Платон, сын Аполлона - Анатолий Домбровский

   — А что, Платон, — обратился к юноше Сократ, едва тот прилёг на своё ложе, — не скажешь ли ты нам, чем предпочтительнее всего заняться молодому человеку, достигшему твоего возраста? Или все призвания одинаково значимы, будь ты воин, поэт, врач, народный вождь, владелец кожевенных мастерских или изготовитель оружия, посуды, музыкальных инструментов? Владельцем торговых кораблей быть тоже, кажется, неплохо. А вот Антисфен говорит, что лучше всего быть свободным от всего, что мешает созерцанию мира, — владений, чинов, семейных и прочих уз. А что скажешь ты, Платон?

Сократ впервые обратился к нему с вопросом, за которым, очевидно, должна была последовать дискуссия с известным исходом: собеседник Сократа обычно представал юнцом, мало что знающим о предмете разговора, а уж его первый ответ вообще ничего не стоил.

   — Лучше всего быть мудрым, чтобы дать правильный ответ на твой вопрос, Сократ, — сказал Платон и в душе обрадовался тому, что вышло, кажется, неплохо.

   — Все ли слышали слова Платона? — обратился Сократ к пирующим.

   — Слышали! Все! — последовали утвердительные выкрики.

   — А теперь продолжим беседу. — Сократ жестом позвал Платона к себе.

Тот приблизился к ложу учителя и остановился у изголовья, чтобы и собеседника хорошо слышать, и видеть пирующих. Так выходят ученики отвечать заданный урок.

   — Мудрость, как мне думается, — это и в самом деле лучшее, что может пожелать себе человек, — продолжал Сократ. При этих словах он сел и, взяв Платона за руку, усадил рядом с собой. — Тут никакой умник тебя не одолеет, иначе ему пришлось бы одержать верх над самим собой, — Сократ улыбнулся и велел слуге подать Платону чашу. — За такой ответ я готов выпить с тобой, Платон, — сказал Сократ и первый осушил свою чашу. — А теперь ответь мне на второй вопрос: нужна ли мудрость стратегу, оратору, поэту, врачевателю, вождю, архонту[40], богатому судовладельцу, оружейнику, ювелиру?

   — Если я скажу, что кому-то из них не нужна мудрость, — сказал Платон, — то тем самым кого-то обижу: либо стратега, либо оратора, либо поэта.

   — А тебе не хотелось бы никого обижать, Платон?

   — Да, не хотелось бы.

   — И не надо: пусть будут мудрыми и поэты, и стратеги, и ораторы, и архонты. Ведь мудрости не убудет ни у кого, если ею станут обладать все. Мудрость, сказал один мыслитель из Абдер, как огонь: сколько от него ни отнимай для другого очага, первый не убывает. Но вот что интересно, Платон. Человек тем лучше, чем больше у него достоинств, не так ли?

   — Ты прав, Сократ. Чем больше у человека достоинств, тем он лучше, — согласился Платон.

   — Значит, если человек мудр, да к тому же ещё хороший оратор и умный стратег, то это, очевидно, лучше, чем если бы он обладал мудростью, но не был бы при этом ни хорошим оратором, ни умелым стратегом. Вспомни: больше достоинств — выше цена. Так ли надо считать?

   — Очевидно, так, — ответил Платон.

   — Значит, всё дело в количестве достоинств. Три достоинства лучше, чем два, четыре — лучше, чем три, а пять — лучше, чем четыре. Верно?

   — Верно. Это соответствует тому, о чём мы уже договорились.

   — Да, Платон. А теперь подумай и скажи мне: у одного человека пять достоинств, а у другого только два — лучше ли первый второго?

   — Лучше.

   — А если у первого лишь одно достоинство, а у второго пять, то второй тем более лучше первого. Или ты сомневаешься?

   — Нет, не сомневаюсь, — ответил Платон.

   — А что думают другие? — громко спросил Сократ.

   — И другие так же думают, — за всех ответил Аполлодор.

   — Теперь будь внимателен и серьёзен, — снова обратился к Платону Сократ. — Чем больше достоинств, тем человек лучше. Если даже отнять одно достоинство у человека, у которого их много, то он останется всё же лучше того, у которого их два или, скажем, только одно.

   — Надо бы продвинуться хоть на шаг вперёд, — упрекнул своего друга Критон. — А то ты толчёшься всё на одном и том же месте: лучше — хуже, хуже — лучше...

   — Ничуть не бывало, — ответил Критону Сократ. — Мы уже прошли почти весь путь, осталось сделать лишь последний шаг. Попробуй ты, Платон. Отними у человека со множеством достоинств лишь одно — мудрость, а другому оставь это его единственное достоинство и скажи, кто же из них лучше: тот ли, у которого много других достоинств, но нет мудрости, или тот, кто обладает только мудростью? Подумай и ответь.

Платон понял, что попался, как и следовало ожидать, но совсем не хотелось этого признавать. Однако провал был очевиден. Вопреки своему первому заявлению, что мудрость превыше всего, теперь Платон был вынужден, по логике спора, сделать вывод, что человек со многими достоинствами, среди которых не числится мудрость, значительнее и лучше того, у кого мудрость — единственное достоинство. Сказать это — значит предстать перед всеми совершеннейшим глупцом, что, конечно, ещё большее поражение. Когда же он ошибся? Конечно, когда согласился «прибавлять» к мудрости другие достоинства и утверждать, что с ними человек становится лучше. Но разве это не так? Сказать, что с обретением новых достоинств человек не становится лучше, — вообще очевидная нелепость. Так что же делать? Прежде всего ответить на последний вопрос Сократа.

   — Тот, кто обладает многими достоинствами, но не обладает мудростью, ниже того, кто обладает только мудростью, — сказал, потупившись, Платон.

   — Судя по всему, это правда. Это согласуется с твоим первоначальным утверждением, — не стал журить Платона Сократ, хотя другие уже посмеивались и хлопали в ладоши, радуясь поражению Платона, — но противоречит высказанному позже. Не заметил ли ты, где допустил ошибку, Платон? — спросил Сократ. — Мне кажется, я и сам этого не заметил. Но вот к чему, думаю, надо вернуться. Смотри: если отнять мудрость у стратега, сможет ли он быть хорошим стратегом?

   — Не думаю, — ответил Платон.

   — И я так не думаю. А если мы отнимем мудрость у поэта, у оратора, у судьи, у царя, их тоже придётся причислить к плохим поэтам, ораторам, царям?

   — Это правда, — согласился Платон.

   — Я даже считаю, что без мудрости вообще нет ни оратора, ни стратега, ни царя.

   — Пожалуй.

   — Значит, мудрый стратег лучше глупого стратега, как и мудрый оратор лучше глупого оратора.

   — Да, Сократ.

   — А можно ли сказать, что один мудрец хуже другого мудреца, потому что второй к тому же ещё и стратег или оратор?

   — Думаю, что нельзя. Мудрец мудрецу равен всегда.

   — А кого мы называем мудрецом?

   — Того, кто обладает истиной во всём, чего бы это ни касалось.

   — Значит, истина равна истине и потому мудрец равен мудрецу?

   — Да.

   — Истина достигается знанием, а всё прочее — навыками, не правда ли?

   — Пожалуй.

   — Знания достигаются размышлениями, а навыки — упражнениями.

   — Я и с этим согласен, — ответил Платон, моля богов, чтобы Сократ снова не подвёл его к конфузу.

   — А можно ли складывать разные вещи? Например, можем ли мы сказать, что идут двое, увидев человека и осла? — смеясь, спросил Сократ.

   — Не можем.

   — Так же мы не можем складывать размышления и упражнения, наверное?

   — Да.

   — Ум и умение рубить мечом.

   — Конечно.

   — Потому что умение ничего не прибавляет к мудрости, но мудрость лежит в основе всего.

   — Истинно так, Сократ.

   — Значит, мы не должны были достоинства прибавлять к мудрости, будто мудрость — лишь одно из достоинств. Тут была ошибка?

   — Конечно! — обрадовался Платон. — Тут была моя ошибка!

   — Наша ошибка, — поправил его Сократ. — Твоя и моя. Мы вместе рассуждали, вместе ошибались, вместе нашли ошибку. А пришли в результате к тому, что ты сказал в самом начале разговора: мудрость — это лучшее, что может пожелать себе человек. И кто хочет быть лучшим стратегом, лучшим врачевателем, должен быть прежде всего мудрым, или, что то же самое, обладателем истины во всём, — в мыслях, словах и делах. А без мудрости лучше ни за что и не браться, а только лежать в саду под деревом и пить вино...

Платон вернулся к своему ложу со спокойно бьющимся сердцем: он вышел из спора с Сократом если не победителем, то и не побеждённым. Его первое утверждение оказалось верным и в начале, и в конце дискуссии. А ошибка на полпути к выводу всё же простительна: ведь он говорил не с кем-нибудь, а с самим Сократом, и мало кому удавалось закончить разговор достойно, не уронив себя в глазах других. Вот наука на будущее: никогда не следует утверждать что-либо, не определив до конца предмет спора так, чтобы нельзя было потом прибавлять к человеку осла, а к ослу поклажу, которую он везёт. Надо было сразу договориться о том, что есть мудрость, достоинство, умение, навык и как мы определяем лучшее для себя и других. И так следует, очевидно, разобраться со всеми установлениями богов и полиса, с традициями и привычками, с авторитетными мнениями и мнениями Агоры. Сократ, в сущности, этим и занимается — пытается определить, какие законы и постулаты ведут людей к благу, а какие — к беде, что взращено на истинной мудрости, а что — на беспросветной глупости. Такой проверкой понятий никто до сих пор не занимался, и потому своих оппонентов Сократ, как правило, вводит в конфуз, хоть и старается при этом быть мягким, чтобы не сделать собеседника врагом. Кто понял Сократа, тот идёт за ним, как за факельщиком в темноте, а кто стал врагом — тот поджидает в темноте в надежде поквитаться с учителем. Среди последних, надо думать, есть и боги, и отцы города, и вожди народа, и поэты, и стратеги, и просто глупцы, которым нет числа. И все софисты, отличающие добро от зла не по истине, а по сиюминутной выгоде. При надобности и за хорошие деньги они могут доказать, что чёрное — белое, и, наоборот, назвать глупца мудрецом и мудреца — глупцом. Но есть Истина, прекрасная и бескорыстная, и есть Жрец Её — Сократ. Кто внимает учителю, тот внимает самой Истине. Счастлив народ Сократа, благословенно время Сократа. Поистине.