САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 «А меня и уговаривать не надо, - подлез Мироныч, продолжая прикрывать новую челюсть, - пойдёмте ко мне, там и освежимся».

 «У тебя сидеть – как в гробу, - отмахнулся Жорка, - ты какого хрена свою избушку каждую осень заколачиваешь? Да ещё лампочку выкручиваешь? И кругом по полу всякий хлам раскидан. Я давеча, когда последний раз заходил к тебе, обо что-то споткнулся и чуть шею не свернул».

 «Это крысы, - словоохотливо объяснил старичок, - разбрасывают по дому всё, что раньше лежало на местах. А давеча вы споткнулись о мою старую челюсть, потому что я её до сих пор найти не могу».

 «Ага! И теперь я тебе должен ещё сто долларов!»

 «Ну…»

 «Вот тебе, Жорка, двухлитровая банка с горилкой и катитесь на хрен!» - встрял в дружескую беседу соседей Сакуров.

 «Ну, нет, братан, без тебя мы никакой пьянки организовывать не будем!» - весело возразил Жорка.

 «Так я же всё равно не пью!»

 «А поговорить?»

 «С тобой говорить – только нервы портить. Как на митинге…»

 «Обижаешь! Пошли. Будут военный со своим домашним вином и Семёныч с супругой».

 «Мне только компании дуры Петровны не хватало…»

 Зависли в полдень у Жорки.

 Мироныч притащил балалайку, но старичку пообещали засунуть её ему в задницу, если не угомонится, и тот налёг на дармовую закуску. Семёныч притаранил литровую бутылку водки из запасов Петровны, а Варфаламеев обещал порадовать компанию новыми переводами Басё.

 После первых трёх самогона, двух водки и одной вина народ повеселел и принялся беседовать. Петровна басом ругала Сакурова за то, что тот не возит ей из города всякую снедь, Мироныч, забыв об угрозе, затренькал на балалайке, Семёныч принялся повествовать про одного грузина, с которым подружился во время давнишнего своего отпуска, Варфаламеев помалкивал, а Жорка с военным принялись митинговать.

 Жорка, как всегда, ругал власть и дураков соотечественников, военный призывал всех переодеть в серые халаты и построить в колонну по четыре с руками за спиной.

 «Нет, ты посмотри, что твориться! – выступал Жорка, размахивая пустым стаканом. – Рабочие места сократили почти на девяносто процентов, кругом сплошные менеджеры по рекламе с продажами, эти получают в конвертах, а те – шиш без масла! Взять, к примеру, шахтёров. Деваться им со своих шахт некуда, а их там породой давит. Но они продолжают кряхтеть за триста долларов в месяц. А уголёк-то нынче почём? Хрен укупишь! Зато владельцы шахт покупают виллы с замками за границей, а дуракам шахтёрам вместо новой вытяжной вентиляции повышение норм выработки за те же триста долларов в месяц. Которые, кстати, последнее время при попустительстве гугнявого премьера и алкаша президента выдавать регулярно перестали. То есть, стали регулярно не выдавать. Зарплату, то есть, за которую по двести шахтёров теперь ежегодно под землёй гибнет. Месяц не выдают, два, десять, а дураки шахтёры на работу всё ходят и ходят, на-гора уголёк выдают, незнамо чем питаются сами и питают семьи, снова под породой дохнут, но зарплаты всё нет. А там, глядишь, и владельцев след простыл, потому что они давно граждане не то Израиля, не то Филиппин с Тегусигальпой (136). А почему нет? Ведь если сначала шахтёрские бараны согласились лезть под землю за триста баков, то почему им не делать это бесплатно? К тому же никто из этих баранов даже и мысли не держит такой, чтобы пришить охреневших от безнаказанности хозяев или хотя бы организовать стачку. Ведь в нормальных странах так и делают – бастуют, то есть, – но нашим про такое дело даже невдомёк. А почему? Да потому что для этого надо, в первую очередь, хотя бы организоваться. Но как могут организоваться наши бараны, которые и профсоюз то нормальной соорудить не в состоянии, потому что друг друга терпеть не могут? Вот хозяева и борзеют, и своих рабов за людей не считают. И правильно делают, потому что, какие это люди? Ведь наши люди не то, что профсоюза, банды нормальной сколотить не могут. Поэтому мафия кругом или кавказская, или азиатская, или – смешно сказать – вьетнамская. А наши, если и сообразят шайку, где больше одного человека, то на следующий день после первого гоп-стопа друг друга поубивают при дележе добычи или выяснении вопроса – кто в шайке главный?»

 «Всех в серые халаты! – размахивал своим пустым стаканом военный. – В колонну по четыре, руки за спину и марш-марш на баррикады! Чтобы строить дороги и виселицы! А за виселицами чтобы батарея стояла под моим личным командованием. Или фабрика по производству тары для овощей. Но чтобы тоже под моим личным командованием! Я бы туда сына взял главным инженером, а то он с армии пришёл, а на работу устроиться не может. Потому что в ментах полный комплект, а грузчиком за сто долларов в месяц он работать не хочет… Но эти чтобы марш-марш промеж виселиц, а я бы выбирал – кого на баррикады, а кого ко мне на фабрику. Или на батарею, чтобы пушки чистить…»

 «Барыня, барыня, сударыня барыня», - наяривал на балалайке Мироныч.

 «А я ему: ты зачем распредвал проволокой обвязал? – втолковывал медитирующему Варфаламееву Семёныч. – Это, я говорю, только грузины могут так распредвал чинить, а у нас положено…»

 «Хорошо сидим», - думал Сакуров, лениво прихлёбывая душистый чай с добавлением каких-то синтетических ягод. Петровна ушла к тому времени в сортир и уже минут двадцать отсутствовала. В принципе, она могла или провалиться в выгребную яму сквозь ветхий настил, или заснуть в сортире, или уйти домой по-английски. Но никого, и Семёныча в первую очередь, это не волновало.

 «А что творится в информационной среде? – продолжал митинговать Жорка, размахивая уже бутербродом. – Сплошная похабщина в адрес советской власти и товарища Сталина. Причём похабщина без альтернативы, потому что свобода слова у нас, как новая русская колбаса, очень сильно дерьмом отдаёт. И получается, что правду от коммунистов можно услышать только в ихних кулуарах, а дерьмо от одного из главных антисоветчиков гандона Осмолова – по радио и телевизору. При этом, плюясь дерьмом на советскую власть с товарищем Сталиным, господин Осмолов таки любит поговорить за толерантность, каковой термин он якобы сам первый придумал. Но какая сейчас к чёрту толерантность, или терпимость (137), если в Москве не осталось ни одного предприятия, где раньше трудились разные общества инвалидов. Зато сколько вони о том, как мало данные инвалиды зарабатывали во время империи зла на этих, ныне закрытых, предприятиях. А вот сейчас инвалидам благодать: хошь, на своей коляске частным извозом занимайся, хошь, театр положений с глухонемыми актёрами открывай, хошь, в переходе сиди, ни хрена не делай и толстей за счёт щедрых подаяний от преуспевших граждан. Только наши преуспевшие подавать не сильно спешат, да и в переходе, если ментам не заплатить, долго не посидишь. Но всё равно: каждый день только и слышишь по нашим сраным каналам СМИ о возрождении в дерьмократической России таких явлений, как милосердие и благотворительность. А в больнице тебе даже аппендицит без предварительного барашка в лапу хирургу резать не станут. Мне недавно харю так разукрасили, что соседка, увидев меня с такой, раньше времени родила. А жена вызвала скорую. Отвезли меня куда надо, а там двадцать баков за рентген и ещё тридцать хирургу, чтобы три шва наложил. А в коридоре бомж обмороженный в натуре подыхает. И никому из этих, которые клятву Гиппократа давали, до этого бомжа никакого дела нет. А чё, гогочут, глядя на подыхающего бедолагу, пущай сначала за него милиция денег заплатит, потому что это их клиент, а только потом мы что-нибудь начнём делать…»