Суть времени. Том 4 - Сергей Кургинян

Кто и как, какой тряпкой стер эти грани у людей? Что случилось с разумом, с гражданственностью, с моральным, политическим чувством? Что произошло тогда?

То, что гады совершили подлость, понятно. Но почему на эту наживку клюнули? Наживку подбросили несколько людей, находившихся в теснейших связях с международными спецслужбами и чем-нибудь еще похлеще — ТИГом, транснациональным империалистическим государством, как говорили левые в Италии.

Но все члены Съезда народных депутатов не находились в связях с транснациональным империалистическим государством и не были агентами иностранных спецслужб. Они были сутью своего времени.

И сотни миллионов, шедшие за теми, кто проклинал пакт Молотов — Риббентроп, тоже не были ни агентами, ни прислужниками. Они были сутью своего времени. И сутью своего общества. Великого общества, которое тем не менее оказалось в суперпагубном состоянии, про которое, как я уже говорил, было сказано: «Это общество „ням-ням“, которое может зарезать один волк».

Есть ли метафизика, есть ли окончательная опора для подлинности — этот вопрос мы еще обсудим. Но ад же есть! Вот пахнуло им — и закричал Поэгли. А разве тогда не этим же пахнуло?

Раб от нераба (от гражданина) отличается не положением в обществе, а способностью различать, и не только подлинное и неподлинное, а очень и очень многое. Например, честь и бесчестие.

Читаю текст одного крупного журналиста, который рассуждает о том, будем мы дружить с американцами или не будем. Текст как текст, вполне такой либеральный и рассудительный, не лишенный иронии. А в конце текста говорится: «После того, как мы договоримся об этом, этом и этом, мы подадим американцам на десерт министра иностранных дел Лаврова».

Я это читаю, и у меня в душе что-то переворачивается — наверное, то же самое, что перевернулось в душе Поэгли (хочется в это верить)… Я разворачиваю все свои информационные калибры и по автору этой статьи из них шарахаю. Автор приходит в бешенство. А поскольку он по совместительству главный редактор одной из наших ведущих газет, он орет: «Кургиняна никогда в газету не пускать!» И т. д.

Я что, Лаврова защищаю? Мне что есть Лавров, что его нет… Я себя защищаю. Я не могу присутствовать при этой оргии, не отреагировав на нее.

Проходит сколько-то времени. Нахожусь где-то за границей, мне звонят: «Тут про тебя один публицист оранжевый написал не очень уважительно. Ну, ты знаешь, так, чуть-чуть, ничего особенного. Если хочешь, то ответь ему. Мы его опубликовали, потому что так прикольно!» Это уже патриотическая печать…

Я говорю: «Ну, пришлите статью, я прочитаю».

Читаю — и мне становится дурно. Я беру телефон и начинаю в предельно нецензурных выражениях говорить, что я думаю о газете и обо всем остальном.

— Слушай, да ты такой обидчивый! Тебя задело то, что он там про тебя говорит?

— Да при чем тут то, что он про меня говорит! Он говорит, что Майкл Кентский станет царем России «при участии и под давлением внешних сил». Он говорит об этом в патриотической газете! «При участии и под давлением внешних сил» — это формула оккупации. Пусть он об этом говорит в «Новой газете» (он там упражнялся, кувыркался — и ради бога!), в «Московском комсомольце», где хочет.

— Как? Не может быть! Неужели? Да что же такое?

Оказывается, что в принципе уже нет готовности к различению. За 20 лет жизни случилось нечто: люди, для которых все произошедшее есть ад, начали в нем обживаться по законам ада. Они не могут все время с невероятной остротой, такой, как 20 с лишним лет назад, переживать все пакости эпохи. А те, кто переживает их с такой остротой, невероятно быстро сходят в могилу. И тогда у остальных возникает эффект защиты и привыкания — тот самый, про который Раскольников говорил, размышляя о Соне Мармеладовой: «Вечная Сонечка, пока мир стоит!.. Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает».

Привыкает. «Привык-нет», — говорит герой Чехова, переправляя через реку какую-то группу людей. И сразу видно, что он, как Харон, переправляет их на тот берег.

«Привыкнет» — и возникает привыкание. Вот оно и стирает грани между подлинным и неподлинным, между честью и бесчестием.

Всегда было понятно, что не раб — это человек, у которого есть честь. «Ты трус, ты раб, ты мне не сын. Ты бежал с поля брани». Есть честь. А раб — это человек, который не понимает, что такое честь. Он не может ею руководствоваться. Потому что, если он начнет ею руководствоваться, он моментально умрет, сойдет с ума. Значит, он ее так или иначе замораживает или вырывает из сердца — и тогда в душу проникает низость. Возникает дух предательства, смрад предательства.

Я нечасто читаю интернет… Но тут как-то недели три назад просто заглянул через плечо одного из работников моей организации и вижу (я как раз вел дискуссию… с Крыловым?.. не помню, с кем, уже пять раз забыл), что на форуме переживающие за меня члены организации «Суть времени» говорят: «Ну, ладно, ладно, если его дискредитируют, то мы все равно дальше без него пойдем!»

В следующей передаче я поговорил с этими «ребятами» один раз, и ребята решили, что нужно «для прогулок подальше выбрать закоулок».

Но человек-то, который это сказал, он уже раб. Он не понимает, что, с политической точки зрения, он должен сражаться против дискредитации, а не говорить: «Ладно, ладно, если … то мы…» Дальше на этом фоне особенно смешно звучит: «…то мы дальше пойдем». Никуда он не пойдет, если он с ходу предал.

И тогда возникает самый ключевой и самый главный вопрос: почему же все-таки гигантские сдвиги в нашем обществе не приводят к политическим результатам?

Потому что на сегодняшний день эти сдвиги носят настроенческий характер. Это новые НАСТРОЕНИЯ. Этому надо радоваться. Эти настроения очень много значат. Но эти настроения не превращаются даже в умонастроения, тем более в мировоззрение. А не превратившись в него, они не могут рождать мотивации. А не рождая мотивации, они не приводят к действию. И это первая проблема нашей эпохи.

Слишком долго, в течение 20 лет, менялись даже настроения. Мы должны быть счастливы, что они изменились. Но мы не должны на этом успокаиваться. Не должны. Потому что дальше идет превращение настроений, эмоциональных, разлитых в воздухе, общих, диффузных, хотя бы в умонастроения, насыщение этих настроений умом и чувством, более серьезным, чем настроенческие вибрации («интенции», как говорят в науке).

«Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном».

Итак, настроения должны стать устойчивее, эмоционально насыщеннее и соединиться с умом, превратившись в умонастроения.

Умонастроения должны превратиться в мировоззрение.

Мировоззрение должно быть таким, чтобы пробуждать мотивационную сферу и ее высшие этажи.

Пробужденная же всерьез мотивационная сфера должна быть настолько разогрета, чтобы могли осуществляться правильные, точные, конкретные действия. Причем эти действия должны носить сдержанный, спокойный, холодный и блестяще организованный характер. А для того чтобы действия могли носить организованный характер, нужна организация не по настроениям, а на совершенно другой основе. И эту основу нам еще предстоит создать. И к этому мы сейчас приступаем.

Пока что настроения таковы, что они рождают в лучшем случае достаточно слабые импульсы. В организацию входит поразительно много людей. Если бы эти люди разогрели свои настроения хотя бы до определенного мотивационного градуса и до определенной системы действий и могли бы распространять эти настроения из своего сердца и ума в окружающий мир, то все уже было бы по-другому.

И когда я говорю в передаче «Суть времени» о том, что это происходит не так, то я это говорю не потому, что мне что-нибудь нужно. Мне ничего не нужно.

Цитата на экране:

«Дело не в том, что мне нужны какие-то другие результаты голосования — и так все более чем нормально. Дело совсем в другом. В том, хотят ли члены клуба „Суть времени“ завоевывать новых сторонников, используя уникальный шанс, который им предоставляет программа „Исторический процесс“».

(Из выступления С. Е. Кургиняна на заседании клуба «Содержательное единство», 15.09.2011).

Я благодарен и так — тем, кто себя блестяще ведет. Благодарен обществу, которое не входит ни в какие организации и ведет себя очень определенным образом от Камчатки до Калининграда. Я благодарен всем.

Я о другом говорю — о том, может ли настроение (и даже первый шаг с готовностью приступить к какой-то организованной форме деятельности) родить действие, в том числе, и примитивное. А если настроение не рождает действие, то я по этому поводу а) скорблю и б) не опускаю руки, а говорю: значит, это надо поднять на новый этап. И понять, в чем же тут дело. Для этого существуют все интеллектуальные инструменты, которые мы создаем. Для этого существуем мы, потому что первая наша задача — увидеть реальность такой, как она есть. А вторая наша задача — эту реальность менять.