Мемуары мессира Дартаньяна. Том II - Эдуард Глиссан

Королева не всегда делала то, чего хотел Кардинал; итак, далеко не уподобляясь покойному Королю, кто сослал Тревиля за несколько дней до смерти [72] Кардинала де Ришелье ради удовлетворения этого Министра, и кто, так сказать, не осмеливался вернуть его назад, пока этот Кардинал не закрыл глаза, она заняла позицию против него; она ответила ему, что слишком хорошо знала Тревиля, чтобы когда-либо заподозрить его в неверности; он был горд и даже подчас более, чем полагалось бы, поскольку надо научиться склоняться перед Могуществами, раз уж оказался при Дворе; но, хотя она и знала за ним этот изъян, она никогда не окажет ему несправедливости, поверив, будто бы он виновен в том, в чем обвиняют его в настоящее время. Кардинал, увидев себя как бы обвиненным в клевете, захотел оправдаться, а поскольку он не мог это сделать никаким иным способом, кроме как по-прежнему настаивая на том, что другой был виновен, и известие дошло до него из столь доброго источника, что ему просто невозможно во всем этом сомневаться, Королева не смогла помешать себе возразить ему, что он сам не верит тому, что наговорил, но был бы счастлив, когда бы другие этому поверили, дабы удовлетворить свою страсть; вот уже некоторое время она признает, что он унаследовал это от Кардинала де Ришелье; тот совсем не любил Тревиля; она почти догадалась о причине, какую он мог бы иметь, но эта причина казалась ей совершенно необоснованной, и как бы он ни поступил, она не верит, чтобы когда-либо подобная причина могла ей понравиться.

Миссия Бемо.

Эти слова были столь сильны, что какое бы почтение он ни испытывал к Ее Величеству, он просто не мог остаться без ответа. Он захотел извиниться и сделал это в выражениях, настолько пришедшихся не по вкусу этой Принцессе, что она была обязана высказать ему еще гораздо более нелюбезные вещи, чем до сих пор. Он удалился в полном смущении и подавленности, и поскольку большие дела, какие он затевал тогда при Дворе, вынуждали его уехать на несколько дней, он оставил Бемо подле Ее Величества, чтобы примирить его с ней. Он ему приказал [73] втолковать ей, что ее дурное отношение гораздо скорее заставит его покинуть Королевство, чем все постановления Парламента; не только вся Франция, но еще и вся Европа была убеждена, что она доверяет ему; однако, должно быть, это доверие было совсем маленьким, поскольку оно не смогло устоять против ловкости Беарнца; ему бы хотелось ради многих дел, чтобы Парламент и все остальные его враги узнали о том, что произошло, поскольку предлогом для их неповиновения служила исключительно ее предполагаемая доброта к нему; ничто не смогло бы лучше их в этом разубедить, чем та малая доля доверия, проявившаяся теперь к тому, что он ей говорил; и остальном, так как не существует ничего более прискорбного, чем человек, видящий себя мишенью всего великого Королевства, а главное, вся выплеснутая на него ненависть исходила только из того факта, что он с немного чрезмерно большой теплотой воспринимал интересы Ее Величества, он решил удалиться в Италию, поскольку лишен того вознаграждения, какого ждал за свои услуги — этим вознаграждением было лишь нравиться ей и доказывать ей, что ничто для него не равнялось тому, что касалось ее; он только даром потратил свое время, это ясно после того, что он увидел сегодня; он был от этого в отчаянии, но, тем не менее, не мог здесь ничего поделать, потому как, когда делают все, что могут, невозможно принудить к большему. Он, однако, приказал Бемо постоянно настаивать на заключении этих двух человек, а если он не сумеет добиться цели, пусть попросит, по крайней мере, эту Принцессу перевести их в какой-нибудь город подальше от Двора.

Бемо был счастлив послужить таким образом этому Министру. Он уже использовался им в нескольких других мелких делах, но так как никогда это не было связано с Королевой, ни даже с какой-нибудь особой, на сто шагов приближавшейся к ее положению, он держался от этого столь горделиво, что мне было совсем нетрудно распознать по его [74] виду, что у него появился какой-то большой повод к радости. И правда, это мне показалось настолько явным, что хотя я прекрасно знаю, никогда и ни у кого не следует спрашивать о его секрете, тут я не удержался и сказал ему, что он неправ, скрывая добрую удачу от своих друзей, поскольку это лишает их всякой возможности повеселиться вместе с ним. Он прикинулся, будто не понимает, о чем я хотел сказать, и попросил у меня объяснений; я ему наивно объяснил все, что об этом думал. Он не пожелал посвятить меня в это дело и не слишком плохо поступил, поскольку, кроме того, что он обязан был хранить секрет, я не воздал бы ему особо великих почестей за радость по такому поводу, когда, как мне казалось, он должен бы скорее испытывать печаль. Действительно, это дело было совсем не к чести его мэтра, и каким бы способом он из него ни выпутался, он непременно оставит в нем и свою, по моему мнению. Как бы там ни было, я не смог из него вытянуть ничего другого, кроме того, что я вмешался в чужие дела, пожелав их разгадать, но из меня получилась скверная гадалка; он приложил все усердие к исполнению команд Его Преосвященства и не слишком здорово в этом преуспел — Королева по-прежнему отдавала справедливость Тревилю, и ее доброе мнение о нем уберегло его родственника, к кому она далеко не испытывала таких же милостивых чувств; Кардиналу ничего больше не оставалось, как осуществить свои угрозы. Он велел сказать этой Принцессе, будто бы возвращается в Италию; но он поостерегся доставить столько удовольствия Франции, что сохранило бы ей и многих людей и многие миллионы. В самом деле, гражданская война, разгоравшаяся в то время в Королевстве, полыхала только по его поводу или, по крайней мере, если сюда и привносились амбиции со стороны нескольких персон, таких, как Принц де Конде и кое-какие Члены Парламента, он все-таки удалил бы к ней главный предлог, если бы пожелал сдержать свое слово. Но он предусмотрительно не покинул место [76] Первого Министра, где уже накопил множество денег и переправил их в Италию, и где намеревался скопить еще гораздо больше для утоления своей скупости. Итак, далеко не изменив своего поведения ради удовлетворения народа, жаловавшегося все громче, он все так же продолжал продавать освобождающиеся должности, какого бы рода они ни были. Он продавал даже такие, какие не продавались никогда, вроде поста Суперинтенданта Финансов, за который Маркиз де Вьевиль дал ему четыреста тысяч франков. Маркиз поверил, выплатив эту сумму, будто тот позволит ему действовать, как ему самому будет угодно, и он не замедлит после этого вернуть свой заклад; но Кардинал столь чувствительно дал ему по рукам, что если бы тот мог еще за всем уследить, то там не осталось бы вообще никакой прибыли для Маркиза. Его семейство действительно совсем от этого не разбогатело, и для него было бы гораздо лучше, когда бы он сохранил свои деньги и не имел такого доброго аппетита.

Кардинал, захотевший еще после угроз, сделанных им Королеве, чтобы она почувствовала свое обязательство перед ним за то, что он остался, велел своему агенту сказать ей, — если он и не поддался своей праведной досаде, то только из-за жалости, какую ощутил при виде нынешнего состояния Королевства; он хотел залатать бреши прежде, чем его покинуть, и он надеялся, что тогда она не откажет ему в отпуске. Он выказывал себя разумным, высказываясь в таком роде, и даже добросовестным, поскольку именно он пробил эти бреши; было бы справедливо, когда бы он же их и залатал; но вместо того, чтобы преуспеть в этом, как он задумал, он чуть было многократно не увеличил число уже сделанных до сих пор.

Стычки.

Едва Принц де Конде оказался в своей армии, как он предпринял ночную атаку на Маршала д'Окенкура. Он напал на его воинов, отделенных от солдат Тюренна, когда они ощущали себя в полной безопасности; итак, захватив поначалу одну [77] траншею, не встретив там ни малейшего сопротивления, он овладел другой, и, наконец, третьей; сам Маршал подвергся бы риску быть захваченным подобным же образом, если бы он спешно не собрал кое-какую Кавалерию. Он крепко держался вместе с ней, и это дало время его Пехоте отойти в его расположение; он укрыл ее в Блено. Виконт де Тюренн окончательно его вызволил и остановил наступление армий Принца, претендовавшего ни больше, ни меньше, как захватить Двор, продвинувшийся вплоть до Жержо — Кардинал тем временем умирал от страха и очень бы хотел на этот раз быть уже в Италии; но, наконец, отделавшись много дешевле, чем предполагал, Его Преосвященство оказал невиданные ласки Виконту де Тюренну, дабы тот полностью вытащил его из опасности. Этот Генерал старался его успокоить, но, в конце концов, каким бы способным он ни был, это потребовало бы от него немалых трудов, если бы Месье Принц сумел воспользоваться своей победой. Весь Двор пребывал в устрашающем напряжении и даже в большой нужде; он не извлекал больше денег ни из Парижа, ни из множества провинций; и так как Короли имеют то общее с остальными людьми, что их уважают лишь пропорционально роскоши, в какой находят, некоторое количество Куртизанов было совсем готово поменять партию, поскольку они видели дела Его Величества в величайшем беспорядке. Месье Принц не мог не знать их положения, он, имевший множество друзей среди них, от кого он во всякий момент получал известия! Но так как у него имелись и подружки, и они ему были так же по сердцу, как и все остальные, он оставил свою армию Герцогу де Немуру и отправился навестить их в Париже. Однако, так как после того, что произошло, следовало побеспокоиться о нем, если уж оставлять его вместе с Герцогом де Бофором, как бы они не возобновили их споры, он прихватил этого последнего с собой.