Контроллер - Ольга Чигиринская

— Я у вас изымаю эту настойку. — Она достала из сумки пакет для вещдоков и бланк формы изъятия. — Сейчас все заполним и распишетесь.

— Это корешки. — Карастоянов наклонился к бутылке. — А где вершки? Цветы, стебли?

— Сжег, все сжег, — старик махнул рукой. — Мне велели, я все сжег.

— Когда сожгли? В пятницу, когда отравилась Мадина?

— Да, в пятницу.

— Вы с кем-то встречались, говорили в тот день?

— С кем я мог говорить? Гости приехали, почти сто человек. Все бегают, на столы накрывают, а тут коза умирает, на весь двор кричит… Зачем мне с кем-то говорить? Подходили, спрашивали, что такое. Что я могу сказать? Коза волчьего корня наелась, вот что такое.

— То есть, вы сначала прервали мучения бедного животного, — уточнил Карастоянов. — А потом занялись прополкой клумб.

— Конечно. Не могу же я оставить бедную тварь умирать.

— Во сколько вы начали полоть и во сколько закончили? — Марта незаметно пнула Карастоянова ногой в пятку, чтоб не возникал.

— Дайте вспомнить. Ужин начали в шесть. Значит, до шести я уже все убрал.

— А где сжигали?

— Там, на заднем дворе.

— Скажите, эта женщина подходила к вам? Спрашивала?

Ираклий Вахтангович уставился на снимок Анисьевой.

— Много подходило. Зачем коза лежит? Зачем кричит? Почему козе плохо? Какое их дело? Они этой козы родственники?

Марта скрипнула зубами.

— Пожалуйста, посмотрите на эту женщину повнимательней и вспомните, о чем вы с ней говорили.

— Да ни о чем не говорили. Другие говорили, она стояла, смотрела. Хорошая женщина. Не приставала.

Марта испустила горестный вздох.

Ей вдруг захотелось переспать с Карастояновым. Не в смысле как сегодня ночью, целомудренно отдохнуть на своей половине кровати. А завалить его и воспользоваться служебным положением по полной программе. Под девизом «Пусть на этой неделе случится хоть что-то хорошее».

Потому что, начиная с понедельника, ничего хорошего явно не случится.

— Уточите, пожалуйста, — уныло-вежливым голосом сказал Кондрашка. — Вы хотите, чтобы я пошел на конфронтацию с московским Управлением из-за того, что старый садовник в Сергиевом Посаде выращивал тайком на клумбе джунгарский аконит и нечаянно отравил козу?

— Да ты издеваешься! — всплеснул руками Ибрагимыч, взявший на себя роль греческого хора.

— Нечаянно именно джунгарским и северным аконитом оказался отравлен Новосельников, — стараясь не кипятиться, проговорила Марта. — Нечаянно именно Анисьева является одновременно свидетелем того, как старик выпалывал клумбу и контроллером Новосельникова. Нечаянно именно у нее в подчинении находится вымышленный контроллер, и под его началом — не менее шестидесяти вымышленных аккаунтов, каждый из которых «зарабатывает» по десятке в день.

— Кхм, — сказал Кречетов.

— Аркадий Борисович, — самым елейным тоном пропела Марта. — Ну не надо делать вид, что контроллер Гарпага — не она. На вас никакой вины нет, я ее сама рассекретила. Подручными средствами.

— А это совершенно неважно, — покачал головой Аркадий Борисович. — Важно, что имеющихся улик не хватает для того, чтобы выписать ордер на обыск сотрудника СБ. Все эти выкладки вашего «независимого эксперта», — он потряс распечаткой контент-анализа, который сделал Мерлин, — не стоят выеденного яйца. Равно как и бутылка с корешками. У вас есть еще что-нибудь?

…У нее было. Украденная через «жучка» переписка Анисьевой с Сорокиным, и что еще важнее — та часть переписки с Гарпагом, которую она вела от лица несуществующего контроллера. «Коллеги», которого Гарпаг вычислил по однообразным комментариям бот-генератора. Вычислил с присущей ему въедливостью клеща, несколько раз пытался «разоблачить» публично, а когда никто не обратил внимания — написал своему куратору напрямую: я вскрыл жулика, ворующего деньги Конторы! Дайте-дайте-дайте мне пайцзу, я хочу жить!

Но гражданка Анисьева тоже хотела жить. По возможности — вечно.

Спохватись Гарпаг со своей активностью на месяц позже — она бы просто навестила его ночью. Но сейчас ее положение было шатким. Она начала тянуть время, обещая Гарпагу пайцзу и отчаянно ища выход. А он угрожал разоблачением.

И выход нашелся. Сам подвернулся под руку, как по заказу.

Марта знала это чувство — словно удача смотрит прямо на тебя и посылает воздушный поцелуй.

Сейчас она, правда, испытывала совсем другое — то, что называют «близок локоть, а не укусишь». Она знала об Анисьевой все — как, зачем, когда. Но что проку? Это знание было добыто незаконным путем и совершенно бесполезно.

Немного больше времени — и она сумела бы организовать качественную провокацию.

— Если я нажму на Горелова — он сломается и покажет, что алиби Анисьевой — ложное.

— А потом откажется от своих показаний как от взятых под давлением? — Кондрашка бросил постановление Марты в шредер. Шредер сожрал и не подавился. — Я думаю, вы увлеклись, Марта Иосифовна. Вы хороший следователь, но хватили через край. Это явное самоубийство. Кричаще явное.

Марта скрипнула зубами и направилась к выходу. Ибрагимыч и Кречетов двинулись за ней.

— Марта Иосифовна, задержитесь, — догнал пронизывающий, как сквозняк, голос Кондрашова.

Марта задержалась.

— Я хочу вас рассказать одну старинную историю, — сказал Кондрашов. — Две тысячи лет назад жил в Китае правитель Цао Цао. У него было четверо сыновей: старший — хитрый и подлый, второй — поэт и гуляка, третий — глупец и пьяница, и четвертый — умный талантливый мальчик. Цао Цао объявил, что наследником станет четвертый сын — и вскоре мальчика отравили. Цао Цао, конечно же, заподозрил старших сыновей, но никаких прямых улик против них не было. Чтобы выяснить, кто убийца, он приказал им трое суток бодрствовать над телом брата. Он рассудил так: невиновных рано или поздно сморит сон, а тот, чья совесть нечиста, приложит все усилия, чтобы не спать и доказать свою братскую преданность. Вы ведь подумывали о провокации в этом духе, Марта Иосифовна?

Марта промолчала.

— Цао Цао наблюдал за сыновьями и увидел, что двое младших заснули, а старший, Цао Пэй, сидел, проливая лицемерные слезы над телом мальчика. Первым его порывом было — убить мерзавца на месте. Он очень любил своего младшего, и он сдержал свой порыв. Лучше не убивать Цао Пэя в горячке чувств, а позвать стражу и палачей и убить его мучительно, медленно, выместить всю свою боль. Но пока Цао Цао шел за палачами, ему пришла в голову еще одна мысль. Да, подумал он, мой старший сын — мерзавец и отравитель. Но ему хватило ума провернуть все так, чтобы его не заподозрили, создать себе ложное алиби. Его братья — один поэт, другой пьяница, как на них оставить царство? А я уже не молод, сумею ли я зачать еще одного сына? Мерзавец и подлец отравил брата, чтобы проложить дорогу к трону. Уж наверное, после этого он постарается не выпустить трон из рук. И Цао Цао пощадил старшего сына. А потом сделал своим наследником.