Мир, где меня ждут. - Марина Дементьева

— Не нужно. Даже если использую все запасы уважаемой мэтрессы, это всё равно не поможет мне уснуть этой ночью. Вы же прекрасно понимаете, мастер Коган, что я отсюда никуда не уйду. И даже не пытайтесь меня уговаривать! — неожиданно твёрдо перебила слабые возражения ведьмака Марина. И тихо добавила, глядя мужчине прямо в глаза. — Знайте, что я вам никогда не прощу, если… Оставьте меня с ним.

Ведьмак коротко кивнул и вопросительно повернулся к Эстель. Но эльфийка, вопреки его ожиданиям, уже застёгивала свою сумку, спешно собрав туда все лекарские принадлежности. Покачала головой в ответ на приподнятые брови старого друга.

— Нет, Коган. Боюсь, мне вновь не достаёт мужества. Я пока не готова…

— Он имеет право знать.

— Понимаю. Но — нет. Дай мне свыкнуться с мыслью. И не говори ему пока ничего.

— Ну а мне-то ты, надеюсь, расскажешь? Или ты и к этому не готова? Может, объяснишь мне, где пропадала двадцать пять лет?

— Тебе — расскажу. Это будет длинная и невесёлая повесть, — Эльфийка устало провела ладонью по лицу. Бросила взгляд на бледную, застывшую Марину. Тронула ведьмака за рукав. — Пойдём. Оставим их наедине. Быть может, к ее молитвам Хозяйка прислушается охотнее, чем к моим. Я и так слишком долго оскорбляла божественный слух беспрестанными упрёками, а когда и проклятьями. Не будем мешать…

Едва за целительницей и ведьмаком закрылась дверь, Марина сделала пару неверных шагов и бессильно рухнула у постели на колени, задыхаясь в беззвучных рыданиях.

Огонь. Потоки расплавленного металла, вместо крови циркулирующие по венам, раскалённая магма, пульсирующая под кожей. Огонь повсюду. Казалось, он даже дышал нестерпимым жаром, глотал его и полыхал, как живой факел. Вот только живой ли — в этом безбрежном океане чистейшей, нестерпимой боли. Быть может, он уже переступил Грань, и это огненное безумие — лишь первые мгновения из уготованной ему вечности одиночества и беспредельного хаоса чёрного пламени. Душа рванулась и закричала, протяжно и отчаянно. 'За что??!' Чем он заслужил повторения своего кошмара? Второго раза он уже не выдержит!.. Какой повтор, какого второго раза? Словно порыв ветра подхватил листы воспоминаний, но их тут же с рёвом поглотил огонь, оставив лишь хлопья сажи. Ум метался, бессильный за что-нибудь зацепиться, уловить хоть одну сознательную мысль, но накатывающие волны боли сводили все эти попытки на 'нет'…

Ясный весенний денёк неохотно уступал свои права тёплой обволакивающей ночи, хрустально-звонкой от сияния высоких звёзд. Небо было похоже на палитру художника, решившего написать картину, используя в работе лишь самые яркие и, в то же время, только нежные краски. Розовый, лиловый, золотой, ультрамариновый, бирюзовый. И всё это великолепие расчерчено легчайшими мазками густой пушистой кисти, обмакнутой в белила, — перистые облака, будто пролетел недавно, невидимо и бесшумно, нежным ветерком, ангел с роскошными лебедиными крыльями. Почти укатился за окоём блистающий мяч солнца. Прекрасная и величественная картина, одно из лучших проявлений совершенства мироздания, настраивающее на умиротворённый и мечтательный лад, наводящее на раздумья о божественном, о душе, о вечном. Как отчаянно и горячо молилась Марина, чтобы солнце поскорее село, и на мир опустилась тьма. Что ей за дело до красоты природы? Не было в ней сейчас возвышенного любования и ни тени спокойствия.

Демиан пылал в лихорадке, с искусанных губ срывались сдавленные стоны, от которых хотелось выть и биться о стены. Если бы она только знала, чем может помочь раненому, разве не сделала бы всё, от себя зависящее? Но она не обладала этим знанием, у нее было одно лишь фанатичное, не признающее никаких запретов и ограничений желание, захватившее сейчас все её чувства, сосредоточившее в себе все устремления, подменившее самую её суть. Она словно превратилась в сосредоточие непреклонной воли, способной останавливать время, менять траектории движения звёзд и обращать реки вспять. И при этом она оставалась смертельно испуганной и безумно влюблённой девушкой.

— Обмани, предай, ударь, убей — всё, что угодно! Но только не оставляй меня одну… Только не это. Хуже самого подлого предательства — слышишь?

От кровати к окну, просить милости у холодных, презрительно поглядывающих свысока бездельниц-звёзд, торопить задерживающийся в пути рассвет. Забиться в угол, сжаться в тугой комок боли, зажмурить глаза, закрыть уши, отключить восприятие. Метнуться к постели, не слухом, а сердцем почувствовав тихий вскрик. И дальше, как проклятая, по замкнутому кругу, не находя себе места и покоя.

— Каких богов мне за тебя молить, Демиан? Ведь ты в них не веришь. Так что же мне делать?!

Порой ее охватывало ощущение, будто бредит не пылающий в лихорадке ведьмак, а она сама. От усталости ли, от напряжения, чего-то другого или всего вместе, окружающее потеряло всякий тончайший налёт реальности. Бред, страшный и непрекращающийся. Только бы дожить до рассвета… Им обоим.

Не прислушиваться, не вникать в суть этих отрывистых, на удивление осмысленных фраз. Словно исповедь умирающего… Проплывают перед глазами картины сражений, вереницы смертей, вплетаются крики и стоны, железистый привкус крови. А потом… Одинокий сварливый старик, для которого он так и остался мальчишкой, сидит на пороге скрюченной радикулитом избушки, с недочиненной сетью в мозолистых, пахнущих рыбой руках. Бедная деревушка на высоком крутом берегу, неукротимая, своенравная Верес, с оглушительным треском и разъярённым рёвом ломающая каждую весну ледяные оковы. Злое перешёптывание за спиной, больно жалящие слова и косые взгляды, наглые усмешки… и вечно сбитые костяшки пальцев. Свист ветра в ушах, а из лопаток, того и гляди, прорежутся широкие крылья. Но, вместо этого, как острый нож в подтаявшее масло, входишь в парную воду, и смыкается над головой не пропускающая солнечный свет толщь.

Замершая у изголовья кровати девушка улыбалась сквозь радугу слёз. Ведь она не имела ни малейшего представления о прошлом этого непостижимого ведьмака, а теперь он стал ей чуточку ближе и понятнее. И — если это только возможно — еще дороже. Пусть невольно, сам о том не ведая, немножко, узенькой щелочкой, приоткрыл перед ней запертую на множество стальных засовов непробиваемую дверь, ведущую в тайник его души. Лишь об одном она не хотела узнавать и торопливо приложила пальцы к сухим потрескавшимся губам. Побоялась узнать правду. То, что чувствует боевой маг к одной глупой ведьме…

Казалось, время остановило стремительный бег и задалось целью хорошенько помучить девушку за неведомые провинности. Вопреки своим собственным заверениям, будто ей в эту ночь ни за что не уснуть, Марина приткнулась на краешек кровати и устало смежила веки. События последних суток вымотали её полностью, физически и душевно. Поэтому она не увидела того, как её окутало безупречно-чистое сияние и устремилось к ведьмаку, удерживая на Грани, возвращая утраченные силы, ободряя, указывая путь, разгоняя жадную тьму. Не позволяя сорваться в Бездну, возвращая в мир живых. Бескорыстно вручала ему щедрый дар, но никогда не пожалела бы об этом. Отдавала все свои силы без остатка, не задумываясь о гибельных для самой себя последствиях. Энергия, еще совсем недавно готовая ломать и крушить, теперь стала самой созидающей из всех созидающих, обратившись в совершенно иное русло, будто река разрушила искусственную плотину и потекла в своём исконном, единственно правильном направлении. Но наконец свечение приглушилось, а вскоре и вовсе исчезло, и девушка устало вздохнула во сне. Перегорела, как спичка. Она не почувствовала того, как медленно, будто преодолевая сопротивление воздуха, поднялась рука Демиана и нежно провела по ее волосам.