Мемуары мессира Дартаньяна. Том II - Эдуард Глиссан

Право первенства.

Что же касается Двора, то он не обращался к тому ни с какими упреками по поводу его действий, поскольку запаздывал он сам, и ни в коем случае не тот. Хотя Герцог и обещал ему в договоре, заключенном между ними, немедленно вернуться во Фландрию; так как нужно было понимать, что это осуществится лишь после получения им денег, он оказался бы в неловком положении, если бы потребовал от того исполнения условий, какое сам же и затягивал. Герцог д'Орлеан и Принц де Конде имели некоторые подозрения по поводу того, что происходило, и, желая удостовериться, ошибались они или нет, они его торопили переговорить с ними. Он явился в Париж и остановился в Люксембурге, где далеко не было достигнуто никакого соглашения; вся эта встреча прошла в сплошных спорах. Он претендовал на превосходство над Месье Принцем, а поскольку Месье Принц претендовал на то же самое по отношению к нему, они вышли не только недовольные друг другом, но еще и Герцогом д'Орлеаном. Они находили крайне дурным, как он [89] наблюдал за их спором, не восстановив между ними согласия; Принц де Конде обвинял его в большом пренебрежении к своему долгу, ведь он не принял его партии, он, имевший здесь больше интереса, чем кто-либо другой, поскольку, если Бог даст ему когда-нибудь детей, они окажутся однажды беззащитными перед той же обидой, какую хотели нанести ему сегодня. Герцог де Лорен, со своей стороны, не оставался безмолвным. Он даже сделал все, что мог, для дальнейшего обострения отношений, дабы по-прежнему выигрывать время; Двор обещал ему деньги с часу на час, и, чтобы дать ему возможность их найти, далеко не желая никаких встреч с Принцем де Конде, как предлагали некоторые члены Парламента для полюбовного разрешения этого раздора, он постоянно претендовал на первенство над ним.

Наконец, Двор после долгих поисков нашел требовавшиеся ему деньги; он велел отсчитать их Герцогу и напомнить, что он должен после этого вернуться назад, следуя данному им слову; он призвал его сдержать обещание — Парижане, со своей стороны, снабдившие его двумя сотнями тысяч экю, что были отданы ему для подмоги Этампу, не намеревались оставлять его в покое, пока он не отработает их деньги. Раздор его с Месье Принцем был в конце концов улажен по предложению, внесенному членами Парламента. Как один, так и другой отказывались от их претензий и согласились временно считаться равными тогда, как они находились вместе; тем не менее, это не могло повлиять на их права в будущем. Герцог должен был чувствовать себя растерянным в этих обстоятельствах; он не мог выкрутиться, не представ клятвопреступником по отношению либо к одним, либо к другим; потому, найдя, что ему не обойдется дороже быть таковым по отношению к ним обоим вместе, чем к кому-то одному, он объявил Двору об отсрочке. Он воспользовался тем предлогом, якобы ему нужно, чтобы тот дал ему время достойно отделаться от Герцога д'Орлеана и от других приверженцев его партии. Однако, так [90] как он заботился оправдаться и перед этими последними, так же, как перед Его Величеством, он постарался их уверить, будто окажет им большую услугу, разоряя страну Короля, чем если бы он вдруг двинулся, ни с того, ни с сего, на помощь Этампу. Он им сказал, что этот город еще не в таком тягостном положении, чтобы он нуждался в его присутствии; итак, он всегда прибудет достаточно рано, лишь бы он снял осаду. В то же время он поднялся вдоль по течению Сены, и так как он проходил недалеко от Предместья Сент-Антуан, его обитатели, испугавшись, как бы он не захотел их пограбить, воздвигли там кое-какие оборонительные сооружения для защиты подъездных путей.

Армия грабителей.

Такое поведение заставило немного покричать Парижан, чьи дома он уже опустошил. Те, у кого еще не достало мудрости признать ошибку, какую они совершили, подняв оружие против своего Государя, получили тогда время об этом призадуматься. Он вовсе не стал забавляться, однако и не развернул свои армии против Парижа, потому как мог погубить там свои войска, составлявшие все его богатство; итак, имея прямой интерес их оберегать, он их увел в сторону Корбея, совершенно подобно не захотев и его атаковать. Он удовольствовался разграблением равнины, и Двор, кого это касалось в первую голову, желая помешать ему и дальше продолжать враждебные действия, был вынужден дать ему еще сколько-то денег, дабы заставить его угомониться. Он сразу же согласился, при условии, что тот снимет осаду Этампа, веря, что когда Двор пойдет на эту уступку, ни у Герцога д'Орлеана, ни у Принца де Конде не найдется больше упреков к нему. В самом деле, так как он уже пытался оберегать свою репутацию от их нападок, обязывая их поверить, будто он хотел осадить Корбей, а затем и Мелен, дабы освободить Сену, ему казалось, что им будет больше нечего ему сказать, когда, вместо исполнения этих обещаний, он все-таки исполнит первое, а именно, заставит снять осаду, о какой я только что говорил. [91] Двор нашел очень жестким такое предложение после всего, что тот ему наобещал; нужно было не только снова давать ему деньги, но еще и отступать перед Этампом. Город был совершенно готов попасть в его руки, и его падение, может быть, способно было вынудить и Парижан вернуться к исполнению их долга, поскольку, наконец, они бы оказались зажаты со всех сторон — Король уже заблокировал их по трем направлениям, и лишь это оставалось у них свободным. Кроме того, нужен был только пример повиновения столицы, чтобы обязать все остальное Королевство ему последовать. Восстание по-прежнему удерживалось в Бордо, и хотя Его Величество повелел осадить его и с моря, и с суши, этот город, что никогда не обвиняли в чрезмерной преданности, настолько увяз в своем упорстве, что не было никакой видимой возможности вернуть его к послушанию, по меньшей мере, если не произойдет какого-нибудь грандиозного события. Однако, так как Короли, и даже самые могущественные, частенько бывают обязаны брать Совет у необходимости, надо было, чтобы Двор, несмотря на всю его досаду, подписался под условиями, навязанными ему Герцогом; итак, он снял осаду Этампа; это обстоятельство сделало врагов Его Величества столь дерзкими, что они обратились к нему с предложениями по заключению мира; ни больше, ни меньше, как если бы он был их подданным, а они его Государями.

Кардинал де Рец.

Возвращение Кардинала во Францию вопреки обещаниям, данным им Королевой, послужило им предлогом для дальнейшего пренебрежения их долгом. Парламент, казалось бы, обязанный быть более сдержанным, чем все остальные, поскольку он претендовал в некоторых обстоятельствах быть как бы посредником между Королем и его народом, первый указал им дорогу; вместо того, чтобы призвать их вернуться к исполнению долга, он по-прежнему продолжал свои ассамблеи. Он даже осмелился на одной из них вынудить их поклясться в том, что они никогда не пойдут на мир с Его Величеством, пока [92] он не выгонит Кардинала. Его Преосвященство пожаловался на это Коадъютору, кто обещал ему несколько иное поведение этого Корпуса. Он же обещал со своей стороны, и с лучшими намерениями, чем в предыдущих ситуациях, раздобыть ему шапку Кардинала в вознаграждение; это даже было исполнено в начале года; но, наконец, этот Министр признал, что тот задумал с ним поиграть; он притаился со своей стороны, чтобы поймать его в нужное время и в удобном месте. Парламент, вот так взбудораженный этим Прелатом, наполненным исключительно притворством, а с другой стороны и сам всегда слишком предрасположенный сеять смуту в Государстве, поступал так, что напрасно некоторые по-доброму настроенные особы предлагали передышку, чтобы примирить полюбовно распри, раздиравшие души на протяжении столького времени. Напрасно даже собиралась конференция между двумя партиями; Депутаты Принцев и Парламента снова требовали изгнания Кардинала от Двора; Кардинал де Рец, всегда желавший, чтобы это могло осуществиться, желал этого еще более страстно, чем никогда, поскольку ему казалось, если такое удастся, место Министра не могло больше от него ускользнуть, теперь, когда блеск его нового достоинства прибавлял новое сияние доброму мнению, какое он, естественно, имел о самом себе. Наконец, положение обострилось более, чем когда-либо; Двор решил предпринять новое усилие, чтобы привести своих врагов к повиновению; он заложил у Швейцарцев драгоценности Короны, набрал вновь мобилизованных и, отправив их в гарнизоны, вывел оттуда войска, что там находились, потому что они были уже дисциплинированы. Армия Короля оказалась таким образом увеличенной, а силы Принца де Конде, напротив, таяли день ото дня, потому что Парижане, уже снабдившие его столькими деньгами, не желали ему больше ничего давать; в результате одна Армия столь превзошла другую, что принудила ее прятаться перед собой. Принц де Конде, не [93] привыкший получать отпор, снова предложил вызвать Герцога де Лорена, из страха быть обязанным отступать, когда он поведет кампанию. Но Парижане так дурно к этому отнеслись, что ни за что не захотели с ним согласиться. На самом деле, кроме всего, что я рассказал, только от этого Герцога зависело, прежде чем уйти, полностью разгромить Виконта де Тюренна после снятия осады Этампа. Королевские войска были обязаны пойти против него, поскольку он еще не покинул окрестности Корбея, и он запер их между реками Сеной и…, где они едва не погибли от крайней нужды; потому Виконт де Тюренн был приведен в такое состояние, что вскоре он был бы вынужден явиться к нему, так сказать, с веревкой на шее, если бы тот сам не предоставил ему средства спастись, Тот сделал вид, будто не придает никакого значения, что он наводил мост, дабы спастись в Мелене, где командовал Граф де Монба; итак, он позволил ему ускользнуть, по правде, не устраивая ему никакого золотого моста, как говаривали прежде, когда находили некстати преследовать неприятеля, из страха, как бы отчаяние не толкнуло его на действия, от каких сам окажешься в незавидном положении, но попросту приняв золото, чтобы позволить ему достроить мост. Действительно, заявляют, будто Двор в третий раз дал ему денег, лишь бы развязать себе руки.