Идеалист - Владимир Григорьевич Корнилов

«ЗВЕРЬ – БОГАТЫРЬ»

1

Начало каждой весны врывалось в жизнь Алексея Ивановича пьянящими заботами – открывался короткий охотничий сезон. Откладывались, казалось бы, неотложные дела, он собирался на весенние разливы стрелять селезней.

Он не сомневался, что Зойка поедет с ним. Ведь в таких поездках по Волге, в лодке, превращающейся в маленький их дом, обрели они близость.

Быть вместе в лодочке среди затопленных половодьем лесных грив, слушать утиное кряканье, шварканье селезней, гогот летящих в притуманенной синеве неба гусиных стай, вместе распалить где-нибудь на островке костерок, сварить охотничий мулян, вскипятить чай и долго, не спеша, пить из кружек, поглядывая на жёлтый, не потухший ещё глазок вечерней зари, - не в этом ли, пусть короткая, но одна из радостей неразделимого их с Зойченькой бытия?!.

Так думал Алексей Иванович. В возбуждающих его сборах он не обратил внимание на то, что Зойка без прежней готовности, как-то неохотно, с каким-то вроде бы даже насилием над собой, согласилась с ним ехать. Сослалась было даже на кашляющего маленького Алёшку. Но Алексей Иванович и тут не вник в непривычную Зойкину отстранённость, уговорил Елену Васильевну пожить пару дней у них, присмотреть за Алёшкой.

Дорога обычно возбуждала Зойку. Она делалась не в меру говорливой, порой даже мешала своей болтовнёй вести машину. Но в это раз будто воды в рот набрала, на подбадривающие слова Алексея Ивановича не отвечала, замкнуто сидела, думала о чём-то своём.

− Что с тобой? Тебе не хочется ехать? – спросил он уже сердито, в охватившем его раздражении он готов был развернуть машину, возвратиться домой.

− Поехали же! – неопределённо ответила Зойка.

Ближе к охотбазе раскисшая дорога заблестела лужами, как река. Уже не раз колёса буксовали. Алексей Иванович нервничал, переключал скорости, раскачивал машину, каким-то чудом пробивался ещё на сотнюдругую метров.

Наконец, невдалеке от базы, сели намертво. Зойка попробовала толкать машину, - всё было напрасно. Раздражённая дурной дорогой, с чисто женской непоследовательностью она обвинила во всём Алексея Ивановича.

− Всё от того, что когда надо, ты не даёшь газ! – сказала она с такой категоричностью, с таким небрежением к его усилиям, что Алексей Иванович, и без того весь издёрганный, не удержал себя. Вспылил, послал Зойку, чуть ли не к дьяволу.

Лицо Зойки залилось краской, в ответной злости она выкрикнула:

− Ну, и сиди тут! Машину толкать больше не буду! – она вышла на придорожный бугор, оскорблено отвернулась, демонстративно сунула руки в рукава куртки.

Алексей Иванович не то чтобы любил, - в эту минуту он ненавидел Зойку! Не давая разыграться злым чувствам, достал лопату, неуклюже пристроившись в грязи на протезах, с упорством, с неотступностью, как когда-то случалось на фронте, стал откидывать грязь от колёс.

Тут-то, словно ниспосланный во искушение, и появился Зверьбогатырь, как сразу определил его про себя Алексей Иванович, да ещё с таким же дюжим напарником. В милицейской распахнутой шинели, в фуражке, сбитой на затылок, с хитровато-весёлыми глазами, он оглядел отстранённо стоявшую на бугре Зойку, осевшую в дорожное месиво машину, измазанного Алексея Ивановича с грязной лопатой в руках, присвистнул:

− Ну, путешественнички, копать вам да копать до сухого лета! Садись за руль, хозяин, - сказал он Алексею Ивановичу. – Да сильно не газуй, держись колеи. И вы, милая загрустившая барышня, садитесь – обратился он к Зойке. – По такой-то грязи, да в ваших сапожках! Разве только на руках пронести!..

Алексей Иванович постарался не заметить вольную фамильярность Богатыря, но садясь за руль, отметил, как оживилась Зойка: и хмурость, и злость слетела с её лица. Улыбнулась, опираясь на руку весёлого пришельца, занырнула в открытую дверцу машины.

Алексей Иванович знал, что беды могут следовать и за добрыми делами, но цепкая грязь дороги смирила его с неизбежностью.

Когда, почти уже в сумерках, машина толкаемая могучими плечами и криками, вырвалась, наконец, из грязи на сухую возвышенность у охотничьего дома, Алексею Ивановичу не оставалось ничего другого, как растроганно поблагодарить за помощь могучих мужиков. Зверь-Богатырь рассмеялся:

− Свои люди – сочтёмся! Ступайте в дом, а мы насчёт белья похлопочем… Ночевать-то под одной крышей придётся!

База ещё строилась, дом не был обихожен. В комнатах стояли лишь железные койки с матрацами. Но всё же потолок и стены в холодеющей ночи!

Зойка, всё ещё показывая обиду, отстранённо сидела на кровати. Алексей Иванович притащил из машины ружьё, рюкзак, молча выкладывал на подоконник хлеб, термос, прочую снедь, что обычно было в обязанности Зойки.

Всё, что случилось, он видел как бы со стороны, - и Зойку, и этого Богатыря-Зверя, и себя, и понимал, как, раздражённый, неуклюжий, весь заляпанный грязью, безвольный раб своей машины, он проигрывал в глазах Зойки рядом с могучим весёлым мужиком.

Зверь-Богатырь явился в деловой озабоченности, сообщил:

− Бельё на складе, Вам, вижу, трудно, - он предупредительно склонился к Алексею Ивановичу. – Может, супруга ваша пройдёт, получит?..

Зойка, сделав безразличное лицо, ждала, что ответит Алексей Иванович. И он, как-то не подумав, почему сильный мужик не может прихватить со склада два лишних комплекта белья, сказал:

− Сходи, Зой… Зойка в готовности встала. Вернулась она через двенадцать минут в непонятном возбуждении, швырнула бельё на матрац, зло и требовательно, крикнула:

− Немедленно едем домой!.. Я не хочу, я не могу здесь оставаться! Слышишь? Заводи машину!..

Чем больше Зойка кричала и размахивала руками, прятала глаза от вопрошающего взгляда Алексея Ивановича, тем определённее казалось, что она не столько рвётся домой, сколько старается оправдать себя за то, что случилось с ней на коротком пути от склада до этого вот дома. Ехать в город было безумием. Если бы Алексей Иванович даже поддался Зойкиному капризу, бросил бы машину в обратный путь, они напрочь засели бы в грязи на первом же десятке метров. Он не сомневался, что Зойка понимает это. И когда она, не выдерживая молчаливого его несогласия, выкрикнула с какойто детской угрозой:

− Я тебя предупредила, смотри теперь сам! – он, сдерживая готовый уже вырваться ответный крик, молча застелил постель, коротко приказал:

− Ложись…

Себе он постелил на соседней кровати, задул керосиновую лампу, скинул протезы, лёг.

Физически он весь был разбит, старался не сорваться нравственно. В полудрёме слышал, как в соседней комнате, за тёсовой перегородкой, ворочается на кровати Зверь-Богатырь, встаёт, выходит в коридор, курит. Или ждёт?.. Дыхания Зойки не слышно, затаилась, как мышь.

Алексей Иванович в общем-то догадывался, что произошло с Зойкой там,