Проклятие для Чудовища (СИ) - Джулия Кей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зайдя в дом, заметила, что уши Филиппа вмиг покраснели. Замерз, но ни разу об этом не сказал.
В глаза сразу бросилась новая часть интерьера, тем более она выделялась на фоне светлого и пустого зала. Это были высокие и длинные часы из темного дерева с минимальным декором, лишь с боков вырезаны незамысловатые узоры. Было видно, что часы старые: циферблат пожелтел, само основание потрескалось и побилось, как от многочисленных перевозок, но это все придавало им некий шарм. Отличная декорация к старинному фильму, правда в антураж дома совершенно не вписывались.
— Это что еще такое? — я подошла к напольному антиквариату. Цифры были римские, а стрелки показывали неправильное время — одиннадцать, хотя сейчас едва пробило пять вечера.
— Вчера привезли оставшиеся вещи из квартиры, — Филипп встал рядом со мной и тоже принялся рассматривать часы. — Всякий хлам, который положен маме по документам о разделе имущества. Эти часы передаются в ее семье по наследству или что-то типа того. Я не знаю всей истории, но, когда мы переезжали в ту квартиру несколько лет назад, мама очень сильно из-за них ругалась с бабушкой. Теперь они здесь.
— А время почему неправильное?
Филипп пожал плечами.
— Они всю мою жизнь не работали. Ни один часовщик не мог их починить, хотя проблему никто так и не нашел. Они полностью исправные, только со своей странностью. Минуты вообще не ходят, а часовая двигается на одну цифру раз в сто лет. Не знаю, зачем мать притащила этот хлам. Наверное, продать хочет. Если им несколько веков, то это имеет смысл.
— Может, они ей просто дороги, как семейная ценность.
— Вряд ли. Она так кричала, что заберет у отца все до последней пылинки. Скорее всего они здесь чисто из-за гордости.
Филипп направился в гостиную, я шагнула за ним, бросая последний взгляд на циферблат.
Мы разбирали параграф по истории, события Первой Мировой и что происходило в России в это время, ведь нам точно устроят тест, который полностью составлен собственноручно учительницей, и ответы ты не найдешь, даже продав душу дьяволу.
Филипп хмыкнул:
— Бубликов, забавно, — заметил он одну из фамилий в учебнике.
— На самом деле по имени можно многое сказать о человеке. Ну, или хотя бы чем занимались его предки.
— А обо мне можешь что-нибудь сказать?
Я призадумалась, стоит ли говорить об этом вслух.
— Скорее всего твоя фамилия пошла от имени какого-нибудь церковнослужителя. А если углубиться, то с латыни «clemens» переводится как «добрый» или «мягкий», в то же время «Inclementia» означает жестокость. Но я все же думаю, тебе больше подходит первый вариант.
Филипп выглядел шокированным.
— Ты еще и на латыни говоришь?
— Немного.
— Врачом хочешь стать?
— Нет, это нужно… для нашего общего с бабушкой хобби, — уклончиво ответила я.
— В тебе столько необычного, Ливана, — это было сказано с такой нежностью и восхищением, что у меня защемило сердце. — Ливана, — снова повторил он мое имя, будто смакуя его. — А твое имя что означает?
— Не знаю, бабушка говорит, что сама его придумала. Лучше бы назвали Лизой и не парились.
— Ты первая Ливана в моей жизни и уж точно последняя. Тебе подходит, — Филипп легонько придвинул руку, которая до этого лежала на диване, в мою сторону и захватил прядь моих волос, медленно накручивая на палец. Я даже возмутиться не успела.
Да мне и не хотелось.
Ореховые глаза посмотрели в мои темные.
— У тебя глаза зеленые. Как у ведьмы, — чуть хрипло сказал он. Первый чужой человек, который заметил этот оттенок в моих глазах.
— Только волосы не рыжие, — также тихо ответила я, стараясь выровнять дыхание.
Филипп наклонился ко мне, не выпуская волосы из пальцев. До меня не сразу дошло, что он хочет меня поцеловать! В голове пронеслось торнадо мыслей: надо ли мне наклоняться к нему, стоит ли задерживать дыхание, а губы лучше сжать или раскрыть, куда деть язык…
Пока я думала, его губы уже были в жалких миллиметрах от моих, мысли перемешались, и уже произошел взрыв, кончики пальцев защипали от хаотичной энергии внутри, я совсем забыла про самоконтроль, магия начала беспокоиться.
И тут распахнулась дверь.
Филипп вмиг отпрянул от меня и встал на ноги, встречая свою маму. Я достала телефон и удивилась, как быстро прошло время. Вот бы оно остановилось, как часы в гостиной.
Слабо помню, как я очутилась дома и что делала после. Но одно я понимала отчетливо.
Кажется, я влюбилась.
— Reprends-toi, Ливана!
«Держи себя в руках, Ливана».
В последнее время слишком часто слышу это фразу.
Я сидела, склонившись над какой-то пыльной книжонкой не более пятидесяти страниц, служащей «подопытным кроликом» в моем магическом обучении. Это было два года назад, когда бабушка Джаннет учила меня простенькому приему левитации без заклинания. Основной показатель могущества ведьмы — умение колдовать, не произнося при этом ни слова, а иногда одним взглядом добиваться желаемого результата. Нет ничего проще, чем поднять предмет весом в несколько граммов. С заклинанием я научилась, а вот поднять одной лишь силой мысли у меня никак не выходило. Бабушка Джаннет уже две недели пыталась от меня добиться хоть каких-то действий, но все тщетно.
Мы меняли том на роман, затем была уличная газетка, и вот теперь непонятный столетний буклет, который даже на миллиметр не хотел отрываться от стола.
Я чувствовала, как начинаю кипеть. Мозг перегрелся, мышцы свело, вены пульсировали, лицо стало похоже на большой переспелый помидор. Стол медленно начало потряхивать, а проклятая книжонка даже не двигалась.
— Ливана! — бабушка наблюдала за происходящим, до этого дня мои попытки не сопровождались подобными явлениями, а сейчас я явно теряла контроль. — Ливана! — Джаннет стукнула по столу. Я подняла голову и проснулась.
— Прости, у меня не получилось, — я обмякла на стуле, будто марафон пробежала.
— Не получается, потому что ты теряешь контроль. Нужно сосредоточиться на том, чего ты хочешь добиться.
— Я только об этом и думаю!
— Не надо думать, надо почувствовать. Если ты хочешь посадить на подоконнике belle pétunia[1], ты не испепеляешь взглядом кашпо, а покупаешь семена, землю, поливаешь водой, концентрируешься на порядке действий. Так и сейчас, если будешь приказывать книге подняться, она этого не сделает, пока ты не направишь ее.
Я вздохнула, не совсем понимая ход ее мыслей.
— Но у тебя
