Итальянский сапог на босу ногу - Марина Белова

– Что ж, может фотоаппарат еще всплывет. А сейчас давайте каждый из нас выберет объект наблюдения, – предложила я.

– Я за Краюшкиным прослежу, – выпалила Алина, всем своим видом показывая, как он ей неприятен.

Меня насторожила Алинина внезапная антипатия к человеку, которого еще недавно она называла солидным и перспективным клиентом.

«Как бы Алина со своей готовой версией не притянула Краюшкина к ответственности за несовершенное им преступление. Ментам только скажи, что в группе, в которой погибла туристка, находился человек, дважды отсидевший срок», – подумала я и отрицательно завертела головой:

– Нет, возьми себе Антошкину. К Краюшкину у тебя предвзятое отношение. Как только ты съела все конфеты, которые он тебе принес, то сразу переместила его в стан врагов, – отшутилась я. Потому как Алина нахмурилась и ничего не ответила, я поняла, что моя шутка попала в точку. – Степа, ты возьмешь Веню. Ну а я прослежу за Леопольдом.

– Зачем тогда спрашивала, если сама же всех поделила? – обиделась на меня Алина. Но дулась она недолго. В коробке оставалось еще несколько конфет. Поскольку половину уже была съедена, и никому от них не поплохело, Алина решила доесть остальные.

Допив остатки кофе, мои подруги засобирались к себе. Завтра предстоял ранний выезд, и нужно было уложить в чемоданы вещи. Проводив Алину и Степу, стала собираться и я.

Глава 9

На следующее утра все наши туристы без опоздания собрались в автобусе. Когда я вошла в салон в половине девятого, большая часть из них сидела с мрачными лицами. Только Катя пребывала в счастливой дреме, склонив голову на плечо молодого супруга. Вовик безмятежно таращился в окно. Антошкин Юра недовольно поглядывал на часы. Его жена Валентина раздраженно покусывала губы. Так получилось, что только эти четверо были не в курсе случившегося. И то на счет Антошкиных я сильно сомневалась. Антошкины за время путешествия подружились с Носовыми. Дина Леонидовна рассказала о Ликиной смерти Нонне Михайловне, могла проболтаться и Валентине. Но, наверное, зря я так думала, потому что не успела я сесть на свое место, как с середины салона донесся голос Юры:

– Договорились же никого не ждать.

– А кого ждем? – спросила Софья Андреевна.

– Так эту же, как ее, – Юра намеренно не вспоминал имя Ивановой, давая понять жене и всем остальным, что Лика ему безразлична. – Ну эту парикмахершу, Анжелику или как там ее? Может, накажем? Оставим в Риме? Пусть на поезде группу догоняет, если ни с кем не считается.

По салону прокатился шепот. Шила в мешке не утаишь – пришлось подниматься, поворачиваться лицом к людям и говорить:

– А мы никого уже не ждем. Сейчас водитель сядет на свое место, и мы поедем. Что касается Анжелики, то, к сожалению, она не сможет продолжить наше путешествие. – Как бы мне хотелось ограничиться этим сообщением, но шепот не прекращался, более того он становился громче и тревожнее, поэтому я добавила: – Врачи не смогли спасти Лику. Она умерла.

Словно большая вода прорвала дамбу, в автобусе стало шумно как у водопада. Каждый, кто был в курсе, заговорил в полный голос. Громче всех было слышно Софью Андреевну, как никак она практически вместе с нами узнала о смерти Лики. И теперь, повернувшись вполоборота к Вале Антошкиной, она рассказывала о том, в какую клинику отвезли Лику, и какое заключение о смерти дали итальянские врачи. Напоследок Софья Андреевна призналась:

– Мне она, конечно, была не симпатична, но все равно ее жалко – как человека.

– Да, мне тоже жалко, – поддержала ее Антошкина, без особой на то грусти.

Юра по поводу смерти Ивановой ничего не сказал. Мне показалось, что он чувствовал себя не в своей тарелке из-за того, что требовал уехать без нее, Лики.

Славский вздохнул, пробормотав в полголоса нечто похожее на «царство небесное».

Краюшкин перекрестился и что-то шепнул Софье Андреевне в ушко. Умолкнув на полуслове, она отвернулась от Антошкиных.

Носовы о смерти Лики знали и потому отреагировали достаточно вяло, кивнув друг другу головами, мол, мы в курсе.

На кого произвело мое сообщение так это на Вовика и Катю. Вовик даже привстал со своего места, а Катя, побледнев, откинулась на спинку сидения.

– Как же так?! Неужели от дифтерии нельзя спастись? И это в наши дни? – дрожащими губами спросила она.

Софья Андреевна пренебрежительно взглянула на Катю. Дина Леонидовна передернула плечами, как бы желая этим сказать: «А кто говорит, что Лика умерла от дифтерии? Врач я, но я умею хранить врачебную тайну».

– Не смотря на то, что наша группа стала меньше на одного человека, жизнь продолжается. У меня предложение почтить память Анжелики Ивановой минутой молчания, – после этих слов я, придав лицу соответствующее выражение, торжественно замолчала.

На минуту в автобусе воцарилась гробовая тишина. Эмоции перехлестывали через край, всем, кто не знал, хотелось узнать подробности. Всем, кто знал, хотелось поделиться информацией, но никто не посмел открыть рта, пока не истекла минута. Я села, выждав шестьдесят секунд, и тотчас за моей спиной вновь послышался шепот. Этого следовало ожидать. Люди так устроены: большинство не могут хранить тайны, и большинство не может жить в неведении. На информацию, как и на товар, есть спрос и предложение.

По пути к нам в автобус подсела Вероника Гоцци. Общество приняло ее несколько прохладно. Всем было не до нее. Девушка попробовала обратить внимание туристов на достопримечательности Рима, мимо которых мы проезжали, но тщетно, ее никто не слушал, все были увлечены одной единственной темой – смертью Ивановой.

Я сделала знак Веронике, мол, не трать силы – потом, когда успокоятся, будешь рассказывать.

– Вы им сказали? – спросила Вероника, догадываясь, какая новость будоражит головы присутствующих. В ответ я кивнула головой.

Приблизительно через час наши туристы успокоились и занялись своими делами. Вероника включила видео, и до самой Флоренции мы смотрели советские комедии. Кое-кто успел вздремнуть.

В первый же вечер во Флоренции Вероника потащила нас на экскурсию.

– Это мой любимый город, – предупредила она. – Я о нем знаю все или почти все. Этот город обожали все знаменитости. Может вы не в курсе, но Достоевский прожил во Флоренции год. Здесь он писал «Идиота» и запоем играл в казино.

– Да? – живо откликнулся на новость Краюшкин. – Может, пройдемся по святым местам? В каком казино, вы говорите, Достоевский писал «Идиота»?

– Левчик, не надо, – одернула его Софья Андреевна. «Левчик, – отметила я. – По-семейному Левчик». – Чтобы увидеть настоящее казино, надо ехать в Лас-Вегас. Мои друзья там были, – похвасталась генеральша.

– А моих не впустили, – с явным сожалением вздохнул Краюшкин.

«Еще бы, если у ваших друзей тоже по две судимости, то получить американскую визу им весьма сложно», – мысленно усмехнулась я.

– Но не только Достоевский творил во Флоренции, – продолжила Вероника. – Чайковский здесь трудился над «Пиковой дамой».

– «Пиковой дамой»? – опять перебил Веронику Краюшкин. – Там, кажется, тоже что-то есть про карты? – проявил он «незаурядную» эрудицию. – Софа, – толкнул он в бок генеральшу, – надо идти в казино. Это знак свыше. Достоевский был, Чайковский был. Чем я хуже?

– Не хуже, Левчик, не хуже, – зашипела на него Софья Андреевна. – Но в казино я не пойду. Там выигрывают единицы, и то, я полагаю, исключительно свои.

– А что? В свое время я в «очко» всех обыгрывал, – не унимался Леопольд, припомнив молодые годы, проведенные на «зоне». – Не знаю только, играют здесь в очко или нет?

– Играют, – успокоил его стоящий рядом Славский. – Только игра несколько иначе называется – «Блэк Джек».

– А по мне хоть как, – тихо пробормотал Краюшкин, отворачиваясь, чтобы Софья Андреевна не услышала. – «Блэк Джек»? Надо запомнить.

– Здесь же Тарковский снимал «Ностальгию», – не обращая внимания на Краюшкина, вещала Вероника. – Флоренция – это застывшая в камне музыка, вы сами сможете в этом убедиться, взглянув на собор Санта Мария-дель-Фьори, главный флорентийский собор. Этот собор, кстати, является третьим в мире по величине после собора святого Петра в Риме и собора святого Павла в Лондоне.

И правда, когда Вероника подвела нас к собору, некоторое время мы стояли с раскрытыми ртами. Собор поражал гармоничностью форм, нарядной и причудливой облицовкой из белого, розового и зеленого мрамора.

– Как красиво! – ахнули все как один.

До сумерек водила нас Вероника по городу. Мы были и на площади Синьории, которая является сердцем города, увидели Палаццо Веккио (старый дворец), отыскали в ряде скульптур, выставленных перед дворцом, знаменитую копию Давида работы Микеланджело.

Перед статуей Давида Куропаткин затормозил надолго.

– А… – только и смог выдавить он. Красота женоподобного Давида сразила его наповал.