Аномалии - Сэди Тёрнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
― Сколько времени было на часах главного героя, когда хулиганы оставили его одного?
― Подождите. Откуда мы должны это знать? ― спрашивает Бертон.
― Потому что вы должны были смотреть внимательно, ― рявкает Макс и бьет его по голени тростью. Он не дает нам времени и сразу задает следующий вопрос.
― Сколько турбин было в финальной сцене?
Мне хочется кричать, в заключительной сцене видео было не меньше дюжины турбин. Вопрос не относится к истории. Расстроенная, я печатаю «много».
Когда упражнение выполнено — ни у кого из нас нет всех пяти правильных ответов. У всех правильный первый ответ — у Кая и Блу по три правильных, у Бертона четыре, а у меня с Дженезисом по два.
Поэтому мы смотрим еще одно видео.
Это продолжается почти десять часов. Каждое следующее видео тревожнее предыдущего, и я пытаюсь абстрагироваться от искаженных сообщений, в которых, в основном, все сводится к идее того, что каждому нужен партнер для выживания в мире. Вместо этого я концентрируюсь на мелочах: считаю полоски на рубашках, обращаю пристальное внимание на цвета, цифры и остальные детали.
Бертон освобожден после трех видео, так как он набрал все необходимые баллы. Блу освобождена после четырех видео. Кай, Дженезис и я подбираемся все ближе и ближе к нужному результату, но никак не можем достичь идеальной оценки.
― Уже время ужина, ― наконец жалуется Дженезис. Он редко говорит, но сейчас озвучивает то, что каждый из нас думает. Как мы можем концентрироваться, если голодны?
― Последнее видео. Хотя нет, вы трое не обладаете детальной памятью, поэтому давайте проверим как у вас дела с эмоциональной памятью.
― Что вы имеете в виду? ― спрашивает Кай. Он устал. Мы все устали.
— Отвернитесь друг от друга. А теперь нарисуйте кого-то из этой комнаты, кто вызывает у вас больше эмоций. Соедините свое сердце и разум, чтобы воссоздать человека. Не смотрите друг на друга. У вас пятнадцать минут на то, чтобы нарисовать свою интерпретацию человека. Если вам это удастся, то вы свободны.
Спустя пятнадцать минут мы прекращаем рисовать на планшетах. Мы поднимаем их для проверки Максом. Я нарисовала Макса, запечатлев не только его красоту: его взъерошенные волосы, проницательные глаза, полные губы, высокие скулы… Мне так же удалось передать его жесткость. Его жестокость. Его зверство. Его зло.
Кай и Дженезис выбрали одного человека. Густые рыжие волосы, голубые глаза, узкий нос и сотни веснушек. Они оба выбрали меня. Как и на моем изображении Макса, на их улавливается что-то сокровенное внутри меня. Что-то, что выявляется через их рисунки.
Дженезис изобразил мою красоту, а Кай мою силу.
После доедания холодных остатков в обеденном зале, я возвращаюсь в женскую хижину под номером двадцать — специально назначенную хижину для Аномалий, которая выглядит еще более пустой с тех пор, как ушла Микаэла. Деревянная хижина, находящаяся в самом конце, слабо украшена, и большая часть металлических двухъярусных кроватей пустуют. В домике, рассчитанном на двадцать человек, сейчас только две девушки. Я киваю Блу, которая красит ногти, и переодеваюсь рядом со стеной с полками. Аккуратно складываю свои синие вещи в отведенное мне место и надеваю пижаму. Блу уже переоделась в фиолетовую кружевную ночную сорочку. У нее очень странный вкус. Из-за моей синей одежды и фиолетовой одежды Блу, полка выглядит как огромный синяк.
― Как прошел твой день? ― спрашивает она рассеянно.
― Он был длинным. Кай, Дженезис и я не смогли справиться с тестом Макса на запоминание деталей, и, в конце концов, он сдался. Я просто в отключке. — Но вместо того, чтобы пойти спать, я принимаю ее вопрос за приглашение поболтать. Когда здесь была Микаэла, она обычно была неким буфером между мной и спесивой Блу. Теперь же мы должны позаботиться сами о себе, а вежливость позволит избежать большинства конфликтов. Я даже сажусь на ее кровать на первом ярусе. Она предлагает мне свой лак для ногтей.
― Но он же фиолетовый, ― говорю я.
― Посмотри еще раз, ― улыбается она. Я осматриваю флакон и убеждаюсь, что лак голубого цвета.
― Что ты с ним делаешь? ― Как и одежда, наши аксессуары должны быть цвета общины.
― У меня есть все цвета радуги. ― Она улыбается и достает маленький полиуретановый мешочек из-под подушки. В нем лаки всех цветов: желтый, красный, зеленый, оранжевый. Они все красивые.
― Ты можешь попасть в большие неприятности. ― Я достаю ярко-оранжевый лак и хихикаю.
― Могла. Но мы обе уже за чертой невозврата. — Она забирает у меня оранжевый и демонстративно красит мизинец. Затем ухмыляется и машет кисточкой, вызывающе спрашивая: ― Слабо?
Я не возражаю и крашу большой палец в оранжевый. Мы начинаем смеяться и достаем все лаки, бунтуя по-своему, окрашивая все ногти в разные цвета. Со стороны мы выглядим, как два смеющихся подростка перед отбоем.
Но лишь мы знаем, какой опасной стала наша ситуация.
― Мы не как все остальные, ты же знаешь, ― говорит Блу, дуя на свои ногти.
― Я знаю.
Мгновение легкомыслия разрушено. Ежедневно мне напоминают, что я Аномалия; и мне нужна Блу для этого. Я концентрируюсь на бордовом ногте безымянного пальца, наслаждаясь насыщенным бархатистым цветом.
― Вчера Анника практически не взглянула на меня, когда я проходила мимо. Как будто она полностью отдалилась. А она моя лучшая подруга.
― Была твоей лучшей подругой, ― вставляет Блу. ― Дружба пересматривается, когда один из друзей Аномалия. Как и семейные отношения. Моя сестра большая шишка во дворце, и она будет в ярости, когда узнает, что я Аномалия. Она даже может потерять работу. Как и мои родители. Это огромное пятно позора на мою семью.
Я впервые вижу Блу беззащитной. Она даже почти приятная.
― А что насчет твоих друзей? ― спрашиваю я.
― Как и твои. Они бросили меня. Я приехала на смену Летнего Солнцестояния с четырьмя одноклассниками. Мы не лучшие друзья, но друзья. Хорошие друзья. Я их знаю всю свою жизнь. С двумя из них я даже играю в группе.
― Ты играешь в группе? ― До меня доходит, что смена почти подошла к концу, и я ничего не знаю о Блу.
― Играла. Не думаю, что они захотят теперь быть со мной в одной группе. Я играла как на акустической, так
