2x2=мечта - Халина Снопкевич

— Ну, как жизнь молодая, в порядке?

В общем, обыкновенно, как все говорят. Да и Ядзя уже запросто смогла ему ответить:

— На уровне. Аппаратура работает нормально.

А раньше? Какое там «на уровне»! Да она и двух слов связать не могла, разве только пролепечет:

«Марек, не мо-мо-жешь ли ты очинить мне карандаш?»

А все-таки из-за чего же Корчиковский дрался? В конце концов, Людка и здесь кое-что поняла.

Дело было к вечеру. Людка написала последнее в этом году домашнее сочинение по польскому, и мама велела ей почистить ковер в большой комнате. Людка вытащила из кухонного шкафа пылесос, но тут явился Кондзельский из девятого «Б» за книжкой. Мама, завидев космы Кондзельского, всегда выходила на кухню и там, кажется, крестилась. Обычно, когда к Людке забегал кто-нибудь из приятелей, мама всегда разговаривала приветливо, угощала, а когда приходил Кондзельский, через силу отвечала на его «драсс…» и сразу исчезала. Кондзельский списал у Людки сочинение — им, правда, этого не задавали, но на всякий случай, — взял книжку и ушел, бросив в сторону кухни «…ссдания», оставшееся без ответа.

Людка включила пылесос. На стене, над самым плинтусом, сидели две мухи. Людка осторожно подпели к ним наконечник шланга. Она не хотела их ловить, хотела только проверить. Мухи улетели. Хотя окна были открыты, больше мух в комнате не было, и Людки внимательно следила за этими двумя. Одна уселась на потолке, слишком высоко для проведения опыта, а другая кружила над столом. Людка села на диван и стала ждать. Наконец оба снова устроились рядышком на стене, в пределах досягаемости. И снова улетели. Людка подкрадывалась к ним еще три раза, все три раза они были у самого наконечника и каждый раз улетали. Вывод был прост: засосать живую муху в пылесос невозможно. Но, конечно, дело было не в мухах. Просто Людка одновременно думала о другом, гораздо более важном вопросе. И тут перед ней с полной очевидностью открылась одна ужасная истина, которую она подозревала уже давно. Потрясенная своим открытием, Людка наскоро проехалась пылесосом по ковру и, сказав маме, что у нее болит голова, вышла на улицу пройтись. Нужно было собраться с силами, чтобы заставить себя идти в школу завтра, и послезавтра, и спокойно взглянуть ему в глаза, и вообще не смотреть на него. Потому что Людка ни за что на свете не хотела, чтобы Марек подрался с кем-нибудь из-за нее. Так, как он дрался из-за Ядзи, — ни за что!

10

— Ну, как дела, Людик?

— Все в порядке, Стефан. А у тебя?

Они сидели в том же само» кафе. Стефан постарел, у него поседели виски, хотя с тех пор прошли не годы, а всего лишь месяцы. Людка возмущалась и негодовала по-прежнему, но ледяная брони, в которую она облачилась, уже дала трещину, и поэтому теперь они в состоянии была сидеть с ним в кафе. За столиком подле батареи двое старичков читали газеты, время от времени выглядывая из-за газетных листов. Людкин вопрос Стефан пропустил мимо ушей.

— С какими отметками кончила?

— Три пятерки. По поведению, по биологии и по физкультуре.

— Н-да, пятерок не густо. А троек?

— Троек ничего, прилично. Физика, химия, а еще по труду — у меня все вареники с капустой разлепились. Понимаешь, по субботам у нас занятия по кулинарии, три часа парим-варим. Учительница молодая и немножко того, «с приветом», хочет нас на этих идиотских занятиях всему на свете обучить. В первой четверти я плохо пришила бейку, край не обметала, и поэтому, мол, она обтреплется. А потом я туфли без воды почистила.

— Что?!

— Тряпочку не намочила, когда пастой мазала. Вот тебе уже два минуса. Потом она задала мне отыскать перегоревшую пробку — она их сперва нарочно портит. Я нашла, но только вместо тоненькой проволочки, такой, знаешь, красненькой, взяла из ящика с инструментами другую, толстую, которой на рынке зелень в пучки связывают. Ящик делали наши мальчишки, ну и бросили ее туда, ослы. На всем нашем этаже пробки перегорели. Учительница сказала, что ладно, ни второй год она меня не оставит, но в десятом классе я у нее буду чинить пробки вслепую. Потом мы стали проходить «Польскую кухню» и как накрывать на стол. Ну, и я положила вилку не слева, а справа, хотя она «десять раз объясняла». А потом я сняла накипь с бульона, как мама делает, а это вовсе никакая не накипь.

— А что же это, бог ты мой?!

— Это коагулированный белок. Если мясо чисто вымыто, то что там еще может быть? Надо бульон вместе с накипью прокипятить хорошенько, а потом процедить, чтобы он был чистый и прозрачный.

— Что ты говоришь! А все снимают.

— Феодализм. А еще я коренья ниткой не связала, и они по всей кастрюле плавали.

— А вареники?

— Мука была слабая. Они не залеплялись.

— А откуда у вас деньги на эти гастрономические упражнения?

— Да они как-то там договаривается с завхозом, на нашу погибель. По субботам мы сами себе готовим обед, понимаешь, на те деньги, которые пришлось бы истратить в столовой, и кроме того, каждую четверть мы приносим по двадцать злотых.

— И мальчишки тоже готовят?

— Мальчишек она особенно гоняет. Поглядел бы ты, как они пончики жарили, — обхохочешься! Абанович начинил пончик ластиком «мышка», и представляешь, ему же этот пончик и достался! Потом, когда стали садиться за стол, она велела ребятам, чтоб они придвигали нам стулья, ну и половина девчонок очутилась под столом, потому что они не придвигали, а отодвигали. В других школах такого нет, ей-богу. У Ядзи, например, нету. А еще она обучала мальчишек, как приглашать нас танцевать и как потом провожать на место. Они сперва говорили, что на вечерах будут танцевать друг с дружкой, на черта им все эти церемонии. Но теперь научились, приглашают, только некоторые знаешь как? Поклонится тебе, а сам глаза закатывает. Ну подумай, где уж тут получить пятерку по труду? Она нам сказала, что плести корзинки можно и в другом месте, а наше дело — научиться готовить из того, что в корзинке лежит. Легко, по-твоему?

— Трудно. Нас таким вещам не учили.

— То-то вам здорово жилось!

— О да.

— Знаю. Стефан. Война, восстание…

— Да, мы проходили другую практику.

— Зато вы делали великое дело. А мы скоблим петрушку. Сначала щеточкой ее вычистим, а потом режем — тоненько, в ней ведь витамины. Можно, по-твоему, серьезно относиться к петрушке? Нет, ты не увиливай, ты ответь. Видишь? Ну и не удивляйся, что мы протестуем.

— Я не увиливаю, но ты смешиваешь совершенно разные вещи.

— Знаю, Стефан. Понимаю. Но все-таки… вон у Тересы хоть были трудности с мировоззрением…

— О господи! Я человек привычный, но за ходом твоих мыслей просто не угнаться. А у тебя, значит, нет трудностей?

— Ни малейших. И никогда не было. Да какие же тут могут быть трудности? Все ясно. Кто не обладает материалистическим мировоззрением, с тем и считаться нечего, такой человек сразу исключается из игры. Трудности могут быть только внутри мировоззрения, понимаешь? Просто в голове должен быть порядок, чувствуешь?

— Не понимаю и не чувствую. Все это совсем не так просто. Человек, не обладающий материалистическим мировоззрением, вовсе не исключается из игры. Вот ты как-нибудь потолкуй с таким, он тебе может немало интересного рассказать.

— Ну, а вот если бы при каком-нибудь средневековом папе Иннокентии запустить космический корабль, что бы сделали с таким космонавтом? Наверняка бы прокляли его и сожгли! Вот!

— Так мы ни до чего не договоримся. Видишь ли, во времена папы Иннокентия не было технических условий для того, чтобы запустить корабль. И психологически тоже папа Иннокентий был к этому явно не подготовлен. Это вещи взаимосвязанные, понимаешь? Одно обусловливает другое, и наоборот. А мама знакома с твоим материалистическим мировоззрением?

— Мама знакома, а папа нет. Отец меня излупил бы, он уже несколько лет обещает. А мама что может сказать, когда она сама ради отца перешла из евангелистской религии в католическую? Мама ничего не говорит. Ну, а ты обладаешь материалистическим мировоззрением?

— Ишь как шпарит! И не запнется. Сразу чувствуется, что в портфеле лежит свеженький табель. Да, обладаю. Но только я заплатил за него многими, многими бессонными ночами и даже тяжелой болезнью с высокой температурой. Послушайся моего совета. Ты едешь на каникулы, у тебя будет много свободного времени. Так вот, для начала подвергни сомнению свое материалистическое мировоззрение. Ведь это просто страх слушать, что ты тут проповедуешь.

— Серьезно? Почему?

— А потом подвергни сомнению вообще все. А поскольку во всем сомневаться невозможно, то лет через пяток ты сделаешь для себя кое-какие выводы. Своевременно или несколько позже.

— Я хочу сейчас, а не своевременно или несколько позже.

— Вот ты хочешь быть биологом. А можешь ли ты им быть прямо сейчас? Если хочешь честно разобраться, что к чему, то для начала сделай так: восьми все свои привычные представления и переверни их вверх ногами. Путаница и неразбериха у тебя в голове начнется ужасная, но потом определится какая-то область, в которой тебе захочется разобраться до конца. А уж как нападешь на свое самое главное, тут уж ты не отступай, не давай себя сбить, держись обеими руками… Я хотел бы, чтоб тебе это удалось лучше, чем мне. Да так оно, верно, и будет, у тебя для этого более благоприятные условия. Тебе не приходится думать, как купить хлеба для матери, где достать лекарство для Тересы, как… — Он не договорил, и некоторое время оба молчали.