Зодчие - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пять лет[52] продолжалась жестокая борьба за власть между боярскими партиями. После смерти Елены власть сумели захватить Шуйские; многочисленные члены этого обширного рода получили города «на кормление».
Кормление – пережиток удельной старины – заключалось в том, что князья и бояре, получавшие город или волость в управление, собирали с населения в свою пользу подати. Часто наместники и волостели[53] требовали с жителей такой непосильный корм, что те разбегались; многие города и волости оставались пустыми.
Отовсюду стекались в Москву жалобы, но жаловаться было бесполезно, верховная власть поступала не лучше, чем ее представители на местах. Шуйские нагло грабили государственную казну, расхищали золото и драгоценности.
Борьба бояр велась жестоко, грубо, много жертв она уносила при каждом перевороте. Молодой Федор Ордынцев, любитель книжного учения, юноша тихого и скромного нрава, горько сожалел, что отец вверг его в «область адову» – так называл Федор великокняжеский дворец в разговорах с отцом, часто наезжавшим в Москву. Разговоры велись втайне.
Опасность доноса была велика: младший дворецкий Тихон Верховой вечно вертелся в хоромах и старался узнать все тайное; он не постеснялся бы продать своих господ Шуйским.
Старый Григорий Филиппович говорил сыну на его мольбы о позволении покинуть придворную службу:
– Немысленное дело затеваешь, Федя! Прошение твое об уходе будет сочтено за тяжкое оскорбление государева величества. Да тебя Шуйские и не выпустят на волю: слишком многое ты видел и знаешь, языка твоего опасаясь. А тебе я дам наставление: держись тише воды и ниже травы, никому не прекословь, волю вышестоящих исполняй со смирением и усердием. Благо будет, ежели сочтут тебя скудоумным: таких властелины любят. Великому князю оказывай преданность наедине, без лишних глаз. Государь имеет ум острый и проницательный, несмотря на младые годы: он твою скрытность поймет и врагам тебя не выдаст; но, придя в возраст, вспомнит тебя и превознесет…
– Боюсь я, тятенька, погибнуть в этой буре неистовой, которая столь многих сильных унесла, – жаловался Федор.
– Свирепый вихорь ломает дубы, но былинки пригибает к земле, – наставительно отвечал отец. – Гнись долу и выжидай свое время…
И вот настал день, когда юный государь нанес сильнейший удар непокорному боярству.
29 декабря 1543 года по приказу Ивана глава рода Шуйских, боярин Андрей Михайлович, был убит.
Сидя в тихой келье, летописец записал в тот год:
«Начали бояре от государя страх иметь и послушание…»
Ивану шел в то время четырнадцатый год.
* * *Молодой государь давно заприметил безответного Федора Ордынцева; не раз заставал он его с книгой в руках. Такое книголюбие пришлось по душе юному великому князю, страстному любителю чтения. Теперь, когда Иван получил возможность беспрекословно выражать свою волю, он возвел Федора Ордынцева в сан спальника.
– Довольно тебе, молодец, в рындах ходить, уж больно ты велик стал для этого дела, – ласково сказал великий князь покрасневшему Федору. – Усердие твое и послушание нам ведомы и, чаю я, в наших государевых спальниках больше пользы окажешь!
Федор Ордынцев кланялся и благодарил, а сам думал:
«Лучше бы уволили меня от окаянной службы!»
Но стену лбом не прошибешь. Слушая поздравления придворных, Федор делал довольное лицо. Зато утешила его чрезвычайная радость отца, которого Федор очень любил. В новом звании сына Григорий Филиппович видел ступень к желанному возвеличению рода Ордынцевых.
По старинному обычаю, рынды для великокняжеского двора набирались из неженатых юношей, которые, придя в возраст, заменялись другими. Федору Ордынцеву давно следовало выйти из рынд, но отец на это не соглашался: он боялся, что, покинув двор, Федор закроет себе путь к почестям. Государева милость разрубила этот узел, и теперь отец мог женить Федора. Без хозяйки дом – сирота, а старик вдовел лет десять.
Невеста, дочь стольника[54] Наталья Масальская, уже была присмотрена; отцы давно ударили по рукам, не спрашивая согласия жениха и невесты. В высшем кругу общества женщины в старину сидели затворницами в теремах; этот обычай искоренил только Петр I.
До дня свадьбы Федор не видел невесту. Зато как он был обрадован, когда Наталья оказалась девушкой миловидной и доброго нрава.
Молодые зажили дружно. В конце 1544 года Григорий Филиппович порадовался появлению на свет внука Семена.
Лаская маленького Сеню, старик гордо думал:
«Не угаснет род Ордынцевых!..»
К власти пришел князь Михаил Васильевич Глинский, старший из братьев покойной великой княгини Елены; его деятельность направляла бабка великого князя – властная и честолюбивая Анна.
В стране ничего не переменилось от того, что одну правящую партию заменила другая. Глинские были корыстны и жадны не менее Шуйских. На кормление в городах и волостях сели другие наместники, а народ стонал по-прежнему.
Зато изменилось положение во дворце. С того дня, когда Иван впервые проявил власть государя, нельзя было обращаться с ним по-прежнему. Приближать любимцев юный государь стал по своей воле, а воля его была часто изменчива, и не без причины. Любимцы Ивана оказывались такими же своекорыстными, так же старались утопить соперников, которые могли бы отнять у них государеву милость.
На кого положиться? Кому довериться?.. Не было среди именитых бояр надежных людей.
В уме молодого государя зрела беспокоящая и гневная мысль:
«Надо вывести до корня бояр – этот род лукавый и непокорный!»
Глава III
Скорбный путь
«Како могу я описать напасти и беды русских людей во времена те? Казанцы из земли нашей не выходили и проливали кровь, как воду. Хрестьян уводили в плен казанские срацины, старым и негодным выкалывали глаза, а иным отсекали руки и ноги, и, как бездушный камень, валялось тело на земле. Младенцев, им улыбавшихся и руки подававших, варвары и кровопийцы от матерей отрывали, за горло давили и о камни разбивали или на копья надевали…»[55]
* * *Разбойники, полонившие Никиту Булата, нашли у него в котомке книгу; это спасло зодчему жизнь: «Русский мулла![56] Выкуп даст!»
Татарин Давлетша, завладевший Никитой по жребию, решил сберечь пленника. На привале осмотрел босые, сбитые ноги Булата.
– Вай-уляй! – огорчился Давлетша. – Не дойдешь… Эй, урус, бояр! – начал он умильным голосом. – Твой богат? Акча[57] много есть? Твой сколько тэнга[58] на выкуп давал? Сто тэнга давал?
Никита ответил:
– Не рассчитывай на выкуп! Я бедняк, на меня тратиться некому. Был ученик, и того вы убили…
«Врет! – уважительно подумал татарин. – Крепкая голова, трудно получить выкуп. Надо стараться…»
Давлетша снял с ног чарыки из бычьей кожи, отдал Никите. Покрыл его войлочным халатом, накормил.
– Спи, мулла! Выкуп платил – домой ходил!
Утром Давлетша посадил Никиту на запасного коня. «Довезу живого – выкуп получу…»
Миновав русские заставы, ехали не сторожась. На вечерних привалах после ужина деренчи садились кружком на рваные кошмы вокруг сказочника. Старик взглядывал на небо, усеянное звездами, плотнее завертывался в халат.
– Началось дело в том году, когда волк служил атаманом, лиса – есаулом, гусь – трубачом, ворон – судьей, а воробей – сплетником. У бедного деренчи, такого, как и мы, родилась дочь Юлдуз. Ай, красавица из красавиц была! Четырнадцатидневная луна,[59] завидев ее красоту, от стыда за тучи пряталась. Когда Юлдуз воду пила, вода через ее горло видна была. Когда морковь ела, морковь через ее бок видна была…
– Ай, какая красавица! – восклицали пораженные слушатели.
Сказка тянулась долго. Влюбленные разлучались, соединялись и вновь разлучались; молодой богатырь побеждал дивов[60] и становился ханом в неведомой стране, где пшеничные зерна родились величиной с кулак…
Время подходило к полуночи, когда татары укладывались на ночлег. Деренчи храпели, но пленникам было не до сна. Сбившись кучкой, они шептались о родине, плакали над своей бедой…
Утром атаман осматривал пленников, указывал на двух-трех, ослабевших от трудностей пути, и те, которые ночью вздыхали над злоключениями влюбленных в сказке, отрезали жертвам голову, со смехом перекидывались ими, пинали ногами стаскивали с убитых одежду, засовывали в сумы.
– Эй, друг, ты свою последнюю зарезал?
Спрошенный широко ухмылялся:
– Судьба! Не жалко – совсем худая баба стала. В следующий раз лучше возьму.
Давлетша, подсаживая Никиту на коня, посмеивался:
– Эй, мулла, выкуп давал – домой ходил! Якши, чох якши![61]
К Волге подошли в полдень. Перевозчики – марийцы – переправили людей на больших лодках. Кони плыли за лодками.
