Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова

Отец ни за что не согласится переехать куда-то в другое место из-за такой ерунды, значит, надо терпеть хотя бы до девятого класса, а там, не знаю, съезжать от родителей, идти работать, учиться в другом районе…

И Алине никуда не деться. Вот ей совсем никуда не деться. Я-то правда могу уехать. Забить на все, забыть. Перестать общаться. Никто не узнает. Но все равно не сейчас… А Алине некуда деться, потому что в ней эта Палашка. Хотя… Палашка как пришла, так и ушла. Но к кому она уйдет, если рядом с Алиной — только я и родители? Ответ напрашивается сам собой.

Пока икотке нравится у моей сестры, она у нее и останется.

А если вдруг разонравится?

Не очень страшно, даже, может быть, забавно, когда сумасшествие происходит с кем-то чужим. Вон Артему было смешно. Это не его сестра, с которой он делил комнату, и не в него икотка потом может вселиться!

Хотя он тоже получил.

Итак, сначала — тот врач, теперь — Артем. И Кешка… Кто следующий? Сколько еще человек, столкнувшись напрямую с Палашкой, прекратят с нами всяческое общение? Эта Палашка реально опасная.

* * *

Бедная Алина… А я разве не бедный? Вдруг она ко мне прицепится? И вообще, бывает такое, чтобы шизофрения помогала человеку узнать то, что он заведомо знать никак не может? По-настоящему, без шарлатанства, не как всякие гипнотизеры угадывают, или, там, Шерлок Холмс.

Может, зря мама боится? Пусть бы лучше Алину в больницу положили…

Глава девятая

Я с детства помнил эту полную, невысокую пожилую женщину с плотно сжатыми губами под густым слоем красной помады, паутиной растекшейся по морщинкам у рта. Почему-то при воспоминании о Ларисе Игоревне на ум первым приходил именно этот брезгливо сжатый яркий рот, который открывался только для того, чтобы сказать гадость.

Лариса Игоревна приходила к нам исключительно пожаловаться или когда ей требовалось что-то от мамы. Мама отказывалась видеть очевидное, оправдывала Ларису Игоревну, якобы она очень несчастна, все ее обманывают, в жизни не везет, сын бросил, невестка запрещает с внуками общаться, но она старается держаться, не унывает. Почему именно мама должна поддерживать эту чужую нам тетку, я понять не мог. Ладно, они с бабушкой дружили, но что-то я не припомню, чтобы были прям такими близкими подругами. Отец как-то пошутил, что Лариса Игоревна особенно сдружилась с нашей бабушкой после ее смерти.

Лариса Игоревна приходила и оговаривала абсолютно все и всех. Особенно доставалось Алине: если накрасила губы, то намазюкалась; если на каблуках — ноги переломает; от частого мытья головы облысеет, а от чистки зубов эмаль сотрется. На новую прическу неизменно говорила: «Фу, нестриженой тебе было лучше!»

Лариса Игоревна приходила, когда было удобно ей, прямо из прихожей шла на кухню, ставила на стол свою сумищу и ждала, когда мама быстро выставит угощение. Причем не просто чай из вежливости, а полноценный обед или ужин, смотря к какому времени Лариса Игоревна соизволила припереться. И почему-то всегда получалось, что приходила она в отсутствие отца, как чуяла.

Вот и сейчас явилась, не соизволив предупредить и поинтересоваться, удобно ли нам. Зачем только Алинка ей дверь открыла? Прикинулась бы, что нас нет дома. Я так уже пару раз делал, и прокатывало. Да и сама Алина сразу смывалась, едва слышала о Ларисе Игоревне.

И вообще: что сестра у двери делала? Дежурила, торчала без толку, в глазок пару раз даже посмотрела. Можно подумать, что ждала эту неприятную гостью.

Лариса Игоревна, буквально отодвинув Алину своей сумищей, с порога принялась стонать, как ее обманули в каком-то магазине. Сбросила растоптанные босоножки и без зазрения совести сунула ноги в папины тапки. Села по-хозяйски на кухне, привычно бухнув свою грязную сумку прямо па чистый стол, и оглянулась на стоящую на плите кастрюлю. Обычно мама сразу начинала суетиться, доставать посуду, но сейчас была слишком расстроена, да и Алина ее опередила.

Точнее, не Алина.

— А терпеть тебя не могу! Йой, ёшки-ёшки-ёшки-йой! А ничего ты не получишь, дурачина! Тпру-у, пру-у. Кто сыну водку покупал, чтобы он жену пьяный бил? И вот, и вот, и вот они тебя ненавидят теперь. Дурачина! Не дадут тебе здесь жрать, к другим иди. Надоела ты мне! Теперь я здесь заместо тебя командую. Бз-з-з! И что у бабки ихней сперла — верни. Ишь, унюхала, что хозяина нет. Давай, ври, что к полюбовнице умотал, ври. И вот, и вот, и вот, а мы послушаем. Бз-з-з! Давай, ври, что дочка никудышная, никто не позарится. Давай, дурачина, что ж молчишь? Соседям-то только что говорила, я ж слышала. Тпру-у, пру-у! А что ж этим не скажешь?

Лариса Игоревна застыла с раскрытым ртом. Я никогда в жизни не видел такого неподдельного ужаса на ее лице. Мне даже показалось, что она узнала Палашку, но возможно, я просто выдал желаемое за действительное. Потому что, как бы неприятно это ни звучало, мне понравилось, как Палашка обошлась с Ларисой Игоревной. Честно говоря, все, что она говорила, очень было похоже на правду.

— И ничего тебя не обманывали, дурачина! Сама обжулить хотела, Язык твой поганый что помело, и вот, и вот, и вот. Бз-з-з! Я Палашечка Ларисовна, старушке приписана. А я не боюсь!

Палашка мерзко расхохоталась. Было заметно, как тяжело Алине, как больно ей, не только физически, но и морально.

Мама побледнела и не знала, что делать: закрыть Алину в другой комнате? Придумать ей оправдание? Но какое? Действовать надо было быстро, пока противная тетка не опомнилась. Она начнет говорить гадости, Палашка еще больше разбуянится, и все в итоге закончится плачевно.

Сам себе удивляясь, я схватил грузную тетку под локоть и буквально поволок в прихожую, перекрикивая Палашку, которая уже насмехалась над маминой наивностью прямо ей в лицо:

— Лариса Игоревна, вам пора! Вот ваша сумка! Тапочки переоденьте! Всего хорошего!

Я быстренько захлопнул дверь прямо перед ее носом и замок запер.

— Эй, ты…

Язык не поворачивался обращаться к сестре по имени проклятущей гадины. Но она сразу поняла сама, что к чему. Алинино лицо неуловимо изменилось, превращаясь в Палашку.

— Ты Ларисе Игоревне ничего не делала? Не плевала никуда?

— Дурачина, не могу я плюватъ ей. Не ей, не ей! Пой, ёш- ки-ёшки-ёшки-йой! Терпеть не могу, фу-фу-фу!

Она вся сморщилась, будто не то противно с