Следствие не закончено - Юрий Лаптев

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Больше трех лет после этой первой и единственной в моей жизни встречи с Алексеем Максимовичем я, как говорится, не брал пера в руки.

Да и до сих пор в ушах моих звучит голос Горького:

«…вы — молодые писатели обновленной земли русской — обязаны воскресить светлую традицию подлинно народной литературы — былин и сказаний о людях сильных, мужественных, прямодушных…»

УЧИТЕЛЬ

Еще не взошло солнце, когда два давнишних приятеля и тезки к тому же, Петр Ананьевич Костричкин и Петр Андреевич Скворцов, сволокли на воду плоскодонку, заново просмоленную и обведенную для приглядности по бортам суриком, и поплыли вверх по речке Прихоти, придерживаясь правого берега.

На подернутой дымкой тумана реке предутренняя настороженность. Еле слышно всхлипывает вода под веслами, дремотно квохчут в камышах, под левым, поросшим разнолиственным мелколесьем берегом лягушки, да иногда резко плесканется заревая щука.

Настроение у друзей — лучше не надо: суббота, предпраздничный день, и клев, можно ожидать, будет отменным.

— Тэ-экс… Значит, в будущее воскресенье загуляет наш Петр Андреевич! — нарушил наконец молчание сидящий за кормовым веслом Костричкин.

— А куда денешься? — Скворцов перестал грести, сдвинул на затылок насквозь промасленную кепку и, довольно сощурившись, оглядел все ярче пламенеющее на востоке небо. — Пока девчонкой была дочь, была одна забота: корми, одевай, воспитывай, — а выросла Аришка — другая статья: раскошеливайся, батя, на приданое.

— Было, есть и будет! — внушительно произнес Костричкин.

— Именно. Мы тут прикинули с матерью: одного вина на свадьбу надо плохо-бедно литров до десяти, да закуску в полста не уберешь… Еще большущее спасибо Павлу Степановичу: подсвинка летошнего он приказал выписать по себестоимости — двадцать килограммов посчитали мне по шестьдесят копеек; выходит, за двенадцать рублей и студню тебе будет два противня и поджарок на все тридцать человек! А сунься-ка на рынок…

— Дело даже не в подсвинке, — благодушно поправил приятеля Костричкин. — Отрадно, что ваш директор оказался человеком отзывчивым!

— Он и на свадьбу посулил прийти!

— И придет! Человечность, дорогой ты мой Петр Андреевич, качество драгоценное, но, если говорить откровенно, пока что далеко не всеобъемлющее.

— Ну так ведь кому-то и нажимать на нашего брата надо.

Так за неторопливым разговорчиком друзья добрались до старой мельничной запруды — заветного места рыбаков, где в застойной, полузаросшей кувшинками заводи таился карась, в иную зарю напористо брал окунь, а иногда и тучный лежебока линь как бы нехотя зачмокивал червяка.

Трудно сказать, что связывало двух, столь несходных по человеческому обличью людей: заслуженного учителя Костричкина — пожилого уже человека, по виду малосильного и нерешительного — с дюжим, грубоватой повадки механиком насосной станции Скворцовым. Правда, исстари говорится, что рыбак рыбака чует издалека, но не только увлечение любимым спортом по-настоящему роднило Петра Ананьевича с Петром Андреевичем. Даже в весеннюю распутицу и в осеннюю непогодь, когда рыбаки только ладят снасть, учитель каждое воскресенье пешочком направляется на «Петрову латифундию», как прозвал Костричкин одинокую, заботливо возделанную усадебку механика, примыкавшую к каменному зданию насосной станции. А ведь от районного центра Крайгорода до «Петровой латифундии» было «шесть с гаком». И особенно ярко проявилось неподкупное чувство дружбы учителя с механиком, когда Скворцов попал в беду.

И еще в какую беду попал Петр Андреевич!

А причиной всему оказался тот самый подсвинок, которого приказал выписать по себестоимости Скворцову отзывчивый директор совхоза «Нагорный».

На грех, еще более отзывчивым оказался Афоня-милочек, как прозвали девчата-свинарки заведующего свинофермой совхоза Афанасия Ильича Дедюхина, мужчину еще молодого, но уже вдового, изрядно полысевшего и не по годам степенного. Впрочем, представительная наружность и рассудительность не мешали Дедюхину тяготеть к житейским радостям. Весьма и весьма приветливо щурил «милочек» свои неподходяще томные глаза на девчат и молодых бабочек, да и выпить был не дурак, особенно если кто-нибудь «окажет уважение».

Зная эту слабинку Дедюхина, Петр Андреевич, как мужик «себе на уме», прежде чем вручить письменное распоряжение о выдаче ему подсвинка, пригласил свиновода на свадьбу своей дочери, на что тот благосклонно согласился. И даже Афанасий Ильич высказал наставительно рокочущим тенорком такие слова:

— Умно поступаешь, Петр Андреевич. Дальновидно! Пусть на всю жизнь запомнится невесте и жениху знаменательный для них день. А то посмотришь на нашу крайгородскую молодежь, сегодня молчком сойдутся, завтра — он туда, она сюда, — не брак получается, а какой-то перепляс.

«Сам-то хорош, бугай отгульный!» — подумал Скворцов.

Дедюхин повел Петра Андреевича на «свинячий курорт», как те же остроязычные девчата называли летние загоны, протянувшиеся вдоль длиннющей речной отмели. Здесь свинкам рачительством Афанасия Ильича действительно была создана «курортная» обстановка. Невысокие жердяные перегородки, разделяющие загоны, заходили далеко в мелкую воду, и когда после утренней кормежки наступал жаркий полдень, почти все «курортники», начиная с сосунков и кончая обитателями самого обширного, четвертого загона — многопудовыми хряками, поставленными до осени на откорм, — выбирались из-под навесов: одни грузно расплывались на горячем песке, другие забредали в воду. И только умиротворенное похрюкивание, то и дело оживляемое пронзительным поросячьим визгом, нарушало знойную затишливость июльского дня.

— Мать честная! Такую идею, братцы, надо выдумать! — с повышенным одобрением воскликнул Петр Андреевич. — Ах, молодцы! Ну, молодцы…

— Внедряем по мере сил-возможностей, — с достоинством отозвался Дедюхин. — Но если сказать вам, товарищ Скворцов, откровенно, до сих пор нашу ферму в совхозе недооценивают. А между тем как по научной, так и по товарной классификации свинья, как животное скороспелое, наиболее способствует…

Хотя Дедюхин, раскуривавший папиросу от поднесенной ему спички, не договорил, чему наиболее способствует скороспелое животное, Скворцов поспешил с ним согласиться.

В общем, не прошло и часа, как Скворцов, слегка пригнувшись, но не ощущая увесистости боровка, не без труда втиснутого в рогожный куль, споро отшагивал по берегу Прихоти. И хотя в летнюю пору от свинофермы до насосной станции вела торная дорога через пойменный луг, Петр Андреевич направился к дому по малохоженой тропинке, петлявшей среди густых зарослей ивняка и орешника вдоль излучины реки.

Зачем понапрасну мозолить людям глаза удачной покупкой.

Только от людей разве схоронишься!

— Петру Андреевичу почтение!

Услышав этот приветственный возглас, Скворцов замедлил шаги, исподлобья взглянул на поднимавшегося от реки студента Игнатия Толоконникова и, буркнув «Наше вам», хотел было пройти мимо.

Однако Игнатий — рослый, кучерявый волосом, с розовым лицом и крепко сбитым телом парень — вышел на тропку впереди Петра Андреевича, и тому волей-неволей пришлось задержаться.

— Откуда животинку тянете, товарищ Скворцов? — спросил Игнатий с непонятной, не то насмешливой, не то сочувственной, пристальностью рассматривая слегка побуревшее от жары и натуги лицо Петра Андреевича.

Слово «тянете» Скворцову не понравилось. И вообще эта неожиданная встреча сразу испортила ему настроение: «И вынесет же нелегкая поперек пути!»

— От Дедюхина. А наряд на подсвинка ваша мамаша мне выписала. По личному распоряжению Павла Степановича.

Петр Андреевич опустил на землю куль с озабоченно захоркавшим боровком, отер рукавом со лба испарину и, взглянув прямо в светлые, широко расставленные глаза Игнатия, добавил с невольно прозвучавшим в голосе вызовом:

— Дочери на свадьбу!

— Ах, вот оно что! Свадебный подарок добряка директора…

Игнатий отвел сразу похолодевший взгляд в сторону и нарочито небрежным жестом перекинул снятую тенниску с одного плеча на другое.

— Ну что ж, товарищ Скворцов, вам, как говорится, виднее. А Ирине… желаю счастья.

Эти слова прозвучали уже совсем неискренне: не мог Игнатий Толоконников желать счастья девушке потому, что сам чуть ли не с мальчишеских лет мечтал об Аришке-скворчишке, как прозвали школьные подружки диковато-застенчивую, очень смуглую и глазастенькую дочку Петра Андреевича.

Игнатий однажды даже подрался в кровь из-за Ариши с сыном школьной сторожихи Николкой Лобастиковым, но был основательно потрепан своим напористым, вертким соперником. И что обидно: если до этой драки, за которую оба комсомольца — победитель и потерпевший — получили одинаково строгое взыскание, Игнатий пользовался некоторой, правда, уклончивой симпатией Ариши — даже Игнатиком иногда называла, коварная! — то после этого трижды злополучного вечера симпатия испарилась бесследно.