Как зовут вашего бога? Великие аферы XX века. - Сергей Голубицкий

Все это, однако, детали. Зато в допросе Фери Вейсса есть еще один очень показательный момент, который позволит нам определить подлинные мотивы жизнедеятельности итальянского афериста: в Америку Понци прибыл пассажиром второго класса, а в «трудовой книжке» у него значилась гордая профессия клерка. Эту информацию Бьянки поведал в момент полного излома личности, под прессом нескончаемых судебных приговоров и лет, проведенных за решеткой. На пике славы биография Понци звучала иначе. В 1920 году он делился с репортерами самым сокровенным: «Я родился в богатой итальянской семье и получил лучшее образование. Мы были зажиточны, хотя и не сказочно богаты. Но нам хватало. Мне никогда не приходилось работать ради заработка, я даже считал ниже своего достоинства заниматься физическим трудом. После окончания школы в Парме я поступил в Римский университет. Буду откровенен с вами: в молодые годы я был ужасным транжирой. Мне казалось, что трата денег — самое интересное занятие в жизни. Однако эта игра — как воздушный шар: сколько бы ни взмывал он ввысь, рано или поздно ему придется опуститься на землю. Короче говоря, я понял, что пора искать работу. Но мне не хотелось светиться перед своими знакомыми, поэтому я и решил отправиться в Америку. У меня не оставалось никаких сбережений, так что я очутился в Бостоне, как всякий рядовой иммигрант: все мое состояние составляло 2 доллара 50 центов. Я приехал в эту страну с двумя долларами пятьюдесятью центами в кармане и одним миллионом долларов надежд, и эти надежды не оставляли меня никогда. Я всегда мечтал о том дне, когда у меня будет достаточно денег, чтобы с их помощью я смог сделать еще большие деньги, потому что это расхожая истина: никто не сумеет заработать много денег, если у него нет стартового капитала».

В этой исповеди — полный психоаналитический букет дегенеративных фобий и неврозов потенциального афериста. Но изюминка не в этом. А в том, что точно такие же фобии и неврозы раздирают душу подавляющего большинства рядовых «маленьких человечков»! Тут вам и деньги в качестве единственного критерия ценности жизни, и постоянная оглядка на то, «что скажут люди», и всенепременная легенда об оборванце царских кровей, и энергичное массирование вымени всеамериканской мечты (изгои Старого Мира прибывают на Землю Обетованную без гроша за душой, но с огнем в глазах). Все это пошло до тошнотворности, однако действует безотказно в деле развода лохов: ведь каждая Золушка в глубине души полагает себя достойной волшебного принца — и по происхождению, и по благородству души. Когда Понци рассказывал сокровенные сказки репортерам, он посылал на подсознательном уровне важнейшее сообщение своим потенциальным инвесторам: «Мы с вами одной крови! Я, как и вы, не простой оборванец-иммигрант, а тайный принц голубых кровей, поэтому мы достойны лучшего! Мы должны немедленно стать богатыми, чтобы восстановилась справедливость. Смотрите на меня: я разбогател быстро, стремительно и головокружительно. Я знаю, как это сделать, и помогу вам. Несите свои деньги!»

Так вот — простенько и со вкусом. И не нужно морщиться: эта суггестия не просто работает, а работает безотказно, в любую эпоху, в любой стране, при любом режиме.

Вернемся, однако, к биографии героя. После отсидки в Монреале, Понци вернулся в Штаты. 30 июля 1910 года будущий финансовый гений пересек границу Страны Безграничных Возможностей, широким жестом захватив с собой пяток единокровников, нарушив тем самым иммиграционный закон. И тут же получил два года, которые чистосердечно отсидел от звонка до звонка.

В 1912 году Понци приезжает в Бостон и ложится на дно на целых восемь лет. Ложится, конечно, фигурально, да и то на фоне общего вектора своей бурной биографии: за эти годы с Бьянки приключилось всего ничего: пара-тройка приводов и арестов — гений созревал для Большой Схемы.

Схема родилась в самом конце 1919 года. В отличие от убогих российских эпигонов, Понци не кормил своих вкладчиков голословными обещаниями (публика иная — не поверила бы!), а представил на всеобщее обозрение удивительную по своей простоте и логической безупречности идею обогащения за счет арбитража почтовыми марками. Схема была достаточно проста, чтобы ее понял любой мойщик посуды, и одновременно сложна, чтобы ни у кого не возникало желания попытаться провернуть дельце самостоятельно.

Начать нужно с самого понятия арбитража. Речь, конечно, идет не о судебной инстанции, а об определенной сделке, которая предполагает одновременную покупку и продажу какого-то товара. Главное условие арбитража — обе сделки должны быть разнесены в пространстве. Теоретически арбитражем можно заниматься прямо на улице. Скажем, вы со своим приятелем узнали, что цены на морковку в Кузьминках в полтора раза ниже, чем на Юго-Западе Москвы (это и в самом деле так!). Далее: ваш приятель располагается на толкучке в Кузьминках, а вы — у метро «Проспект Вернадского». В руках у вас сотовый телефон, а на груди табличка «Продаю морковку». К вам подходит покупатель, говорит: «Куплю три килограмма» и сует деньги. В ответ вы выдаете текст приблизительно такого содержания (вещать нужно как можно более убедительно): «Знаете, у нас новая форма обслуживания — с доставкой на дом! Сообщите ваш адрес, и сегодня вечером мы вам всё привезем, причем совершенно бесплатно!» Покупатель обалдевает и дает адрес. В следующее мгновение вы набираете номер своего приятеля и судорожно кричите: «Вася, покупай три килограмма!»

Провернув операцию раз пятьдесят, вы грузите все овощи, закупленные в Кузьминках, и развозите их по всему, юго-западному микрорайону. Вычитаете стоимость бензина и прочие накладные расходы и получаете чистую прибыль от арбитража. Единственная вероятная загвоздка — покупатель вам не поверит и не даст своего адреса. Впрочем, и тут можно выкрутиться: скажите ему, что деньги сразу платить необязательно, можно после доставки. Я лично не могу вообразить, что клиент после такой обработки откажется с вами расплатиться. Может, и ходят по земле такие бессовестные люди, но они гарантированно не покупают морковку у метро.

Вместо морковок Чарльз Понци выбрал почтовые марки. 30 июля 1920 года в газете «Нью-Йорк Тайме» (ни больше, ни меньше!) вышло пространное интервью Понци, в котором он великодушно повествует об истоках гениального изобретения: «В августе 1919 года я собирался выпускать международный журнал и в связи с этим отправил письмо одному человеку в Испании. В ответ он прислал международные обменные купоны, которые я мог обменять на любой американской почте на марки, чтобы в дальнейшем отсылать в Испанию номера журнала. В Испании обменный марочный купон стоит в нашем эквиваленте около одного цента, здесь же на него мне выдали марок на шесть центов. После этого я изучил обменные курсы в других странах. Сперва я вложился по маленькой. Сработало. За первый месяц одна тысяча долларов принесла 15 тысяч. Я подключил своих друзей. Поначалу я брал у них депозиты в обмен на мою долговую расписку, по которой обязался выплачивать через 90 дней 150 долларов за каждые полученные 100. Хотя я и обещал расплатиться через 90 дней, на самом деле я возвращал деньги и проценты уже через 45». Ну что тут сказать? Комар носа не подточит, тем более что арбитражную ситуацию Понци не высосал из пальца: она и в самом деле существовала! 26 мая 1906 года Соединенные Штаты Америки и еще шестьдесят стран подписали в Риме Универсальную почтовую конвенцию, которая была призвана облегчить обмен почтовыми отправлениями между странами-участницами. Потенциальная возможность для арбитража вытекала из пункта 11 Соглашения. За него-то и уцепился Понци: «Марочные купоны подлежат обмену во всех почтовых ведомствах стран, подписавших настоящее Соглашение. Минимальная цена купона 28 сантимов либо эквивалент этой суммы в валюте страны, печатающей купоны. Купоны подлежат обмену на почтовые марки с номиналом в 25 сантимов либо эквивалент этой суммы в валюте страны, в которой происходит обмен».

Эти самые три сантима, которые терялись на продаже марочных купонов, были призваны компенсировать почтовые расходы в случае возвратного отправления: получатель возвратного марочного купона мог свободно обменять его на марки своей страны, которые не продавались в стране отправителя.

Ясное дело, что в 1906 году никому и в голову не могло прийти, что эта мизерная сумма — 3 сантима — может стать основой для арбитража. Однако после Первой мировой войны во многих странах случилась инфляция, а национальные почтовые ведомства не внесли соответствующих коррективов в обменный курс между купонами и марками. В результате дельта между марочным купоном и подлежащей ему маркой достигала 600% (шесть центов против одного в испанском примере Понци).

Короче говоря, на бумаге все получилось сказочно красиво: берем цент, покупаем купон в Испании, меняем его в Америке на марку, продаем марку за 6 центов — кладем прибыль в шесть концов. Эту идею и подарил американскому вкладчику широким жестом итальянский финансовый гений Чарльз Понци. Американский вкладчик ему поверил.