Мегрэ и строптивые свидетели - Жорж Сименон

— Вы можете закурить вашу трубку, господин комиссар. Она вынула сигарету из портсигара, встала, чтобы взять спички, и снова села.

— Меня только немного удивляет, что они вам сказали обо мне. Должно быть, вы их так бомбардировали вопросами, что им пришлось рассказать. Ведь для них я уже давно паршивая овца, и я уверена, что мое имя в этом доме табу.

— Вы в курсе того, что произошло сегодня ночью?

Она указала на развернутую газету, валявшуюся на стуле.

— Мне известно только то, что я прочла.

— Вы прочли газету недавно, когда вернулись домой? Она колебалась одно мгновение.

— Нет, у моего друга.

И добавила добродушно:

— Вы знаете, мне тридцать четыре, и я уже совершеннолетняя.

Глаза у нее были выпуклые, темно-голубые, одновременно наивные и лукавые.

— Вы не очень удивлены, что я не бросилась немедленно на набережную де-ля-Гар? Признаюсь, что я наверняка даже не пойду на похороны. Меня не приглашали ни на свадьбы моих братьев, ни на похороны моей старшей невестки. Мне не сообщили о рождении племянника. Как вы видите, это окончательный разрыв!

— А разве вы сами этого не хотели?

— Да, вы правы, я сама оттуда ушла.

— По какой-нибудь определенной причине? Если я не ошибаюсь, вам было тогда всего восемнадцать лет.

— И моя семья желала выдать меня замуж за богатого промышленника. Но заметьте, что и без этого я бы все равно ушла из дома, только, может быть, немного позже. Вы там, конечно, были.

Он кивнул головой.

— Не думаю, что за это время что-нибудь изменилось к лучшему. Там все так же мрачно? Пожалуй, меня больше всего удивляет, что грабитель не испугался. Или он был пьян, или же никогда не видел этого дома при ярком свете.

— Вы верите в этого грабителя?

— В газете… — начала она. На лбу у нее появились морщинки. — Значит, это неправда?

— Я не уверен. Члены вашей семьи немногословны.

— Я помню, как в моей юности иногда за целый вечер не произносилось и десяти фраз. Как выглядит моя невестка?

— Довольно хорошенькая, насколько я мог заметить.

— Правда ли, что она очень богата?

— Очень.

— Я прочла о ней все, что было написано в газетах в связи со свадьбой. Я видела фотографии. Сначала я очень жалела эту бедную девушку, а затем начала размышлять.

— И к какому заключению вы пришли?

— Если бы она была некрасивой, все это было бы легче понять. В конце концов биография ее отца дала мне ключ к разгадке. У него ведь были неприятности, не так ли? Он вышел из самых низов. Рассказывали, что вначале он ездил на своей тележке из одной деревни в другую и не умел ни читать, ни писать. Я не знаю, воспитывалась ли его дочь в монастырском пансионе, но независимо от того, в какой школе она училась, другие девчонки устраивали ей нелегкую жизнь. Конечно, имя Ляшомов звучит еще солидно, в особенности в Иври.

Особняк на набережной все еще остается крепостью. Вы понимаете, что я хочу сказать? Эти Зюберы, отец и дочь, сразу вошли в круг большой буржуазии… Мегрэ самому все это уже приходило в голову.

— Я подозреваю, что она за это дорого расплачивается, — продолжала Вероника. — Не хотите ли выпить стаканчик?

— Благодарю. Вы не встречали никого из членов вашей семьи в последнее время?

— Никого.

— Вы ни разу туда не возвращались?

— Я скорее сделала бы крюк, чтобы не проходить мимо дома, с которым у меня связаны слишком тяжелые воспоминания. Однако мой отец, вероятно, неплохой человек. Он не виноват в том, что родился Ляшомом и что его сделали таким, каким. он стал.

— А Леонар?

— Леонар гораздо более Ляшом, чем отец. Именно Леонар хотел во что бы то ни стало выдать меня замуж за богатого промышленника, отвратительного типа, и он говорил со мной по поводу этого брака тоном короля, объясняющего принцу-наследнику, что его основной долг — обеспечить продолжение династии.

— Вы знали вашу первую невестку?

— Нет. Когда я жила дома, мой брат, несмотря на все свои усилия, еще не нашел выгодной партии. Я была первой, от которой потребовали самопожертвования. Что же касается Армана, то в это время он как раз болел. Он никогда не обладал крепким здоровьем. Совсем молодым он был уже плохой копией Леонара. Он старался подражать всем его жестам, походке, голосу. Я высмеивала его. По существу, он просто жалкий человек.

— Вы не имеете никакого представления о том, что могло произойти прошлой ночью?

— Никакого. Не забудьте, что я знаю меньше, чем вы. Это действительно не был грабитель?

— Я все больше в этом сомневаюсь.

— Вы хотите сказать, что преступление могло быть совершено кем-нибудь из домашних?

Она задумалась, и вывод, который она сделала, был крайне неожиданным:

— Занятно!

— Почему?

— Не знаю. Надо обладать определенным мужеством, чтобы убить человека, и я просто не представляю себе,. кто в этой семье…

— Где вы были прошлой ночью? Она не обиделась на этот вопрос.

— Меня удивляет только, почему вы не задали мне этот вопрос раньше. Я находилась за стойкой бара, «Амазонка». Полагаю, вы в курсе? Именно поэтому вы были так поражены, увидев меня в домашнем туалете, который модный журнал назвал бы воздушным. «Амазонка» — это работа. Смокинг черного бархата и монокль. Дома я снова становлюсь сама собой. Вам понятно?

— Да.

— Когда я нахожусь дома, я веду себя так, как будто мне нужно отомстить за то, что на работе я обязана изображать Деловую, энергичную женщину.

— А ваши братья или невестка никогда не заходили в «Амазонку»?

— Прежде всего, они не знают, что я там работаю, потому что я никогда не давала им своего адреса, а известна я только в очень узком кругу. Затем, я сомневаюсь, чтобы у них явилось желание созерцать представительницу семейства Ляшом стоящей за стойкой бара в ночном кабаре. Однако…

Она остановилась, неуверенная…

— Я не знаю лично мою невестку Полет. Прошли уже годы с тех пор, как ее фотография была помещена в газетах в связи со свадьбой. Но однажды вечером мне показалось, что я увидела ее сидящей за столиком в нашем кабаре. Возможно, что мне это только показалось. Вот почему я колебалась и не рассказала вам об этом сразу. Меня поразило, как она смотрела на меня — так пристально, с таким любопытством. К тому же она была одна.

— Когда это случилось?

— Месяца полтора тому назад, возможно, уже два.

— Вы ее больше не видели?

— Нет. Простите, но мне надо сбегать на кухню, взглянуть на суп.

Она довольно долго оставалась на кухне, и он сидел, прислушиваясь к стуку кастрюль и тарелок, звону ножей и вилок.

— Я воспользовалась случаем, чтобы заодно поставить жаркое в духовку. Не надо об этом сообщать ни владелице «Амазонки», ни нашим клиентам, потому что меня перестанут уважать, и я рискую потерять свое место: я обожаю готовить.

— Для одной себя?

— Да, для себя одной, а иногда и для двоих.

— Сегодня вечером для двоих?

— Как вы догадались?

— Вы только что упомянули про жаркое.

— Да. Мой друг должен сейчас прийти.

— На этот раз дело идет о серьезной связи?

— Кто вам об этом сказал? Кто-нибудь из «Амазонки»? Неважно, раз я этого не скрываю. Ну что ж, господин комиссар? Представьте себе, что в тридцать четыре года я влюблена и задаю себе вопрос, не бросить ли мне все для того, чтобы выйти замуж. Я люблю заниматься хозяйством, ходить на рынок, к мяснику, в молочную. Я люблю сидеть дома и готовить изысканные кушанья. И все это бесконечно более приятно, когда ждешь кого-нибудь и накрываешь стол на двоих. Таким образом…

— Кто он такой?

— Уже не слишком молодой, сорок четыре года. Нельзя сказать, чтобы он был красавцем, но очень приятный. Со своей стороны, он тоже устал от меблированных комнат и ресторанов.

Он работает в рекламе. Так как он занимается в основном кинорекламой, то ему приходится ежедневно бывать у фуке, у Максима, в клубе на Елисейских полях. У него было столько кинозвезд, сколько ему хотелось, но, как известно они тоже большей частью живут в меблированных комнатах и питаются в ресторанах. Тогда-то он и начал думать, что такая женщина, как я…

Несмотря на столь явную иронию, чувствовалось, что она влюблена, возможно, даже страстно.

— Я только что от него, и мы решили сегодня пообедать вдвоем. Мне уже пора накрывать на стол. Если вы еще хотите задавать мне вопросы, пойдемте со мной. Я могу одновременно работать, слушать вас и вам отвечать…

— Я спрошу у вас только его имя и адрес.

— Он вам нужен?

— Не исключено.

— Жак Сенваль, улица Понтье, 23. Жак Сенваль не настоящее его имя. В действительности его зовут Артур Бакэ, но это не слишком звучное имя для агента по рекламе. Вот почему он взял псевдоним.

— Благодарю вас.

— За что?

— Вы меня так мило приняли.

— Ну что вы! Вы даже отказались выпить стаканчик! Правда, у меня в доме не так уж много выпивки. С меня хватает, что я всю ночь вынуждена пить шампанское. Чаще всего я делаю вид, что пью, и выливаю остатки в мойку.