Чудовище и красавица - Анастасия Комарова

— Э-э?

Тем временем в углу кабинета родился неуверенный мелодичный звук — вежливая попытка Варвары изобразить присутствие, не выходя из творческого транса.

— Э-э… Прости, какой поцелуй?

— Если такой, как у нас с Сашкой в последние лет пять… Вряд ли это вылечит хотя бы от прыща на носу.

Оля коснулась нежно-розовой точки на переносице. Небрежно отвела руку и отвернулась к окну. Такая мелочь не могла ее испортить, и она знала это слишком хорошо. В лице ее было нечто, благодаря чему ей не были страшны такие безделицы, как маленький прыщик, усталость, небрежный макияж или полное его отсутствие. Тонкая, прозрачная бледность горожанки, чуть припухшие нижние веки и усталая томность продолговатых глаз, оживлявшихся неожиданным острым блеском лишь в редкие минуты душевного возбуждения, — были и оставались лучшими из ее украшений. Но если в юности она была очаровательна и мила, то с возрастом стала в определенном смысле хороша. Ибо этот узкий овал, и бледность, и часто отсутствующий вид, все это можно назвать одним, четко определяющим Ольгину внешность словом — благородство. И все это, как любая благородная вещь, неизбежно должно было становиться со временем лучше. И все это изумительно подходило инертно-ленивому, хрупкому телу, шее, рукам и нервно-рассеянным жестам, словно кто-то, обладающий отменным вкусом, тщательно подбирал ее черты одну к другой, нарочно придавая Оле сходство с породистой русской борзой.

Однако тон, которым была сказана последняя фраза — вульгарно-циничный, глухой и горький, заставил нового дизайнера Варвару оторваться от монитора.

— Да, кстати, о прыще… — сказала она с улыбкой.

Так улыбаются симулянту-ипохондрику, вообразившему себя тяжелобольным.

— Что, кто-то влюбился?

— Ага, — подтвердила Оля, продолжая высматривать что-то важное в темнеющем окне. — Обязательно. Десять раз.

— Тогда было бы десять прыщей!

Варвара рассмеялась звонко и переливчато, устало откинулась на стуле и взбила, подняв стремительно руки, неестественно белую пену коротких волос.

Она родилась в Крыму, была на девять лет младше Ольги, рассматривала жизнь ярко-нефритовыми глазами и жила немного в другом измерении. Как фея, русалка или посланец более развитых цивилизаций.

— Ну, значит, скоро влюбится, — уже серьезно добавила она. — Точно, точно — верная примета…

Оля послушно улыбнулась. В улыбке этой тягучие капли вежливой благодарности и невольной симпатии к дружественной инопланетянке плавились, как сливки в какао, в огромной дозе безнадежности. Не важно. Все равно улыбка улетела с ее лица быстрее, чем Варвара сумела бы ее заметить.

За двойной рамой чистого и, тем не менее, всегда мутного стекла лиловая пыль искусно скрывала реальность, творя из ноябрьских сумерек жестокую иллюзию летнего вечера. Над головой чашки курился душистый пар и придавал круглому куску керамики совсем уж дикий вид. Точь-в-точь незадачливая тетка, у которой в парикмахерской «сгорела химия». И вот сидит она теперь с дымящейся прической, удивляясь непонимающими глазами и уже готовая расплакаться старческим ртом…

Оля мучительно нахмурилась, останавливая неожиданные и, не дай бог, гормональные слезы. Пора было это прекращать. Она залпом выпила слишком горячий напиток и поднялась — слишком резко, слишком шумно. Будто решившись на что-то или от чего-то отказываясь, перекинула через плечо коричневую сумку.

— Ладно. Пока.

— Счастливо…

Минималистские часы над дверью показывали пятнадцать минут седьмого, когда она обернулась, уже на выходе, и вдруг тихо сказала:

— Знаешь, я ведь абсолютно одинока…

Варвара молчала. Бывают моменты, неподдельность которых волей-неволей завораживает.

— Нет, ну почему, когда все хорошо, он звонит и даже злится на то, что я забываю зарядить мобильник, а когда мы в ссоре — может не звонить весь день вообще! В эти дни он не волнуется, что ли, о том, где я и что со мной? Ну и хрен ли тогда в другие дни волноваться? И еще наезжать за разряженный телефон?!

Последнюю фразу Оля уже почти кричала, если можно назвать криком пульсирующую дрожь в обычно тихом и временами слишком спокойном голосе.

Варвара посмотрела ей вслед сочувственно и нежно. Обладая интуицией художника, она замечала — что-то происходит с этой мечтательной, ироничной, успевшей стать ей другом женщиной. Сама женщина давала этому беспощадно точное определение:

— А что ты хочешь? Семейное счастье…

Варвара опустила белоснежную голову, задумываясь не столько об Ольге, сколько о себе самой, впрочем, уже через минуту сжала губы и перевела твердый взгляд на экран. У нее не было таких проблем, как семейное счастье. Она жила с модным молодым драматургом, который любил ее до безумия, и работала только для удовольствия и саморазвития. И она не торопилась домой.

Улица сжала ее по-хозяйски крепко. Схватила в объятия, запустила руку под одежду, холодными ладонями щупая грудь, растрепала волосы и поцеловала сразу и нагло — прямо в губы, потом ребячливо облизала щеки и лоб и оставила на лице влагу свежей измороси, пахнущей выхлопами, закатом и курами гриль. Оля глубоко вдохнула, не отдавая себе отчета в непроизвольном наслаждении, и, запахивая пальто, привычно взглянула вверх.

Старость наступает, когда начинаешь замечать, какого цвета небо. Или когда любой цвет неба начинает тебя несказанно радовать…

Здесь, в каменном колодце старого двора, свободного, благодаря своей старости, от фонарей и рекламы, было заметно, что небо над Москвой часто бывает красивым. Словно на кусок темно-синего бархата уронили серую вуаль. Над свежими фасадами дряхлых особняков, желтых и бледно-розовых, за влажными куполами Николы-мученика половинка луны медленно растворялась в мутном облаке, словно кусочек лимона, забытый в рюмке с текилой.

Может, поэтому она решила пойти сегодня другим маршрутом. Незачем сокращать дорогу на десять минут — ничего от этого не изменится ни в ее жизни, ни в жизни вообще. Зато может поменяться настроение, если пройтись до метро более длинной, но более цивилизованной дорогой.

Она дрожа вышла из арки. И вместо знакомых междворьев, полутемных, получистых, но зато и коротких, вокруг заструилось пространство. Свет и темнота, глянец витрин, и матовый блеск тротуара, и растаманское веселье светофоров. И нетерпеливые стоны автомобильных гудков, и вкусный хруст из-под колес, и быстрые обрывки разговоров… Теперь минут двадцать, как минимум, она может слушать свою любимую тишину. Тишину Города.

Центр. Поздние сумерки, поздняя осень, пятница, вечер. Все забито! Дешевый и дорогой фастфуд, забегаловки и студенческие кабачки, душистые кофейни, роскошные, как Рим времен упадка, рестораны, казино и закрытые клубы заполняются со скоростью крови, брызнувшей из вены в пробирку. А еще говорят, у народа нет денег. Машины спешат безумнее, чем всегда, хотя, казалось бы, это уже невозможно… Куда? Да в те же кабаки. Или в забегаловки. Или в клубы… А помимо этого есть театры, концертные площадки и черт знает что еще. И в них люди — разодетые в пух и прах или, наоборот, демократично простые, но все веселые, возбужденные, куда-то спешат, ждут чего-то и суетятся, каждый в своем формате. Зачем? Есть смысл?! Неужели? Какой? Любовь… Что же еще… Что еще делает скучные офисные лица такими румяными и заставляет так гореть глаза и делать заказы сбивающимся в этот вечер с ног официантам? Лето давно закончилось, а Новый год кажется еще таким далеким, так почему не бросить себя в это сумасшествие? В этот гигантский блендер, который, усердно взбивая надежду, тоску и алкоголь, выдает стандартно-добротный продукт под названием «удачный пятничный вечер». Действительно, почему нет? И почему она этого не делает? Да потому, что ей не нужно. Не нужно каждое утро делать макияж под Сару Джессику Паркер в надежде встретить свою «судьбу» прямо за углом, не нужно тратиться на модные сексуальные тряпки для поддержания тонуса в себе и в окружающих, не нужно терять время, нервы и силы на поиски приключений в виде очередного инфантильного мачо. Она вовремя позаботилась об этом. Или, скорее, о ней, как всегда, позаботился кто-то неведомый и добрый, когда десять лет назад на волне скоропалительных свадеб ей повезло соединиться с любимым Сашкой, а потом повезло не расстаться, проскочить на волне еще более скоропалительных разводов. У нее ведь все есть. Ей повезло.