Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда - Владимир Гораль

Показательное задержание и демонстративное дефиле с нашим бедным «Жуковском» имело целью психологический прессинг на всех потенциальных нарушителей-браконьеров из многочисленной и пестрой группы иностранных и прежде всего советских судов промышляющих у Медвежьего. После такого норвежцы могли быть по опыту уверены, что в ближайшие пару недель никто не осмелиться повторить нашу авантюру. И лишь внезапно разыгравшаяся буря и кое какие проблемы с одним из двигателей не обкатанного корабля смешали планы майора Бьернсона.

Существовала ли в норвежских ВМФ контрразведка, как к примеру на нашем Северном и других флотах Союза? Проводилась ли какая никакая работа с личным составом, например лекции на тему: «Болтун находка для шпиона!»? Эти вопросы так и остались без ответа. Не могли мы, выросшие при Советской власти и с нашим историческими опытом вечного противостояния с соседними государствами. понять такую, мягко говоря, непринужденность в общении молодых норвежских военнослужащих с нами, вообщем то представителями «конкурирующей фирмы». Во первых для простых матросов они, что называется, слишком много знали, а это означало, что конфиденциальные разговоры велись командирами на командирском же мостике в присутствии вахтенных рулевых матросов. Во вторых и в третьих, наличие какого либо бардака не есть монополия только лишь русской нации.

Светлым полярным вечером, часов эдак в восемь, в нашем скромном, уютном, немного пропахшем мужским духом и рыбой матросском кубрике, возник наш новый корешок до гроба – Юрик Скелет. Вообще то, вчерашней ночью старший капрал представился, как Йорик Бриньюльф. Однако через пару часов общения с нашими северными альбатросами, это самое общение перешло в братание с элементами дружеских лобзаний. Бедный Йорик не страдавший избытком веса, зато имевший немалый избыток роста был скоропостижно перекрещен в Юрика Скелета. Иногда для разнообразия к нему обращались иначе. Например так: «Cлышь Юрок, дай я тя поцелую, нет погоди, сначала выпьем на брудершвахт, нет на брудершвайн, ну ты понял.»

Не помню точно, действовал ли уже тогда в королевстве сухой закон или нет, но Йорик в этот вечер, как и в прошлый, его сторонником быть явно не собирался. Подмышкой тощего Йорика что-то булькало. Этим что-то оказалась завернутая, вы не поверите, в норвежский флаг, литровая бутылка виски «Катти Сарк». Так вышло, что еще вчера нетрезвый толмач Гена Эпельбаум сообщил о своем нынешнем дне рождения и от широты своей давно обрусевшей немецкой души пригласил к себе на днюху всю ораву дружелюбных варягов.

Следом шествовал белобрысый красавчик Фритьоф, вылитый Ди Каприо из «Титаника» (впрочем тогда Леонардо еще «под стол пешком ходил»). Парень был той самой звездой палубной самодеятельности, разыгравшей перед нами что-то вроде японских воинственных разборок со вспарыванием живота неприятеля. В Союзе в те годы был популярен японский боевик о средневековой Японии времён военных правителей сегунов «Знамена самураев». С легкой руки негласного лидера всех наших матросов Семена Анатольевича (Толяныча) парень получил гордое имя Ямамото, одного из главных персонажей фильма. Кроме них двоих явились еще трое или четверо незнакомых норвежских ребят, движимых естественным любопытством.

Но главный и самый приятный сюрприз был впереди. На трапе ведущем вниз в наши матросские покои знакомый девичий голос мелодично запел: «Хэпи бефдэй ту ю!» «Хэпи бефдэй ту ю!» На пороге матросского кубрика стояла и улыбалась моя Ленни. Она была одета в зауженные слегка расклешенные синие джинсы, подчеркивающих стройность ее ног и модную в те годы узкую блузку с логотипом шведского топквартета АББА. В руках она держала довольно большой и судя по запаху свежеиспеченный пирог овальной формы. Довершал этот кулинарный шедевр, восседающий посередине небольшой игрушечный клоун с красным носом и красной же торчащей во все стороны фирменной цирковой прической.

Ленни полагалось в третий раз пропеть Хэпи бефдэй, но уже с указанием имени потерпевшего. Она, улыбаясь потыкала пальчиком в сторону зардевшегося, что маков цвет именинника, призывая присутствующих подсказать ей его имя. – «Cволочь, сволочь рыжая!» подсказал кто-то из дорогих коллег-товарищей. Гену спасло улучшающееся на глазах владение Ленни нюансами русской речи. – «Най, най! Он не есть сволочь. Он есть, как это – найс соул?» – повернулась она ко мне. – «Душка!» – догадался я. – «Йа! Йа! Дущка!» – Ленни запрыгала на месте прелестной козочкой, рискуя уронить пирог на палубу. Доверив безопастность деликатеса моим надежным рукам, она приблизилась к новорожденному и нежно чмокнула его в пылающую, пунцовую щеку. – «Хэпи бефдэй ту дущка!» провозгласила она смеясь, победно подняв руки. Рыжего, видимо, проняло до глубины его арийско-русского естества.

Не зря говорят. что многие немцы сентиментальны. Гена позднее весь вечер не сводил с Ленни голубых преданных глаз. Изрядно же, разогревшись с помощью очередной бутылки с чайным клипером на этикетке (у норвежцев за душой оказался целый ящик) именинник принялся угрожать несуществующим обидчикам девушки, используя при этом оба доступных ему языка. Касаемо пирога, то он оказался не только с рыбой, что не удивило, но и с ревенем и в этом была некая скандинавская пикантность. Испекла его Ленни при мощной поддержке пышнотелой Марты, чьим оригинальным предложением о кормлении я так и не воспользовался. Чего уж там, опыт приходит со временем, а тогда молодой был, глупый!

В кубрике было очень тесно и очень весело. Помню ощущение распирающей юношеской гордости, когда дивно пахнущая Ленни уютно расположилась у меня на коленях. Я тут же неимоверно вырос в собственных глазах. Моя обычная застенчивость мгновенно скрылась в волнах гормонального шторма и я обозрел товарищей по застолью взглядом бывалого морского орла. Меня охладила и даже несколько привела в чувство чуть заметная и чуть презрительная полуулыбка нордического красавца Фритьофа, явно адресованная нашей паре. Я с язвительной неприязнью подумал, что ему весьма пошла бы эсэсовская фуражка с высокой тульей. И еще я был почти уверен, что выскажи я ему это в лицо, он принял бы это как комплимент.

Незаметно дело дошло до культурной программы. Старшина Толяныч достал свою семиструнку и настроив ее, взял несколько виртуозных аккордов. Семен Анатольевич давал свою любимую ' Вершину ' из фильма ' Вертикаль'.

В 1967 году он молодой инструктор по альпинизму познакомился с великим Высоцким на съемках фильма ' Вертикаль'. Они были, что называется родственные души и даже внешне чем то похожи. Только Семен был повыше ростом и как признавался сам Владимир Семенович лучше, профессиональнее играл на гитаре. Лучше, не значит талантливее, парировал Семен Анатольевич. Через два месяца, в конце июля он выйдет под бодрую песенку о Московской Олимпиаде из радиорубки, сжимая в кисти с побелевшими костяшками смятую радиограмму. Семёныч умер, почти прошепчет он пересохшими губами и замолчит надолго, уставившись на сидящую у кромки фальшборта серую чайку.