Куда скачет петушиная лошадь - Светлана Лаврова

— Бедный Лютик, он думает, мы его бросили, — вздохнул Тове.

— Это застрявший Гундыр сломал дорогу, — сказала Даша.

— Или она отомстила за то, что я её пнул, — кивнул Пера. — Да, жаль. Давненько я тут не был, однако. В мои времена здесь никто не жил.

— А между тем пахнет человеком, — принюхался Волк. — Интересно.

— Даша, ты в порядке? — спросил Пера. — Тебя не щипали?

— Нет, только ноги промочила. Ты меня в какую-то лужу переместил, — пожаловалась Даша. — И комары…

Да, комары Даше обрадовались и с упоением вгрызлись в её голые руки и ноги, торчавшие из халатика всем на съедение.

— Тебя надо переодеть! — дошло до Перы. — Что ж ты молчала, я же в нарядах не разбираюсь. Ладно, не проблема, возьмёшь мою сменную одёжку, она чистая.

Он достал из мешка коты — кожаные башмаки, узорчатые длинные носки, рубаху, штаны и отправил Дашу за кустик переодеваться.

— А дезодоранта от комаров у тебя нету? — жалобно спросила Даша. — Я уже вся в крови от размазанных комаров, как дикий индеец.

— Считай, что это такая суперская косметика. Дальше еще хуже будет, — пообещал Пера. — Но ты постепенно научишься их не замечать.

«Лучше бы комары научились не замечать меня», — подумала Даша, натягивая длинные штаны-тач. Одежда была занятная, и Даша пожалела, что нельзя сфотографироваться в таком прикиде.

— Наблюдается быстрое опускание основного небесного светила за условную линию, соединяющую небо и землю, — заметил Мир.

— Да уже закат, — кивнул Пера. — Надо подумать о ночлеге. Здесь берег топкий, предлагаю пройти дальше к лесу. Наладим ночёвку. Я подстрелю какую-нибудь дичинку, поужинаем и подумаем, куда дальше двигаться. Я ходил по здешней парме много лет назад — ну тут и дебри!

— Около Чусовского тоже есть тайная тропа, — сказал Волк. — Но не чудская и не коми, а хантов.

— Ханты тут почти не жили, — возразил Пера. — Ханты восточнее, за Камнем, за Уралом по-вашему.

— Я и не говорю, что жили, я говорю, что ходили, — повысил голос Волк. — Её проложил Тек Ики, знаменитый «собачий бог» хантов. Он ходил аж с берегов Оби за Урал воровать девок в коми-селениях.

— А-а, я что-то слышал, — вспомнил Пера. — У него были длинные волосы, и их заплетали в семь кос семь его жён. Ханты рассказывали, что пока половина жён заплетают одну половину волос, Тек Ики спит на другой и ею же укрывается. Я только никогда не понимал, как семь кос и семь жён разделить пополам. Но зачем нам тропа «собачьего бога»? Она ведёт на восток. Зайдём тут — выйдем на Оби. А нам — к северу.

— Да, подумать надо, — согласился Волк. — Эх, менква не хватает, он наверняка знает вогульские тайные дороги. Я-то только коми-тропы знаю. Дашка, сколько можно переодеваться?

Даша вышла из-за кустика и приняла эффектную позу, надеясь на комплименты.

— Жесть, — заметил Пера. — Штаны тесноваты в заду, а рубаха сойдёт более-менее.

«Комплименты откладываются», — поняла Даша.

— Мир, Тове, а вас комары кусают? — спросила она.

— Нет, — переглянулись инопланетяне.

— Наверное, потому что мы растения, — подумав, сказал Тове. — Ну какой уважающий себя комар будет грызть деревяшку? Разве что совсем озверелый. Или если он бобёр.

— Тове, а почему ты говоришь нормально, а Мир как-то странно: то синонимы перечисляет, то как будто из словаря цитирует?

— Ха, потому что я не поленился и скачал себе из Сети программу литературного перевода для лингвотрансформатора, — хмыкнул Тове. — А Мир оставил себе стандартную техническую программу.

— Мне и так хорошо синоним отлично, — сказал Мир.

Глава 18. У назгулов бабушек нет

— Странно, — огляделся Пера. — Очень странно. Этого здесь раньше не было.

— Здесь много мёртвых, — принюхался Волк, и шерсть на загривке встала дыбом. — Мёртвых, которые были людьми.

— Их здесь не должно быть, — твёрдо сказал Пера. — Они не наши. Чужие.

Они отошли от берега в лес совсем недалеко и наткнулись на обширную вырубку, заполненную старыми оползшими могилами. Могил было много, и они казались странными. Не привычные холмы с крестом и оградкой, не мраморные плиты. Какие-то казённые ровные ряды. Кладбище не подходило к парме, к тёмному озеру и догорающему над ним закату. Оно было чужое.

— Господь с вами, — раздался рядом взволнованный голос, и из зарослей выдвинулась чёрная фигура. «А вот и назгулы, — перепугалась Даша, вспомнив Толкиена. — Только приветствие какое-то не назгулье».

— Добрый вечер, отец, куда это мы забрели? — поклонился Пера. — Неужели вы тут живёте?

— Да, конечно… а вы откуда? Опять из Перми? А где ваши эти… квадроциклы?

— Кто? — изумился Волк. — Квадро-что? У нас вот змей бы трёхголовый и менкв Лютик, но мы разминулись. Человек, ты кто?

— Менкв? Сейчас мало кто помнит о менквах, а бабушка мне рассказывала, — заулыбался человек. Даша перестала бояться — раз у него была бабушка, значит, не назгул, у назгулов бабушек не бывает. И рассмотрела его — невысокий, худой, старый, лицо не русское — скорее, вогул. Одет в длинное чёрное платье и чёрную шапочку… да это же монах!

— Ни фига себе! — ахнула она. — То есть я хотела сказать — супервстреча! Вы монах?

— Да, деточка, да, — заулыбался человек и перекрестил её. — Моё послушание здесь. Вишь, какое место грустное, да?

— А что это?

— Это кладбище зэков… ну, заключённых. Тут немцы военнопленные похоронены, много, много их перемёрло в парме на лесозаготовках. Маленько и наших лежат вон там, с краешку.

— Немцы? Фашисты? — изумилась Даша. — Так то когда было!

— Давно, давно, — закивал человек. Он говорил охотно, но как-то с трудом, будто делал отвычное дело. — Вот я тут и сижу, молюсь за их души.

— Один?

— Один, да… Лет десять назад, а то и поболе, приезжали ребята с городу — с Перми. Они назывались… дай Бог памяти… Пермский клуб любителей бездорожья. Просто так приехали, из интересу. На машинах таких — на квадроциклах, я запомнил. Они спрашивали, что мне надо, подарить что-нибудь хотели, а мне ничего не надо. Они мне оставили бутыль виски — на память. Ещё треть осталась. Я по напёрстку пью по престольным праздникам, за их здоровье.*

* если хотите увидеть фото этого абсолютно реального монаха на Чусовском озере, смотрите сайт «Пермский клуб любителей бездорожья», отчёт Виталия Мальцева «Чусовское озеро — далекое и близкое»

— Погоди, отец, — остановил Пера словоохотливого монаха. — Что-то тут неправильно. Ты всю жизнь сторожишь могилы?

— Я не сторожу могилы! — обиделся монах. — Я молюсь за заблудшие души! Я спасаю их от Ада! Они были врагами, они совершили много грехов, меня так учили. И я за них молюсь. Это моя работа. Нельзя отдавать души злу, пустоте.

— Кстати, о пустоте… вы не слушали, что там на севере? — спросил Волк.

Монах перекрестился сам и перекрестил говорящего Волка — видимо, до сих пор звери ему попадались бессловесные.

— Сгинь-пропади, нечистая сила, — сказал он. — Не сгинул? Значит, не нечистая сила и можно дальше общаться. На севере, да… нет, я не знаю ничего. Сижу на месте, никто ко мне не ездит, новостей никаких. А это кто? Господи, помилуй мя, грешного!

Это Тове приблизился, заинтересованный встречей.

— Я Товлынг-лув, конь Мир-суснэ-хума, — сказал он.

— Не-е, Товлынга я видал, — отмахнулся монах. — У него столько ног нету, и шея…ох, ну и шея. Я думаю, ты, зверюшка, мерещишься мне, грешному. От одиночества иной раз блазнит.

Тове приосанился — он ещё никогда никому не мерещился.

— Отец, нам бы переночевать где, — попросил Пера. — У тебя какая-никакая избёнка есть?

— Есть, как ни быть, — закивал монах. — Ночуйте, я только рад буду. А не забоитесь на кладбище ночевать?

— Так они же мёртвые, — расхрабрилась Даша. — Что они нам сделают?

— Мёртвые, да… так что-то беспокойно стали себя вести в последние год или там полгода. Всё из земли вылазят и вылазят. Я с вечера погост обойду с молитвой, так лежат тихо, а перед рассветом гляну — уже кто-то шебуршится, могилы вздуваются. Так за ночь пару раз обхожу на всякий случай. А зимой на охоту ушёл на два дня, так что тут было… Потом неделю всех их обратно запихивал. Не, они смирные, а только не дело, чтобы мёртвые в мир живых лезли. Непорядок это. Раньше такого не случалось, а тут поди ж ты.

— По… пожалуй, лучше в другом месте заночевать, — Даша облизнула губы.

— А что там, на севере? — полюбопытствовал монах.

— Говорят, что какой-то Неназываемый или колдун из старых тунов «сжирает» пространство, пустоту делает. Пустота наступает, — пояснил Пера, чувствуя, как неправдоподобно звучат его слова.

— Пустота сперва образуется в душе человеческой, — сказал монах. — Тело живёт, а душа пустая. И только потом пустота вылезает наружу и всё заполняет… я плохо помню объяснения наставника, прошло много лет. Пустота не опасна непустым душам. А вот бедные, ущербные люди с опустелой душой в опасности, их надо спасать. Ах, я неучёный монах из дальнего скита, я ничего не знаю по грехам моим. Но теперь понятно, почему мои подопечные так взбодрились. Как бы я хотел пойти с вами…