Белое пальто в клетку - Казимеж Коркозович

— Что вы можете рассказать?

— Приехал фургон, въехал задом в подворотню, из него вышли трое мужчин…

— Как они выглядели? Пожалуйста, опишите поподробнее.

— В подворотне плохо видно, но я разглядела двух молодых людей с бородами, на третьем были темные очки и шляпа, надвинутая на глаза.

— Как они были одеты?

— Тот, что в очках, в легком пальто, не то зеленом, не то сером… А двое в синих комбинезонах, похожи на рабочих.

— Вы с ними говорили?

— Я была возле дома. Вошла в подворотню и спросила, к кому они приехали, один рассмеялся и отвечает: «К вам, пани», только тот, в пальто, сказал, что они должны забрать тахту из четвертой квартиры… Ну, так я подумала, что пани Уейская, очевидно, хочет купить новую и поэтому продает старую. Больше они меня не интересовали, и я пошла к себе. У нас квартира со двора.

— В котором это было часу?

Девушка пожала плечами:

— Я не смотрела на часы. Пожалуй, часа два назад…

— А номер фургона вы не заметили?

— Нет. Да и как можно в такой темной подворотне что-то разглядеть?

— А цвет машины?

— Серо-голубой.

В дверях появился поручик Герсон в сопровождении сержанта Бурого.

— Хорошо, что ты пришел, — приветствовал его Выдма, — опроси жильцов, а сержант пусть тоже поговорит с теми, кто видел происшествие. Знаешь, что случилось?

— Знаю. Нам рассказал милиционер внизу.

— Сомневаюсь, что тебе удастся установить номер машины, но попробуй. Может, кто-нибудь слышал, о чем они между собой говорили, в общем, сам знаешь…

— Поручик, — Выдма обратился к молчавшему до сих пор офицеру, — я займусь расследованием; похоже, инцидент касается дела, которое я веду. Я свяжусь потом с вашим отделением. Вы свободны.

— Как вы себя чувствуете? Можете говорить? — Майор подошел к женщине.

— Горло еще болит, но мне уже лучше…

— Давайте попробуем. Говорите медленно и негромко. Если устанете, отдохните.

— Когда раздался звонок, я сразу не открыла, а спросила: «Кто там?» Услышала ответ: «Почта, заказное письмо», я отодвинула задвижку. Они ввалились втроем. Первый оттолкнул меня в сторону и сразу прошел в комнату, где была Анка, тогда тот, второй, схватил меня за горло и втащил в комнату. Третий ни в чем не принимал участия, но я заметила, что он держал под мышкой пару темных досок. Очутившись в комнате, я увидела, что Анка стоит у стены, а тот, в очках, держит револьвер и все время повторяет: «Где деньги, говори, иначе пристрелю как собаку!» Меня привязали к стулу и воткнули в рот кусок тряпки. Потом тот, третий, что принес доски, положил их на пол, вынул из кармана какую-то бутылку и кусок бинта. Полил из бутылки, подошел к Анке сзади и приложил бинт к ее лицу. Бедняжка даже не крикнула. Сначала пробовала вырваться, потом как-то обмякла и осела на пол… Тогда они быстро сложили эти доски, у них были какие-то крючки на концах, и получился ящик, похожий на тахту. Они положили Анку в этот ящик и накинули наше покрывало… — Женщина прервала рассказ и провела ладонью по шее. — Еще болит, но я уже заканчиваю. Потом обыскали квартиру. Очевидно, все дело было в деньгах, о которых они спрашивали Анку. В конце концов, вынесли Анку в этом ящике. Прежде чем они закрыли за собой дверь, я услышала, как один сказал другому: «Будь осторожен, а то испортишь стену, жильцы предъявят претензии пани Уейской…»

— Что отвечала Эльмер на вопрос о деньгах?

— Я не знала, что она такая отважная. «Ищи, мерзавец, — отвечает, — может и найдешь! А если нет, возьми себе мои пятьсот, они в сумке!»

— А он что?

— Я думала, он ее ударит, но, видно, сдержался и, извините, пан комиссар, отвечает: «Видал я в заднице твои пятьсот! Ты прекрасно знаешь, о каких деньгах идет речь. Отвечай, где спрятала!»

— А между собой они ни о чем не говорили? Попробуйте вспомнить.

Женщина покачала головой.

— Только отдельные слова, ничего особенного… — прошептала она с трудом.

— Теперь отдыхайте. Может быть, вы мне еще понадобитесь, но это уже позже… Ну, как? — обратился Выдма к Герсону, который вернулся и молча прислушивался к разговору.

Поручик пожал плечами:

— Ничего, за что можно было бы зацепиться. Жилец с первого этажа видел, как выносили тахту и сунули в машину. Это же видели еще двое парней, слонявшихся в это время по двору. Я записал их фамилии…

— Гм… Негусто… А Бурый?

— Еще разговаривает.

— Хорошо, идем. Мы освобождаем вас от работы, — обратился он к пани Уейской. — Прошу вас никуда из дома не выходить. Считайте, что это запрет. В случае необходимости бюллетень будет продлен. Но из дома ни на шаг, пока я не разрешу.

Они спустились вниз, майор отыскал сержанта и отдал ему распоряжения, а потом вместе с поручиком сел в ожидавшую их «варшаву».

— Приехали за тахтой, а завтра обнаружим ее труп, — с горечью заметил Герсон, когда машина свернула на Ягеллонскую, — хорошо, если не расчлененный…

— Похоже, она прихватила их добычу. Как ей это удалось, черт его знает, но выходит так: мы преследуем их, а они ее…

— Да еще тот тип, — добавил Герсон.

— Ах, тот, с пальто! Что-то в этом кроется, но что? Пожалуй, Стефан, следует заняться им…

— После этого похищения мне все представляется в несколько ином свете, — вздохнул поручик, — бывают ситуации, когда лучше быть подчиненным, чем начальником…

— Нечего умничать! — произнес со злостью Выдма, а потом добавил уже спокойнее: — Да, видно, придется давать объяснения…

…Сознание возвращалось медленно, страшно мутило. Ей казалось, что вот-вот ее вывернет наизнанку. Голова раскалывалась от боли, будто кто-то сжал ее железным обручем. Она попыталась сесть и застонала, но подняться не смогла, так как руки и ноги были связаны.

Она лежала на железной кровати, на сеннике, покрытом каким-то выцветшим одеялом. Опустив на пол связанные ноги, она села, но встать не смогла: конец веревки, которой ее связали, был прикреплен к металлическим прутьям кровати. Тряхнув головой, Анка откинула волосы, спадавшие на лицо. И опять вскрикнула от боли. Постепенно она совсем пришла в себя. Осмотревшись по сторонам, поняла, что лежит в небольшой грязной комнате, под потолком горит лампочка без абажура. Возле кровати стоит табурет, у одной из стен — стол и колченогий стул. Решетки на окне нет, но зато снаружи оно прикрыто ставнями. В открытую дверь виднелась темная пустая комната.

Она опять застонала, когда чуть шевельнула головой. Боль постепенно утихала, но тошнота не проходила. На трухлявом сеннике со сбитой соломой сидеть было неудобно, а передвинуться она не могла, не пускала веревка. Анка сидела в неудобной позе, опустив голову, и пыталась вспомнить, что произошло.

Неожиданно из темноты долетели до нее слова.

— Ну как? Пришла в себя? — Скрипучий старческий голос спрашивал ее безучастно, но и без явной враждебности.

Она вскинула голову от неожиданности — чей же это голос отозвался в зияющей черноте двери?

— Кто там? Кто вы? — спросила она со страхом.

— Не задавай глупых вопросов. — На сей раз ответ прозвучал резко. — Говорить можешь?

— Могу… но, — простонала она, — почему вы не войдете сюда? Почему меня связали?

— Так надо. Надеюсь, у тебя хватит ума понять; не советую просить, чтобы я вошел. Если это случится, ты должна будешь умереть.

— Почему? Что вам от меня надо?

— Отдай деньги, которые взяла у Виктора.

— Не брала я у него!

— Он сам тебе дал? Возможно. Только интересно, почему же ты его не ждала у него на квартире, как он тебе велел. Из-за этого он и погиб.

— Ни о каких деньгах ничего не знаю!

На какое-то время в темной комнате все затихло. Потом опять раздался голос:

— Значит, так… Я ожидал этого. Виктор пошел тем же путем, только потом ему пришлось признаться. Думаю, и ты так поступишь.

Она помолчала какое-то время, потом спросила:

— Значит, вы убили Виктора?

— Да, мы. Он обобрал своих дружков и пытался выкрутиться. Говорил вначале то же самое, что и ты, будто ничего не знает. А когда его прижали, заговорил, сказал, что деньги отдал тебе…

— Это неправда…

— Повторяю, ты делаешь ту же ошибку, что и твой Яблочко. На него нашли управу и с тобой справимся.

Мужчина говорил чересчур спокойно, будто главное для него — как можно точнее выяснить обстоятельства дела.

— Говорю вам, не брала я деньги!

— Ты глупее, чем я думал. Значит, хочешь расстаться с жизнью из-за этих денег… — до нее донесся короткий, скрипучий смешок. — Ведь тебе не удастся пустить их в дело.

— Что вы со мной собираетесь делать?

— Вариантов у нас много. Виктору мы развязали язык с помощью раскаленного уголька, а для тебя, пожалуй, достаточно лезвия.

— Вы не сделаете этого! — Голос у нее задрожал от страха.

— А почему бы и нет, если ты упираешься? Пройдусь по твоей физиономии разочек-другой, сразу помягчаешь. А ежели будешь молчать, то придется разукрасить твою смазливую мордашку…