Сговор остолопов - Джон Тул

— Не удивительно, что я не могу поддерживать Церковь, — проревел Игнациус. — Да вас следовало бичевать прямо в исповедальне.

— А завтра, Игнациус, ты пойдешь попробываешь в каком-нибудь другом месте. В городе целая куча работы. Я тут с мисс Мари-Луизой разговаривала, старушка эта, которая у Джермана работает. Так у нее брат-линвалит, с наушником ходит. Ну глуховатый вроде, понимаешь? Так он себе хорошей работой устроился, на заводе «Доброй Воли».

— Возможно, мне следует попытать судьбу там.

— Игнациус! Они ж только слепых туда берут, да дурачков всяких — веники вязать и все такое.

— Я убежден, что эти люди окажутся приятными сотрудниками.

— Давай в дневной газете поглядим. Может, там славная работка найдется.

— Если я должен вообще завтра выходить, то уж не собираюсь покидать дом в столь ранний час. Все время, пребывая сегодня в центре города, я ощущал себя дезориентированным.

— Дак ты ж и вышел-то после обеда.

— И тем не менее, я не функционировал должным образом. Ночью мне пришлось пережить несколько плохих снов. Я пробудился избитым и бормоча.

— Вот, послушай-ка сюда. Я это пробъявленье в газете кажный день вижу, — сказала миссис Райлли, поднеся газету к самому носу. — «Опрятный, грудолюбивый мужчина…»

— « Трудо —любивый».

— «Опрятный, трудолюбивый мужчина, надежный, покойного склада…»

— « Спокойного склада». Дайте сюда, — рявкнул Игнациус, выхватывая у матери газету. — Прискорбно, что вы так и не смогли завершить свое образование.

— Папуля очень бедствовал.

— Я вас умоляю! В данный момент я не вынесу прослушивания этой мрачной истории еще раз. «Опрятный, трудолюбивый мужчина, надежный, спокойного склада.» Боже милостивый! Что же это за чудовище им требуется. Боюсь, я никогда не смогу работать на концерн с подобным мировоззрением.

— Ты ж до конца дочитай, дуся.

— «Конторская работа. 25-35 лет. Заявления принимаются в „Штаны Леви“, угол Индустриально-Канальной и Речной, между 8 и 9 часами ежедневно.» Что ж, это не подойдет. Я никогда не смогу там появиться до девяти утра.

— Дуся, если же ты работать пойдешь, так надо ж раненько вставать.

— Нет, мамаша. — Игнациус швырнул газету на духовку. — Я слишком высоко установил прицельную планку. Мне ни за что не пережить подобного типа работы. Я подозреваю, что нечто вроде маршрута доставки газет окажется довольно приемлемым.

— Игнациус, стыдно такому большому мальчику пендали крутить, да газеты развозить.

— Вероятно, вы сможете возить меня в машине, а я буду разбрасывать газеты из заднего окна.

— Слушай меня, мальчик мой, — рассердилась миссис Райлли. — Завтра же пойдешь и чего-нибудь попробуешь. Я тут не шутки шучу. Первым делом сходишь по этому вот пробъявленью. Ты мне голову морочишь, Игнациус. Я тебя знаю.

— Хо-хмм, — зевнул Игнациус, являя на свет вялый розовый язычок. — «Штаны Леви» на слух воспринимается так же плохо, если не хуже, чем наименования иных организаций, с которыми я вступал в контакт. Очевидно, я уже начинаю скрести по дну рынка наемного труда.

— Ты погоди, дуся. Ты хорошо добьешься.

— О Боже мой!

У патрульного Манкузо появилась хорошая мысль, которую ему подсказал не кто иной, как Игнациус Райлли. Патрульный давеча телефонировал им домой осведомиться у миссис Райлли, когда та сможет пойти в кегельбан с ним и его тетушкой. Однако трубку снял Игнациус и завопил:

— Прекратите досаждать нам, монголоид. Если б у вас имелась хоть толика разума, вы бы расследовали притоны, подобные «Ночи Утех», в котором мою возлюбленную матушку и меня унизили и ограбили. Я, к несчастью, пал жертвой порочной, растленной проститутки, явно нанятой этим баром. В довершение ко всему, его владелица — нацистка. Нам едва удалось спасти свои жизни. Ступайте расследовать эту банду и оставьте нас в покое, разрушитель чужих домов.

В этот момент миссис Райлли удалось вырвать трубку из рук сына.

Сержант обрадуется, узнав про такой притон. Рассчитывая на благодарность в приказе за полученный донос, патрульный Манкузо прочистил горло и вытянулся перед сержантом:

— У меня есть верные сведения о месте, где нанимают проституток.

— У тебя есть верные сведения? — переспросил сержант. — И кто дал тебе эти верные сведения?

Патрульный Манкузо решил, что в это дело Игнациуса впутывать не стоит по нескольким причинам, и остановил свой выбор на миссис Райлли.

— Одна знакомая дама, — ответил он.

— И откуда этой знакомой даме известно это место? — снова спросил сержант. — И кто ее в это место привел?

Патрульный Манкузо не мог ответить: «ее сын». Могли открыться кое-какие старые раны. Ну почему разговоры с сержантом никогда не проходят гладко?

— Она была там одна, — наконец, выдавил патрульный Манкузо, пытаясь спасти допрос от полного провала.

— Знакомая дама в таком месте одна? — заорал сержант. — Что ж у тебя за знакомые дамы? Она, наверно, сама — наемная проститутка. Убирайся отсюда, Манкузо, и приведи мне настоящего подозрительного субъекта. Ты мне никого еще не привел. И никаких больше верных сведений от проституток. Сходи загляни в свой шкафчик. Ты сегодня солдат. Вали.

Патрульный Манкузо сокрушенно отчалил к шкафчикам, задаваясь вопросом, почему у него с сержантом никогда не выходит, как надо. Едва он вышел, сержант повернулся к детективу и сказал:

— Отправь-ка парочку наших людей в «Ночь Утех» как-нибудь вечерком. Там кто-то нашел с этим тупицей общий язык. Только ему ничего не говори. Я не хочу, чтобы вся слава досталась этому болвану. Пусть ряженым ходит, пока на него никто не клюнет.

— Знаешь, а ведь нам сегодня еще одна жалоба на Манкузо поступила: дамочка жалуется, что какой-то заморыш в сомбреро прижимался к ней вчера вечером в автобусе, — сказал детектив.

— Дело серьезное, — задумчиво ответил сержант. — Что ж, еще одна такая жалоба — и мы арестуем Манкузо.

Мистер Гонзалес включил свет в небольшой конторе и зажег газовую грелку около своего стола. Все двадцать лет, что он проработал в «Штанах Леви», он всегда приходил на работу самым первым.

— Было еще темно, когда я сегодня утром прибыл, — говорил он мистеру Леви в тех редких случаях, когда мистер Леви был вынужден навещать «Штаны Леви».

— Вы, должно быть, слишком рано из дому выходите, — отвечал мистер Леви.

— Я стоял на ступеньках конторы сегодня утром и беседовал с молочником.

— Ох, помолчите, Гонзалес. Вы получили мои билеты на самолет до Чикаго на игру «Медведей» с «Шулерами»?

— Я уже обогрел всю контору к тому времени, как на работу прибыли остальные.

— Вы жжете мой газ. Сидите в холоде. Вам полезно.

— Я сделал две страницы в гроссбухе за сегодняшнее утро, пока находился здесь один. Смотрите, я поймал крысу у водяной колонки. Она думала, что еще никого нет, а я пристукнул ее пресс-папье.

— Да уберите же от меня эту чертову крысу. Это место меня и так угнетает. Садитесь-ка на телефон и закажите мне гостиницу на Дерби.

Однако, мерила усердия в «Штанах Леви» были весьма низки. Исполнительность являлась достаточным поводом к повышению. Мистер Гонзалес дослужился до заведующего конторой и принял на себя командование несколькими удрученными клерками. Он никогда не мог в точности припомнить фамилий ни клерков, ни машинисток. Временами казалось, что они приходят и уходят чуть ли не ежедневно, — за исключением мисс Трикси, восьмидесятилетней помощницы бухгалтера, которая с ошибками переписывала цифирь в гроссбухи Леви вот уже почти полвека. Даже свой зеленый целлулоидный козырек она не снимала по пути на работу и домой, что мистером Гонзалесом истолковывалось как символ лояльности «Штанам Леви». По воскресеньям она иногда надевала козырек и в церковь, по ошибке принимая его за шляпку. Надела она его и на похороны брата, где он был сорван с ее головы более бдительной золовкой слегка помоложе. Однако Миссис Леви некогда отдала приказ мисс Трикси на работе держать несмотря ни на что.

Мистер Гонзалес повозил по своему столу тряпкой, думая, как это с ним бывало каждое утро именно в это время, когда в конторе еще зябко и пустынно, а причальные крысы в стенах играют сами с собой в свои исступленные игры, о том счастье, подаренном ему союзом со «Штанами Леви». На реке сухогрузы, скользившие сквозь расползавшийся утренний туман, ревели что-то один другому, и низкие звуки их сирен эхом отдавались среди ржавевших шкафов-регистраторов конторы. Под боком у него щелкал и потрескивал маленький обогреватель — детали его разогревались и расширялись. Закуривая первую из десяти своих ежедневных сигарет, мистер Гонзалес бессознательно внимал всем звукам, начинавшим его рабочие дни все двадцать лет. Докурив ее до фильтра, он погасил окурок и вытряхнул пепельницу в мусорную корзину. Ему всегда нравилось поражать мистера Леви чистотой своего стола.