Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Элла Викентьевна по–прежнему выращивает экзотические генеалогические древа на незаконно приватизированных землях. Однако будем справедливы. Она редко позволяет себе откровенную фальсификацию — уж если только деньги позарез нужны. Случай с Дашей особый. Здесь никакой выгоды нет, здесь бескорыстное желание дать радость. Хочется для девочки достойной судьбы. Под словом "судьба" она понимала не только время, которое течет вперед, но и движение вспять — некий генетический путь во тьме веков.
Здесь, главное дело, выбор великолепный! Брокгауз и Эфрон предоставляли кучу совершенно замечательных вариантов. К ее услугам были Владимирская губерния, Тверская, Тульская… Там в свое время произрастали, например, Измайлов Александр Ефимович, баснописец и журналист, который получил воспитание в горном кадетском корпусе, по окончании оного работал в министерстве финансов, а в отставке в 1799 году выпустил в свет роман под названием "Евгений или пагубное следствие дурного воспитания и сообщества".
Хотите предка с военным уклоном? Пожалуйста. Тут вам и морские и сухопутные. Андрей Андреевич Измайлов — деятель Петровской эпохи. Он был послан царем учиться за границу морскому делу, а по окончании учения ездил посланником к курфюрсту.
Но можно и побогаче биографию найти. Вот вам… Воевода Измайлов воевал в Смутное время с Болотниковым, участвовал в освобождении Москвы и России от поляков, а позднее в 1632 году, после неудачной осады Смоленска, вместе с известным Шеиным пошел на плаху по навету бояр. Роскошная судьба, прямо как у Марии Антуанетты! Эта линия казалась Элле Викентьевне особенно заманчивой, и ей хотелось именно туда приткнуть Дашу. Но были еще варианты. Был губернатор Архангельска — тоже Измайлов. Наблюдался среди Измайловых известный писатель и последователь Карамзина… А вот еще предполагаемый предок — известный самодур, командир драгунского полка, после воцарения Павла вышедший в отставку.
Словом, предстояла серьезная работа, материала немерено. Элла Викентьевна уже вызнала у Даши всех родственников по материнской линии, готова была выслушивать семейные предания и сверять документы. Остужало только полное равнодушие Даши ко всем этим идеям. Но Элла Викентьевна думала — молодая еще, мало ли, может, и заинтересуется. Тем более, что у Антона, когда он слушал разглагольствования про Измайловых, явно начинали блестеть глаза.
Фридман и Лидия Кондратьевна твердо решили обосноваться в деревне. В глубине души Лидии было жалко оставлять привычный и уютный городской быт. Контуры деревенского существования были размыты, даже в мечтах эта жизнь не имела формы и растекалась, как сметана по клеенке.
Фридман угадывал ее сомнения, поэтому швырял словесные жемчуга горстями. Про бычков, которых они поставят в крепком стойле и будут обихаживать, как малый детей, он говорил мельком, кролики, куры и огород тоже занимали очень небольшое место в его рассказах. Больше всего он упирал на окрестные пейзажи и красоты погибшего, не ставшего от этого менее привлекательным, дворянского быта. И неведомый деревенский ландшафт украшался древними, седыми, растрескавшимися тополями, которые, прочерчивая среди леса аллею, шли от реки к лужайке. Здесь на месте разросшегося, как баобаб, могучего орешника стояла барская усадьба, спаленная рассерженными крестьянами восемьдесят лет назад. За лесом было поле. Дугой выгибалась дорога в овсах, где ветры сорились друг с другом, вороша зеленые всходы. С этой дороги закаты за рекой видны во всей полноте и силе. Участникам Фридмановских рассказов были и дальние Барские пруды. От тех прудов уже ничего не осталось, они давно пересохли, превратившись в топкое болотце. По осени там среди карликовых серебристых берез вызревает крепкая, нанизанная на стебли–ниточки, кровавая клюква.
Конечно, Лидия не спорила. Зачастую она и не вникала в эти пейзанские поэтические речи. Зачем ей радоваться опятам на болоте, если у нее и по сию пору стыдливо замирает сердце, когда она видит в шкафу среди блузок и платьев основательно и крепко расправивший плечи фридмановский пиджак. Подкладка его пахнет по–мужски надежно. Во Фридмане ее умиляло все. И как он ест, и как он пьет, и даже беспорядок в доме, который он устраивал с необычайной легкостью. Всюду валялись его книги с закладками. Роль закладок мог выполнить клочок фольги из сигаретной пачки, обгоревшая спичка или чайная ложка, воткнутая в страницы черенком. У иного все аккуратно, носочки, тапочки, закладочки, и не десять книг он читает, а одну, но. ясное дело, тонкости, полета мысли — никакого. Здесь же полет мысли был налицо.
Она за ним куда хочешь пойдет, хоть в тундру. Впрочем, для безлесой болотистой топи Фридман тоже нашел бы яркие краски, будут там, конечно, необыкновенной яркости незабудки и особо ценные, только ему известные полезные ископаемые Но ей, Лидии, не недра нужны, а он.
Слова об окружающих красотах она воспринимала, как музыку, но как только на шелковом фоне мечты появлялось нечто реальное, а именно — их будущий дом, они начинали спорить. Ей хотелось унести в деревню часть городского быта, то есть приобрести землю и затеять новострой, а Фридман настаивал на старой обаятельной развалюхе. Теремок–теремок, кто в тереме живет? Да, да… Ему необходимо было приобрести в собственность скрипучее, готовое разъехаться под ногами крыльцо — починим, застекленную в мелкий переплет веранду с облупившейся голубой краской — покрасим, и чтоб стояла русская задымленная печь с выпавшим из, аркой выложенного устья, кирпичом — вставим. А Лидия, простая душа, настаивала на теплом нужнике и паровом отоплении.
— На какие шиши? — горячился Фридман.
Лидии Кондратьевне оставалось только смолчать и потупиться. Ее отношение к теткиному наследству претерпело некоторые изменения. Из‑за пустой суеты — как‑то, покупка новой машины, дорогой шубы или сервиза фирмы Цептер залезать в кисет — ни–ни, а на хорошие, жизненно необходимые дела тратить драгоценности, пожалуй, и не грех. И не говорите ей, что она на чужие погремушки мужа себе покупает! Но устроить ему достойную жизнь она просто обязана.
Построим дом, обеспечим крепкое хозяйство. Дашенька переедет к Антону, фридмановские хоромы как сдавали, так и будем сдавать, в ее трехкомнатную тоже можно пустить семью бездетную и без собаки. А грязые деньги — на черный день. Черный день она видела зарытым под яблоней где‑нибудь в саду. Над кисетом, над всеми этими кольцами и алмазами несчастных политкаторжан, она разобьет клумбу — цветник в память загубленных душ. И надо чтоб цветы были неприхотливые, многолетние, яркие. Семена она заранее купит, сейчас полно магазинчиков, которые торгуют ипортными семенами. Зацветут ирисы или цинии… А если что,
