Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горбачев поднял вопрос об этом во время саммита, напомнив Бушу, что «70 процентов межреспубликанских границ фактически не определены». Белорусы требовали части Литвы. Восточная Эстония была населена в основном русскими. Молдаване хотели присоединиться к Румынии. И Крым, и Донецк стремились к автономии. И в любом случае, продолжал Горбачев с нарастающим раздражением, по всей Восточной Европе были спорные земли, в Польше, Болгарии, Трансильвании. Он попросил Буша присоединиться к нему в принятии декларации саммита о принципе «территориальной целостности и нерушимости границ». Самоопределение, по его словам, возможно только «в конституционных, правовых рамках». «Такова же моя позиция по Прибалтике… Для нас это дело принципиальное»[1349].
Буш уклонился от ответа на вопрос о принятии декларации саммита, но он был готов поддержать новый Союзный договор Горбачева. Это, по его словам, «путь к продвижению вперед». Ново-Огаревский процесс теперь был деликатно сбалансирован: переговоры шли медленно. Горбачев ожидал, что первыми подпишут соглашение две или три республики во главе с Россией и Казахстаном. Затем последуют остальные, включая Украину, что позволит принять новую Конституцию. Но на самом деле только девять из пятнадцати республик высказались «за», и позиция Украины была особенно проблематичной. Это была вторая в экономическом отношении республика СССР после России. Ситуация там была нестабильной, поскольку западная часть страны проголосовала за независимость на референдуме в марте 1991 г.[1350]
Чтобы поддержать Горбачева, Буш решил посетить Украину, где выступил в Верховном Совете республики с речью в поддержку нового Союзного договора. Он вылетел в Киев сразу после Москвы в сопровождении вице-президента Янаева. По мнению Скоукрофта, это было одно из самых успешных выступлений Буша – убедительное подтверждение основных американских принципов свободы, демократии и терпимости. Президент лично усилил проект речи одобрением достижений Горбачева[1351]: «Некоторые люди призывали Соединенные Штаты сделать выбор между поддержкой президента Горбачева и поддержкой независимых лидеров по всему СССР. Я считаю это ложным выбором. Справедливости ради надо сказать, что президент Горбачев добился удивительных вещей, и его политика гласности, перестройки и демократизации указывает на цели свободы, демократии и экономической свободы». Это не очень понравилось украинским националистам. Буш также воспользовался случаем, чтобы более широко высказаться об опасностях насильственного сепаратизма в СССР и вокруг него, не в последнюю очередь в Югославии. «И все же свобода – это не то же самое, что независимость. Американцы не поддержат тех, кто стремится к независимости, чтобы заменить удаленную тиранию местным деспотизмом. Они не будут помогать тем, кто пропагандирует самоубийственный национализм, основанный на этнической ненависти». Эти слова были восприняты воинствующими украинцами как прямая критика их собственной борьбы за независимость. Со временем эта киевская речь еще аукнется Бушу[1352].
Его непосредственная реакция на поездку была очень позитивной. «Мне легко, и я счастлив, потому что чувствую, что визиты в Москву и Киев прошли хорошо, – написал он Горбачеву в самолете по пути в Америку 1 августа. – У нас было много впечатлений от событий, и мы немного посмеялись по пути». Он подписал: «Эти искренние наилучшие пожелания исходят от вашего друга, Дж.Б.». Скоукрофт тоже был доволен. Кроме того, что он назвал «черным облаком над Балтикой», он чувствовал, что договор о СНВ и их общее «взаимопонимание» позволяли «считать стакан наполовину полным»[1353].
Однако мысли Буша занимали и другие вещи. Как политик, он никогда не мог забыть о внутренних проблемах США. Откровенничая с Горбачевым во время саммита, он признался: «Я боюсь 1992 года… Вы знаете, что для нас это год выборов, время, когда реальность заменяется риторикой, когда стороны в политической борьбе обмениваются ударами»[1354]. Бушу было трудно переключиться на эту решающую битву. Весной он был подавлен этим – несмотря на триумф войны в Персидском заливе и самые высокие за всю историю результаты опросов общественного мнения. Считалось, что он чувствовал слабость частично из-за заболеваний сердца и щитовидной железы, которые, правда, были успешно вылечены. Когда он вернулся домой из Москвы, в ответ на вопрос журналиста он сказал, что единственное, что может помешать ему снова баллотироваться в 1992 г., так это плохое самочувствие. И при этом заявил – на случай, если кто не понял: «Я чувствую себя на миллион баксов»[1355]. Но рейтинги его одобрения снижались – пик войны в Персидском заливе давно прошел, и американцы, похоже, не особенно интересовались Московским саммитом. Поскольку экономика США все еще боролась с рецессией, а безработица составляла почти 7%, людей больше беспокоило внутреннее благополучие, чем мир во всем мире[1356]. В целом, сказал Буш, «это был долгий июль». Он очень хотел полноценно отдохнуть в штате Мэн и 6 августа вылетел в Кеннебанкпорт в отпуск[1357].
Горбачев тоже чувствовал себя «чертовски уставшим» и отчаянно нуждался в передышке, но в целом он тоже был доволен тем, как все прошло. Он был в хорошем настроении – даже несмотря на стрельбу в Литве, случившуюся под конец переговоров и несколько ослабившую их «кипучий дух». Саммит и договор СНВ были и «моментом славы» для него лично, но и крупным политическим триумфом, состоявшимся вскоре после того, как в Лондоне его приняли в свой ближний круг промышленно развитые страны мира. Более того, незадолго до встречи с Бушем он провел долгий и суетной ужин в Ново-Огарево с Ельциным и президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым. В приподнятом настроении они с оптимизмом смотрели в будущее, ожидая подписания Союзного договора и дальнейших действий. Горбачев даже неосторожно заговорил о замене Крючкова и Павлова – главных препятствий на пути реформ, – игнорируя предупреждения Ельцина о том, что КГБ мог установить прослушку в обеденном зале резиденции. 2 августа, после саммита, президент СССР объявил, что Союзный договор теперь готов к подписанию, и отправился в Крым на отдых. Своим кремлевским помощникам он сказал, что вернется 20 августа на церемонию подписания[1358].
***Однако все вышло совсем не так. Поначалу оба лидера сверхдержав наслаждались отдыхом на море, проводя много времени с внуками. Бушу очень понравилась возможность снова походить под парусом и порыбачить в Атлантике. «Когда я на лодке, то думаю только о хорошем, смотрю и слушаю море, – отметил он в своем дневнике. – Разум полностью отвлекается от насущных проблем». Потом он добавил: «Я могу просто сидеть на крыльце и смотреть, как дети играют на скалах». Тем не менее год выборов надвигался. Он остро ощущал его давление. «Постоянно говорят, что меня трудно победить. Чем больше мы слышим об этом, тем больше я беспокоюсь», – признался он 12 августа. Что не давало
