Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник) - Джим Гаррисон

— Они говорят нам, что Присси не выкарабкается. Ее зовут Присцилла. Она мой шестой ребенок. Последний. Опухоль глубоко в мозгу.

— Мама, я не нуждаюсь в сочувствии.

Присцилла объявила, что хочет показать Джо свою собаку, которая осталась в пикапе, и, когда они вышли, женщина залилась слезами. Дик Рэтбоун подошел к ней, сел рядом и попытался успокоить. Вся сцена была настолько диккенсовской или в духе нашего Стейнбека, что я разозлился, хотя горло мне перехватило от тоски. В отличие от матери, девочка была довольно хорошенькой. Я встал с кресла и увидел в окно, как Джо с девочкой ласкают дворнягу, сидевшую в кузове старого пикапа со ржавыми крыльями.

Охваченный безотчетным отчаянием, я в третий раз спросил регистратора, где доктор, и получил прежний ответ, напоминающий сообщение автоответчика и сводящийся к тому, что доктор на операции и придет сразу, как только освободится. Конечно, совершенно бессмысленно злиться на докторов, которые подобны маленьким вздорным богам, изводившим греческое крестьянство. Я испытал мимолетное желание придушить регистратора, но усомнился, что у меня хватит сил. По крайней мере, Дик успокоил женщину, и они теперь увлеченно разговаривали о «старых добрых временах». Я вернулся к окну и обнаружил, что Джо с девочкой теперь сидят в обнимку на траве, а собака носится вокруг них кругами. Я похолодел от страха при мысли, что Джо вполне может «заключить сделку» прямо там, на лужайке перед офисом. К счастью, тут подкатил наш непредсказуемый невролог на шикарном «БМВ», и, когда он вышел поприветствовать своих обнимающихся пациентов, одет он был как для гольфа. На операции, ну как же. Да от него за сотню футов несло средством против загара. Но в следующий миг я проникся к нему легкой симпатией, поскольку он, ну надо же, уселся на траву рядом с Джо и девочкой. Я дважды встречался с ним раньше, и он действительно был неплохим парнем. На мгновение голова у меня пошла кругом при мысли о работе врача — каково это, прощаться с живыми людьми; владельцу похоронного бюро, по крайней мере, не приходится выслушивать ответы.

По дороге домой из Маркетта мы заглянули в «Браунстоун» съесть по гамбургеру. Джо на заднем сиденье спал с открытыми глазами — способность, нервирующая окружающих, главным образом меня, поскольку Дик Рэтбоун с упоением слушал моцартовского «Юпитера», которого я крутил на магнитофоне. Немногим раньше вместо меня в раздражении пребывал именно Дик Рэтбоун. Доктор — я полагаю, совершенно справедливо — отказался вшить телеметрический прибор Джо под кожу, предварительно сообщив нам, что любое увеличение дозы лекарств только выведет Джо из строя до такой степени, что он не сможет ходить без посторонней помощи и вообще держаться на ногах. Он подчеркнул, что то, о чем просит Дик Рэтбоун, безусловно, не является «санкционированной процедурой». Когда мы сели обратно в машину, Дик трясся от злости и сказал мне, что знает одного запойного ветеринара на пенсии, живущего под Сени, которому раз плюнуть сделать такую операцию. Джо тем временем изучал нарисованную от руки карту, полученную от девочки, где она обозначила место своего жительства. Дик этого еще не заметил, но у меня захолонуло сердце при мысли о примерно восьмидесяти милях, отделяющих наш городок от деревеньки между Гатамом и Тренари.

Моцарт успокоил Дика, но потом мои тревожные мысли потекли в другом направлении. Роберто все продолжал слать мне книги, несмотря на мои просьбы остановиться. А я все продолжал просматривать книги, не в силах остановиться. Все дело в моей неспособности сопротивляться желанию открыть новую книгу, с этим специфическим запахом новой книги. Сегодня утром это оказалась «Простота и сложность игр интеллекта» Слободкина. И покоя меня лишило единственное предложение, смысл которого сводился к тому, что ни один организм не реагирует в полной мере на все сложное многообразие окружающей среды. За недожаренными оладьями с черникой я задавался вопросом: а что, если бы какой-нибудь великий естествоиспытатель вроде Э. О. Уилсона, чью «Биофилию» я высоко ценил, так же глубоко понимал человеческое поведение, как Фрейд, Юнг или Достоевский?

Дик отвлек меня от размышлений вопросом:

— Как Моцарт сочинил такое?

Простой вопрос, на который, сказал я, у меня нет ответа. Он перемотал пленку назад и запустил по второму разу. Я же тем временем вернулся к своему гениальному естествоиспытателю, которого дополнительно наделил на манер доктора Франкенштейна равноценной способностью анализировать человеческое поведение. Можно присовокупить музыкальный и другие художественные таланты. Караваджо, Йейтс, Гарсиа Маркес. Разумеется, обыденное, на мой взгляд, испокон веков являлось западней. Моему вымышленному гению придется ходить на собрания, соблазнять женщин, воспитывать непослушных детей, пить вино и, возможно, мартини, зарабатывать на жизнь. Его собственный характер будет слишком разносторонним, чтобы успешно развиваться.

Я вздрогнул, когда Джо заявил, что голоден. Ну вот. Нашему гению придется стряпать, есть, испражняться, принимать душ и, возможно, заниматься любовью. Любая человеческая деятельность будет отвлекать от дела. Или в конечном счете служить поддержкой?

Безусловно, было самое время для моего ежегодного гамбургера, который оказался таким вкусным, что я подумал, не пойти ли на компромисс и не съесть ли еще один в этом году. Официантка в «Браунстоун» пыталась заигрывать с Джо, но он, подумать только, все обнюхивал нарисованную Присциллой карту, выискивая следы феромонов; а когда мы вернулись к машине, Дику Рэтбоуну пришлось объяснять Джо, где какая сторона света, поскольку он был без компаса. Озеро Верхнее через дорогу находится на севере. Запад и восток можно определить по транспортному движению на трассе 28. Машины на ближней стороне дороги направляются на восток. Джо снова посмотрел на карту Присциллы и принялся поворачиваться кругом, пока не встал лицом к югу. Он явно чувствовал себя голым без своей грязно-коричневой рубашки с десятками кармашков, без компаса, складного карманного ножа, лесы и крючков, репеллента и карт. В тот момент мне пришло в голову, что нам лучше поскорее затолкать его в машину, пока он не сбежал.

Что он и сделал часом позже на стоянке у Дриггз-ривер, когда мы остановились отлить. У Дика проблемы с простатой, а я с интересом прислушивался к ссоре семейства туристов за столом для пикников (мне с раннего возраста казалось, что я могу узнать некую важную тайну из случайно подслушанных разговоров).

Так или иначе, Джо пересек трассу 28 и скрылся в заповеднике Сени, прежде чем я принялся тщетно звать его. Дик услышал мой несколько жалобный голос и выскочил из туалета, на ходу застегивая ширинку.

— Черт побери, — сказал он.

Я посмотрел на карту в машине, прикидывая, сколько времени потребуется Джо, чтобы пройти через заповедник, за которым тянулась широкая полоса государственного леса Гайавата — самое малое шестьдесят миль по прямой отсюда до Тренари и Гатама. Конечно, вы движетесь не по прямой, когда на вашем пути встречаются ручьи, широкие болота, озера, непроходимые топи, реки. Дик тут же встревожился насчет того, что у Джо нет с собой обычного скромного комплекта средств жизнеобеспечения. Разумеется, мы даже не стали обсуждать, что у Джо «на уме», помимо, естественно, Присциллы.

К сожалению, та ночь выдалась очень холодной для августа. Я сидел с Диком Рэтбоуном у него на кухне, пока он надирался. Я тоже пропустил несколько стаканчиков, но он практически один уговорил целую бутылку виски. К полуночи его сестра взъярилась, вышла из своей спальни и принялась бессвязно вопить. Дик заорал в ответ: «Заткни глотку, старая сука!» — и она отступила, заливаясь слезами. Наш разговор принял сумбурный характер. Я всегда слишком высоко ценил дружбу Дика, поскольку он предпочитает иметь дело с внешней стороной вещей, не задаваясь лишними напряжными вопросами. Сейчас, однако, он размышлял вслух, не потому ли, мол, мы оба так возимся с Джо, что у нас нет собственных детей. Я выпил достаточно, чтобы позволить себе приступ сентиментальности, которую обычно терпеть не могу. Много лет назад я сделал вазэктомию, чтобы предохраниться от судебных процессов об установлении отцовства; не то чтобы я был донжуаном, но в то время страдал болезнью денег. Несколько лет назад Роберто излечил меня, неожиданно спросив за обедом, какой первый образ приходит мне на ум при слове «деньги». Мой ответ удивил меня: «Грязная туалетная бумага, какую иногда видишь возле туристских стоянок». Он был в восторге.

Около полуночи позвонил шериф округа Алджер и сообщил, что ни его люди, ни сотрудники ДПР, ни сотрудники службы охраны заповедника не видели Джо. Ничего другого мы и не ожидали, и Дик напомнил мне слова следопыта-чиппева, смысл которых сводился к тому, что если знающий человек захочет исчезнуть в наших краях, никому ничего не останется делать, кроме как ждать. Ждать и пить. Дергаться.