История Лизи - Стивен Кинг

Лизи открыла глаза в Мальчишечьей луне.

10

Она по-прежнему сидела, скрестив ноги, но теперь на краю тропы, которая в одну сторону сбегала по склону пурпурного холма, а в другую уходила под деревья «нежное сердце». Она уже бывала здесь раньше. На это самое место переносил её Скотт, до того, как они поженились, сказав, что хочет ей кое-что показать.

Лизи поднялась, отбросила с лица влажные от пота волосы, наслаждаясь ветерком. Сладостью ароматов, которые он приносил с собой (да, конечно), но ещё больше прохладой. Она предположила, что сейчас здесь вторая половина дня, а температура воздуха — оптимальные семьдесят пять градусов[127]. Она слышала пение птиц, судя по звукам, самых обычных (синиц и малиновок, возможно, вьюрков и уж точно жаворонков), но не ужасный смех из глубин леса. Для них ещё рановато, решила Лизи. И никаких признаков длинного мальчика, что радовало больше всего.

Она встала лицом к деревьям и начала медленно поворачиваться на каблуках. Искала не крест, потому что Дули вогнал его в свою руку, а потом отбросил в сторону. Искала дерево, то самое, что росло чуть впереди двух других слева от тропы.

— Нет, не так, — пробормотала Лизи. — Они стояли по обе стороны тропы. Как часовые, охраняющие вход в лес.

И тут же увидела эти деревья. И третье, растущее чуть впереди того, что слева от тропы. Это третье было самым большим. Ствол покрывал такой густой мох, что напоминал меховые космы. У подножия земля чуть просела. Именно здесь Скотт похоронил брата, для спасения которого приложил столько сил. А по одну сторону от просевшей полоски земли Лизи углядела что-то странное, с огромными пустыми глазницами, таращащееся на неё из высокой травы.

На мгновение подумала, что это Дули или труп Дули, что-то ожившее и вернувшееся, чтобы преследовать её, но потом вспомнила, как Дули, ударив Аманду, сорвал с головы бесполезные, лишённые линз очки ночного видения и отбросил их в сторону. Вот они и лежали теперь рядом с могилой хорошего брата.

«Это ещё одна охота на була, — подумала Лизи, шагая к деревьям. — От тропы — к дереву, от дерева — к могиле, от могилы — к очкам. Куда дальше? Куда потом, любимый?»

Следующей станцией була оказался могильный крест с покосившейся перекладиной, которая теперь напоминала стрелки часов, показывающих пять минут восьмого. Верхнюю часть вертикальной стойки на три дюйма покрывала кровь Дули, уже высохшая, тоже тёмно-бордовая, но оттенком чуть отличающаяся от пятен «морилки» на ковре. Слово «ПОЛ», написанное на перекладине, ещё не полностью выцвело, а когда Лизи подняла крест (с истинным благоговением) из травы, чтобы получше разглядеть, то увидела кое-что ещё: жёлтую нить, многократно намотанную на стойку, с завязанным крепким узлом концом. Завязанным, у Лизи в этом нет ни малейших сомнений, тем же узлом, которым крепилась верёвка с колокольчиком Чаки к ветви дерева в лесу. Жёлтая нить (та самая, что «скатывалась» с вязальных спиц доброго мамика, когда она вечерами сидела перед телевизором на ферме в Лисбоне) обмотана вокруг вертикальной стойки чуть выше того места, где дерево потемнело от соприкосновения с землёй. И, глядя на нить, Лизи вспомнила, что видела её, когда убегала в темноту, аккурат перед тем как Дули вырвал крест из руки и отшвырнул в сторону.

Это африкан, который мы оставили у большой скалы над прудом. Потом он вернулся, в какой-то момент вернулся, взял его и пришёл сюда. Распустил часть, обмотал нитью крест, продолжил распускать африкан, уходя от могилы, с тем чтобы нить привела меня к призу.

С гулко и медленно бьющимся сердцем Лизи бросила крест и пошла по нити, свернула с тропы, двинулась вдоль опушки Волшебного леса, перебирая нить руками. Высокая трава шуршала, обтекая её бёдра, кузнечики прыгали, люпины источали сладкий аромат. Где-то цикада запела песню жаркого лета, и в лесу прокаркала ворона (Это была ворона? По звуку — ворона, самая обычная ворона), словно приветствуя её; и нигде — ни автомобилей, ни самолётов, ни человеческих голосов. Она шла по траве, следуя за нитью из распущенного афгана, того самого, в который десятью годами раньше кутался холодными ночами её измученный бессонницей, испуганный, слабеющий муж. Впереди одно дерево «нежное сердце» чуть выступало из ряда других. Раскидистые ветви образовывали островок манящей тени. Под деревом Лизи увидела высокую металлическую корзину для мусора, в ней — жёлтый свёрток. Цвет потускнел, шерсть спуталась, казалось, в корзину бросили большой жёлтый парик, вымоченный дождём, или труп старого кота, но Лизи с первого взгляда поняла, что перед ней, и у неё защемило сердце. В голове вдруг зазвучала песня «Слишком поздно поворачивать назад» в исполнении «Свингующих Джонсонов», и она почувствовала руку Скотта, который вёл её танцевать. Следуя за нитью, Лизи вошла в тень дерева «нежное сердце», опустилась на колени рядом с тем, что осталось от свадебного подарка матери своей младшей дочери и мужу младшей дочери. Взяла в руки остатки афгана… и то, что в нём лежало. Прижалась лицом к влажной выцветшей шерсти. Афган пах сыростью и плесенью, старая вещь, брошенная вещь, вещь, от которой теперь шёл запах скорее похорон, чем свадеб. Это было нормально. По-другому и быть не могло. Лизи вдыхала запах всех тех лет, которые афган провёл здесь, привязанный к кресту на могиле Пола, дожидающийся её, превратившись в некое подобие якоря.

11

Чуть позже, когда слёзы иссякли, она положила посылку (конечно же, это была посылка) обратно в корзину и посмотрела на неё, прикоснулась рукой к тому месту, где жёлтая нить отделялась от афгана. Удивилась, как это нить не порвалась. Ни когда Дули упал на крест, ни когда вырвал его из своей руки, ни когда отбросил в сторону. Естественно, сказалось то, что Скотт привязал нить к самому низу вертикальной стойки, но всё равно это было чудо, учитывая длину нити и время, которое этот чёртов афган пролежал здесь, открытый всем ветрам и дождям. Синеглазое чудо, иначе и не скажешь.

Но, разумеется, иногда потерявшиеся собаки возвращаются домой; иногда старые нити не рвутся и приводят тебя к призу, которым заканчивается охота на була. Она начала разворачивать афган, потом заглянула в корзину. Увиденное заставило её печально рассмеяться: под свёртком лежали пустые бутылки. Одна или две выглядели относительно новыми, и она точно знала, что верхняя — новая, потому что десять лет назад ещё не было такой марки виски, как «Крепкий лимонад Майка». Но большинство бутылок были старые. Значит, именно сюда он приходил в 1996 году, чтобы напиться, но, даже в стельку пьяный, слишком уважал Мальчишечью луну, чтобы разбрасывать по лесу пустые бутылки. Могла бы она найти здесь другие корзины с бутылками? Возможно. Скорее да, чем нет. Но для неё имела значение только эта корзина, которая и подсказала Лизи, что именно сюда он пришёл, чтобы сделать последнюю в своей жизни работу.