Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

Он произнес слова с такой решимостью, что Дебендро опешил от удивления.

— Не сердись на меня. Я не в состоянии управлять собой, — спустя некоторое время серьезно сказал Дебендро. — Я от всего могу отказаться, но отказаться от надежды видеть эту женщину я не в силах. В ту минуту, как я увидел ее в доме Тарачорона, она околдовала меня своей красотой. Я никогда не видел ничего подобного. Желание обладать ею сжигает меня, как страдающего лихорадкой жажда. Ты не можешь представить себе, чего только я не предпринимал, чтобы видеться с нею. И все напрасно! Наконец теперь я решил переодеться вишнуиткой. Тебе нечего беспокоиться: эта женщина — святая!

— Чего же ты ходишь тогда? — спросил Шурендро.

— Чтобы видеть ее. Я не могу передать тебе, какая радость для меня видеть ее, говорить с ней, петь ей песни...

— Слушай, я с тобой говорю серьезно, а не шучу. Если ты не откажешься от своих грязных намерений и будешь продолжать в том же духе, то этот наш разговор будет последним. Ты превратишь меня в своего врага.

— Ты — мой единственный друг. Я могу отказаться от половины того, что у меня есть, но от твоей дружбы отказаться не могу. И все-таки я готов пойти и на это, только бы не лишать себя надежды видеть Кундонондини.

— Пусть будет по-твоему, и считай эту нашу встречу последней, — печально сказал Шурендро и вышел.

Потеря единственного друга очень расстроила Дебендро, и некоторое время он пребывал в мрачном состоянии духа.

— Прочь! — наконец воскликнул он. — Кто в этом мире властен надо мной?! Я сам себе хозяин!

С этими словами он наполнил бокал бренди и залпом осушил его. И когда пришел полный душевный покой, он лег, закрыл глаза и начал петь:

Я садовница Хира. Моя золовка горбата.Живу я в беседке. Назвал когда-тоЧондроболи[31] меня Равана.Цветок ты мой благоуханный!Как узнал Кичака[32], избил он КришнуИ освободил Драупади, гневом объятый.

Когда все персонажи исчезли, Дебендро остался один и, как одинокий плот на пустынной реке, закачался на волнах блаженства. Недруги, обернувшиеся китами и тюленями, канули в морскую пучину, оставив на поверхности лишь мягкий ветерок да лунный свет.

За окном послышался скрип, словно кто-то пытался поднять жалюзи и вдруг с шумом уронил их.

— Кому понадобилось поднимать жалюзи? — спросил Дебендро.

Не получив ответа, он подошел к окну и увидел убегавшую женщину. Быстрым движением он распахнул окно и, выпрыгнув в сад, бросился за ней вдогонку.

Женщина без труда могла бы скрыться от преследователя. Но она то ли нарочно медлила, то ли заблудилась в саду, трудно сказать. Дебендро быстро настиг ее, но темнота мешала ему разглядеть ее лицо.

— С какого дерева ты свалилась? — прохрипел он, шатаясь.

Затем потащил женщину в комнату. Там при свете лампы Дебендро долго рассматривал ее и тем же хриплым голосом вопрошал:

— Кто ты, о женщина! — Наконец, совершенно обескураженный, он пробормотал: — Ничего, ладно, дорогая! Ты приходи в день новолуния. Тогда будут лучи и пантха[33], я угощу тебя... а сейчас выпей-ка.

Пьяница усадил женщину и налил ей бренди. Женщина отстранила его руку с бокалом.

Тогда Дебендро снова поднес лампу к ее лицу, сделав еще одну попытку разгадать тайну незнакомки, и наконец запел: «Мне лицо твое знакомо. Где-то видел я тебя...»

— Меня зовут Хира, — сказала женщина, полагая, что ее тайна уже разгадана.

— Ура! Да здравствует Хира! — подпрыгнув, завопил пьяница. Затем он распростерся ниц, приветствуя Хиру, и со стаканом в руке запел торжественный гимн:

Кланяюсь, кланяюсь, кланяюсь я неустанноБогине, явившейся мне впервые под сенью банана.Кланяюсь, кланяюсь, кланяюсь я неустанноБогине, что посетила дом Доттов обличье Хиры желанной.Кланяюсь, кланяюсь, кланяюсь я неустанноБогине, с кувшином на прудшествующей утром рано.

Кланяюсь, кланяюсь, кланяюсь я неустанноБогине, вооруженной метлой,прибирающей дом постоянно.Кланяюсь, кланяюсь, кланяюсь я неустанноБогине, пришедшей в мой дом,словно призрак туманный.Кланяюсь, кланяюсь, кланяюсь я неустанно...

— Ну, тетушка садовница, что скажешь?

Хира, следовавшая за вишнуиткой по пятам, уже знала, что Хоридаши и Дебендро-бабу — одно лицо. Но зачем понадобилось Дебендро приходить в дом Дотто в одежде вишнуитки? Выяснить это было делом нелегким. Хира составила дерзкий план. Она тайком проникла в сад и, остановившись под окном, слышала весь разговор Дебендро с Шурендро. Узнав все, что ей было нужно, обрадованная Хира уже собиралась покинуть свое убежище, как вдруг неосторожным движением задела жалюзи, и они со скрипом опустились.

Теперь Хира думала только о том, как бы поскорее унести ноги. Дебендро снова протягивал ей бокал.

— Пейте сами, — сказала Хира, и Дебендро тотчас же опрокинул содержимое себе в рот.

Это бренди стало последней каплей, переполнившей чашу, — Дебендро качнулся раз-другой и рухнул на пол. Хира выскочила из дома. Засыпая, Дебендро мурлыкал себе под нос:

Ей шестнадцать годков, ее кожа темна,На ухо туговата к тому же она.В месяце огрохайон у меня селезенка болела,Я валялся в канаве тогда то и дело.

В эту ночь Хира не вернулась в господский дом, она провела ночь у себя. Утром следующего дня она явилась к Шурджомукхи и рассказала ей все, что узнала. Дебендро ради Кундо приходит в их дом, переодетый вишнуиткой. Она не сказала, что Кундо не виновата, а Шурджомукхи это даже не пришло в голову. Почему Хира умолчала об этом, читатель узнает позже. Что же касается Шурджомукхи, то она видела, как Кундо украдкой разговаривала с вишнуиткой. Этого, по ее мнению, было достаточно, чтобы считать Кундо виновной:

Синие глаза Шурджомукхи вспыхнули гневом, когда она услышала рассказ Хиры. На лбу вздулись вены. Комола тоже слышала все. Шурджомукхи послала за негодницей.

— Мы знаем, кто эта вишнуитка, Кундо! — закричала она, как только Кундо вошла. — Нам известны ваши отношения! Наконец-то мы узнали, что ты за женщина! Мы не можем держать таких, как ты, в своем доме. Сейчас же убирайся отсюда вон! Не то Хира выгонит тебя метлой!

Кундо задрожала всем телом. Комола видела, что она вот-вот упадет. Она подхватила ее и увела в спальню.

— Не обращай внимания на эту дуру, — говорила она, лаская и утешая Кундо. — Я не верю ни одному ее слову.