Лист - Дёрдь Гаал

Между тем из внутренних покоев до них не доносилось ни единого шороха, словно там не было ни души. А потом вдруг кто-то заговорил, а вернее, громко закричал. Мальчик испуганно вцепился в отцовскую руку.

И вдруг снова наступила тишина.

Ференц не знал, что происходит, но Адам Лист тотчас же догадался, он уже знал, что в паузах между выкриками Шиндлер излагает Бетховену свои соображения. Разумеется, не на словах, а на бумаге. Бетховен к атому времени уже не скрывал своего недуга. Посетителям он со словами: «Говорите… пишите чётче!» — пододвигал «разговорную» тетрадь.

И вдруг зазвучал рояль. Нет, это была не та музыка, что понравилась бы профессору Черни или маэстро Сальери. Друг на друга падали громыхающие камни аккордов, потрясавшие не только сердечко ребёнка, но и весь дом: казалось, сами стены содрогались от этой титанической музыки.

Немного погодя появился Шиндлер, он был бледен. Ни слова не говоря, он буквально вытолкал гостей за порог и только уже там, на лестнице, объяснил:

— Разъярён как людоед!

На лице Шиндлера было какое-то смешанное выражение стыда и гордости.

— Чуть не избил меня… Очень страдает.

Шиндлер на минуту остановился у входа в церковь Чёрных испанцев, но стрелы колючего снега тотчас же обратили их всех троих в бегство. Они нашли прибежище за столом небольшого кафе.

— Очень разгневался? — спросил Ференц с тревогой, но и любопытством.

— Сейчас он пишет великую музыку, — не удостоив ответом мальчика, сказал задумчиво Шиндлер. — Возможно, самую могущественную, какую когда-либо создавал человек. Девятую симфонию!

Накануне достать билетов на концерт Листа 13 апреля 1823 года было невозможно. Заказов поступило в два раза больше, чем было мест в Зале редутов.

Пока оркестр играл вступление — на этот раз Концерт си минор Гуммеля, Ференц у рояля ждал взмаха дирижёрской палочки. Но вот он распрямился, руки его коснулись клавиш…

В первом ряду сидит Бетховен.

Ференц играет с такой силой и страстью, как никогда доселе. Рукоплескания зала. Ещё и ещё, словно волны прибоя. (В то время публика аплодировала отдельно каждой части произведения.) Когда ритм замедляется — зал замирает, но заключительные аккорды уже идут под бурю оваций. Публика с задних рядов, позабыв о всех и всяких правилах поведения на концертах, хлынула к рампе: теперь зрители хотят ещё и видеть это чудо, магию музыки, когда из-под двух детских рук рождается пламя, которое заливает ослепляющим сиянием весь концертный зал.

Ференц импровизирует.

На одном углу сцены из-за кулис делает знаки Диабелли: «Довольно! Нельзя до бесконечности потакать публике!» На другом конце подмостков ему тоже что-то показывает Адам Лист. Ференц не понимает, но видит, что отец бледен, а по лицу его катятся слёзы.

Новый ураган рукоплесканий. И вдруг мгновенно наступила тишина. Это на сцену поднялся Бетховен. Великий музыкант обнял и поцеловал мальчика.

И овация… Это уже не аплодисменты, а буря!

Они стоят рядом на подмостках: Бетховен и Ференц Лист.

На другой день Адам Лист читал газеты с восторженными статьями по поводу концерта. Но тут же пришло письмо из канцелярии Эстерхази. В письмо говорится о том, что Адам Лист, хотя в настоящее время и не находится на нашей службе, должен без промедления уплатить очередную причитающуюся часть залога. Одновременно г-ну Листу предлагается сообщить, намерен ли он возвратиться на прежнее место службы. В противном случае должность будет занята другим, так как прошло уже девять месяцев со дня его отъезда.

Тихая, покорная Aннa по-прежнему не очень верила в артистическую карьеру сына. Кроме того, она считала, что мальчик, должен обязательно окончить обычную школу, изучить историю, географию, словесность.

Тем не менее Адам написал два письма князю Эстерхази с просьбой продлить ему отпуск без содержания. На оба письма ответ был отрицательным.

Анна умоляла мужа вернуться на службу, но Адам непреклонен, он медлит с отъездом. Из Петита пришло письмо от Кароя Миллера, торговца картинами. Миллер предлагал устроить несколько концертов Ференца в Коште, в немецком «Пештском театре».

И вот Листы два дня кряду катят в дилижансе по всхолмлённой земле Задунайского края в Пешт.

Город тянется вверх, чем-то напоминая неуклюжего подростка. Вдоль берега Дуная — красивые здания, а позади них обычный стенной тракт, по которому, поднимая тучи пыли, плетутся гурты скота, стада свиней.

В кафе, где состоялась первая встреча Адама Листа и Кароя Миллера, — мраморные столики, зеркала в позолоченных рамах, зелёное сукно бильярда, услужливые официанты. А за окном, громко щёлкая кнутами, гуртовщики гонят сотни рогатых волов на ярмарку.

Предприимчивым Миллер помог сочинить подобающую афишу, взывая к национальным чувствам венгров:

«Я венгр, и для меня нет большего счастья, чем показать у себя на родине перед тем, как уехать во Францию и Англию, всё, чему я до сих пор учился, чем овладел…»

А Ференц, как и подобает ребёнку, в течение всего месяца использовал малейшую возможность, чтобы убежать к Дунаю — настоящей большой реке, в сравнении с которой венский Дунай — маленькая хилая речушка. Или пойти послушать знаменитого цыганского скрипача Боку из ресторана «Семь князей», который играл более цветисто и был в обращении проще, чем другой знакомый Ференцу цыган, музыкант Бихари в Вене.

Когда после турне возвратились в Вену, Адам Лист, уступая настойчивым мольбам Анны, предпринимает последнюю попытку — пишет новое, полное самоунижения письмо к князю.

И снова отказ.

После этого Адам назначает день отъезда. Прощальный вечер в доме Унгеров, целая серия домашних концертов во дворцах покровительствующих аристократов и, наконец, интимный небольшой праздник у профессора Карла Черни.

Здесь Ференц уже не ученик и даже не гость, а словно маленький внучек, летящий первым делом к мамаше Черни. И она теперь именует его уже не иначе, как Путци, или, ещё более нежно, Цизи, угощает маленького венгра изюмом, конфетами, южными фруктами, вареньями, ореховыми пирожными и множеством компотов.

Профессор Черни даёт ему в дорогу свидетельство об окончании учёбы и множество рекомендательных писем. И повторяет отцу — Адаму Листу. «Мальчик — готовый артист. Как пианисту, ому уже нечему больше учиться, хотя теорией он овладел ещё не до конца. Но и здесь исключительный прогресс…»

20 сентября 1823 года семья Листов покидает Вену.

Княжеская канцелярия выслала только справку, что «родившийся в Эдельстале (Немешвельдь) Адам Лист, римско-католического вероисповедания, 45 лет от роду, с 1801 по 1823 год находился на службе семейства князей Эстерхази в качестве писаря и бухгалтера».