учтивостью — чрезмерное высокомерие и спесь «станут причиной возникновения междоусобной войны в королевской семье». Итак, дофина пообещала вести себя должным образом и «завоевать дружбу и доверие», хотя пребывала в убежденности, что принцесса из Савойи полностью примет сторону мадам Дюбарри. Однако полученный ею портрет будущей соперницы ее успокоил. Сразу видно, что принцесса, мягко выражаясь, обделена природой. Маленькая, по всем канонам красоты своего времени, слишком худая, слишком смуглая, с полным отсутствием приятности. Дурнушка, одним словом. Итак, вся Европа узнала, что графу Прованскому достался отнюдь не «лакомый кусочек». Мария-Терезия даже написала своей дочери: «У Вас нет никаких причин для ревности, но есть причины для жалости: и это сделает Вам честь, но не для того, чтобы управлять новой принцессой, а помочь ей выйти из затруднительного положения, так как, честно говоря, она не так хороша собой, но очень тиха и, наконец, очень хорошо воспитана, со временем ее дружба и доверие могут Вам пригодиться».