Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) - Николай Берг

Шума добавляется еще больше, когда за дверями раздается наглый и настырный голос, оповещающий о прибытии прЭссы, я узнаю этого, радиоведущего Чечако. Ишь и его нелегкая принесла. От слова прЭсса всех присутствующих передергивает в той или иной степени. Ильяс бурчит:

— Когда я слышу слово «прЭсса», моя рука тянется к пулемету!

Очевидно, что остальные с этим постулатом согласны, невзирая на явную конфронтацию в пределах этой комнатенки. Впрочем, долго выражать свое недовольство им не выходит — все же конфликт интересов налицо, к тому же, вдавливая в комнату ржевского паренька-часового, лезет буром знакомая публика — инженеры приперлись, они в отличие от военных дисциплину понимают своеобразно и вопить умеют отлично. Теперь в комнатушке словно в метро в час пик. Цыганский табор в мужском исполнении. И сразу становится очень шумно, причем достаточно было бы одного Чечако, он сам по себе уже «человек-толпа», но он-то не один! Значит, все же мой бестолковый вызов по этой самой «ежитсе» дошел до ушей инженерской артели. И это замечательно!

Теперь ржевских уже просто задавили массой. Шум стоит добротный, но голос радиоведущего штопором ввинчивается и в этот шум:

— Это эти что ли неделоделанные нашего докторенка откиднеппали?

— Кто вы такие? Что вам надо? — несколько даже теряется старлей.

— Свободу докторенку! Позор кровавой хунте! Руки прочь от нашего любимого клизматория! Всем сестрам по сапогам! А всем братьям по мордам! — продолжает резвиться прЭсса.

Я тихо злорадствую, глядя на неприятное положение, в которое попали мои обидчики. Количественно и качественно они явно в проигрыше. Хотя держатся все-таки достойно. Надо отметить — хорошо держатся, по-мужски.

— Тут стало слишком много народу — замечает европеоид.

— Предлагаем обсудить ситуацию в спокойной обстановке, без большого стечения публики — добавляет азиат. Поворачивается к растерявшемуся явно своему старлею и велит вернуть врачу — мне то есть — изъятое во время задержания оружие и снаряжение. Это радует, значит пошли на попятный. Впору перевести дух, хотя я чувствую, что еще не кончилось паскудство.

Хоть вокруг — солнечный жаркий день, на секунду накатывает мозглой стылой сыростью, запахом солярки и выхлопных газов на морозе… До меня доходит — из-за чего весь сыр бор начался. Ну да, видели мою физию оба этих ублюдка. Я-то их не запомнил, было их полтора десятка. Робинзоны, мля… Я так до сих пор и не знаю, чем соблазнил капитан Ремер нашего снайпера, что тот поскакал без раздумий помогать попавшей в неприятности чужой группе, да еще и меня с собой потянул. Хорошо мы тогда вляпались, всеми четырьмя конечностями и мордами в самую грязь. То, что отделались потерей передних зубов Ильяса — это просто чудо. Кусками, нарезкой, как в клипе, проскакивают впившиеся в память, словно осколки в дерево, несвязанные друг с другом картинки — и дробь чужих пуль, сыпанувших густо по нашему автобусу, и странно хрюкнувший мужик из команды Ремера, принявший на себе те пули, что пожалуй, шли в меня. Или в сидевшего рядом салобона Тимура? И отвратительное чувство полной беспомощности, когда мы вывалились из расстрелянного автобуса и схоронились за спущенным колесом. Так в организованную засаду я ни разу не попадал и гадостное ощущение надолго осталось. Хотя, как потом разложил по полочкам Енот — идиотская была засада, дураки неопытные делали. Ну я ему верю, конечно, но и дураки сумели оставить от группы Ремера всего двоих выживших — его самого, да этого самого Енота. Остальных мы потом схоронили на пустыре, оставив вместо памятника сгоревшую и пробитую во многих местах медицинскую «таблетку», впившуюся голыми ободами в промерзшую землю… Поневоле вспоминается, как мы волокли по ночному двору, освещенному догоравшей машиной, дверь с примотанным к ней Енотом. Мерзкое ощущение, когда моя нога попала в брошенный посреди всего этого чужой чемодан со шмотками, чуть я тогда не навернулся, пока отцепил какую-то цепкую тряпку, обмотавшуюся вокруг ботинка. Пожар в чужой квартире, тоскливое ощущение, что вот-вот прогорит хлипкая дверь сортира, где мы ухитрились кучей укрыться… Муторный страх, прилипший как хлобыстнувшая мне в лицо ихорозная жижа из прострелянной башки навалившегося на меня зомбака. Тимур, сукота, ухитрился пальнуть так, что уделал меня ошметками из мертвяцкой головы всего.

Хорошо, что все тогда было из рук вон плохо, потому некогда было как следует забояться, что попала эта гадость в невидимую глазом ссадинку на лице, не до того было… Потом стало страшно, на следующий день накатило… Хотя вот разжились же аж тремя новыми членами команды — и толково разжились — что Ремер, что Енот толковые вояки, да и салобон Тимур тоже, как сейчас видно — полезное приобретение. Горячий конечно субьект, не отнять, но после первых стычек и постановок на место стал вполне себе человеком. Тот же Енот мне тогда рассудительно пояснил, что с дагестанцами вполне можно кашу варить. Только надо понимать их менталитет. Они обязательно должны наехать, чтобы понять — с кем имеют дело, типа человек или жидко насрано. Не огрызнулся, струсил, потек — все, сядут на шею и ноги свесят или еще что хуже учудят. Огрызнулся в ответ на наезд, не испугался — значит человек. Тогда проверят — один или за тобой сила есть. Если не одиночка и сила есть — значит такой же как они, дальше уже будет легче, без дурнины кавказской. Но мы одновременно с приобретением трех стрелков, получили и кучу проблем — и с группой Ремера не все мне ясно даже сейчас, что там за интриги были, которые кончились прямой подставой всей группы, причем тройной подставой. Мы-то с Ильясом только в третью попали, а группа из первых двух вывернулась только благодаря выучке и то с двумя трехсотыми, да и Тимур тоже еще тот фрукт. Собственно он как ни крути — а дезертир, потому как оказавшись без автомата удрал из своей компании. А калаш его я ж своими руками у него и отнял незадолго до памятной встречи, когда он за своим утерянным автоматом явился. Выбрав крайне экзотический способ встречи в весьма экзотическом месте… И это не считая этих засранцев, которых выслали тогда с территории завода под нашим конвоем и которые сейчас меня вломили по полной схеме. Черт меня дернул с нашатырем соваться! Пора кончать с этими замашками. Болтать сгоряча я уже отучился и вроде как Ржевским ничего внятного не сказал. Ну и с медициной и гуманизмой надо сворачиваться, нарвусь ведь. Вон совсем недавно было совещание медиков на разные темы, и совершенно неожиданно выяснилось, что мы в своем городишке сильно везучими оказались — в ряде мест медиков впрямую публика линчевала, посчитав за достоверную версию о прямом участии медицины в появлении зомби на улицах. Дескать это лекаря во всем виноваты. В Кракове вон возмущенные толпы цельную клинику спалили. Причем, что характерно — именно ту клинику, где лекаря оказались толковыми и крутыми людьми, и не допустили взрыва зомбирования, что было в большинстве больниц, куда стаскивали укушенных и умирающих и откуда мертвяки потом валили валом, снося все живое поблизости. За это лекарей и пациентов и спалили по лучшим канонам европейской культуры — дескать именно в этой клинике зомбаков и развели, раз у них все в порядке, а вокруг все плохо — значит, они и виновны. Доложили нам это все очень сухо. Вообще вскользь, походя, ну а когда публика лечебная заволновалась и стала задавать вопросы — тогда несколько поподробнее, но опять же без подробностей и суконно-шинельным языком. После этого мы немного иначе восприняли жест руководства Базы в самом начале — а именно выделение групп охраны и обороны для каждого лечебного учреждения в Кронштадте буквально на второй же день Беды. Видно знали уже тогда, что могут быть и погромы больниц и аптек, как при холерных бунтах было. После этого совещания тех, кто по-прежнему протестовал против ношения оружия медиками, стало значительно меньше. У нас в больнице таких двое осталось всего. Но это уж такие упертые люди, что им хоть кол на голове теши.