Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке - Михаил Салтыков-Щедрин

Впервые — ОЗ, 1881, № 1 (вып. в свет 22 января), стр. 229–278.

Написано в Петербурге в 1880 г. Авторская дата окончания работы, обозначенная в публикации: «25 декабря 1880 г.».

Глава IV посвящена Франции: революционной и социалистической 40-х годов и буржуазно-республиканской 70-х годов.

Во многих отзывах печати подчеркивалась художественно-публицистическая сила и яркость новой главы. «На этот раз, — заявлял один из критиков, — Щедрин был осенен настоящим вдохновением. Политическое положение современной Франции Щедрин рисует красками положительно изумительными»[317].

В качестве выдающейся черты новой работы писателя подчеркивалось то, что в характеристике иноземной жизни он проявил такую же проницательность мысли и самостоятельность суждений и оценок, как и при освещении вопросов русской действительности. «В каждом вопросе, — говорилось в одном из отзывов, — он попадает в самую его суть и, кроме того, в мало, сравнительно, знакомой ему западноевропейской жизни, откапывает и указывает такие существенные черты, которые весьма значительно могут повлиять на сложившиеся у нас представления о тамошних взглядах и отношениях…[318]

Были, однако, и другие отзывы. Некоторые из либеральных публицистов, сторонников европейского конституционализма, не признали основательности салтыковской критики буржуазного Запада. По мнению В. Р. Чуйко, Салтыков «смотрит на Францию сквозь мрачные очки своей сатиры». О «результатах» наблюдений Салтыкова над буржуазной государственностью Франции, подытоженных в формуле «республика без республиканцев», — этот же критик заявляет: «…результаты <…> плачевные, но, к счастью, они не отвечают действительности». Вместе с тем критик предъявляет Салтыкову упрек в идеализации Франции как «светоча» социалистических идеалов, «которых еще никто не знает и не может определить»[319]. Это была критика «За рубежом» с позиций русского буржуазного лагеря, сильно укрепившегося к этому времени. Раздались голоса и в защиту отдельных политических деятелей Третьей республики, «обиженных» салтыковской сатирой (см. ниже, в прим. о Лабуле, выступление в его защиту Г. Градовского и К. Арсеньева).

Либерально-народническая «Неделя», не оспаривая салтыковской критики парламентаризма Третьей республики по существу, считала, однако, это выступление «несвоевременным» (имея в виду, конечно, конституционные надежды этого времени в России). «Как бы ни были справедливы взгляды почтенного сатирика, — писала «Неделя», — высказывание их, во всяком случае, несвоевременно, а несвоевременность — большой порок в писателе»[320].

В отзывах печати не были обойдены вниманием и русские темы главы IV. Некоторые же критики усматривали в них, весьма, впрочем, субъективно, главнейшую суть главы. Таков, например, отзыв Арс. Введенского. Он начинается словами: «Среди нас есть один поэт, мощными чертами вызывающий в нас сознание трагизма нашей жизни, — Щедрин, в главе IV «За рубежом». «Горький смысл» этого выступления писателя критик усматривает в скрытых, но «заданных» автором сопоставлениях современности с изображением тех «суровых, жестоких времен, когда все напоминания о сознательности» представлялись не только «нежелательными», но и «опасными», когда при всей страстности в поисках общественного идеала он «ускользал от практического применения» По поводу этого изображения духовной драмы русских людей 40-х годов критик пишет: «…необходима только аналогия, чтобы понять, как душевно живут и настоящие современные люди…», «Щедрин … представляет читателю это тяжелое горе. Таков смысл произведения Щедрина; не понимать его — невозможно; извращать — постыдно…»[321].

С представлением о Франции и Париже для меня неразрывно связывается воспоминание о моем юношестве, то есть о сороковых годах… — Начальные страницы главы IV — автобиографичны. (Подробнее об этом см. в кн.: С. Mакашин, Салтыков-Щедрин. Биография, т. 1, изд. 2-е, М. 1951, стр. 171 и след.). Они важны, однако, не только в качестве материала для суждений о том, как складывалась личность и мировоззрение самого Салтыкова. В них дана яркая характеристика целого и очень важного этапа в развитии русской общественной мысли. В художественно-публицистической литературе о 40-х годах значение последних как времени формирования социалистической идеологии в демократических слоях русской интеллигенции нигде, быть может, не подчеркнуто более выразительно и сильно, чем это сделано в главе IV «За рубежом».

…примкнул… к … безвестному кружку… — К кружку М. В. Буташевича-Петрашевского.

…не к Франции Луи-Филиппа и Гизо, а к Франции Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана и в особенности Жорж-Занда. — Луи-Филиппу и Гизо — этим символам послеиюльской реакции во Франции — Салтыков противопоставляет имена властителей социальных дум своей молодости. Идеи Сен-Симона, Кабе, Фурье сыграли выдающуюся роль в формировании мировоззрения Салтыкова и других петрашевцев.

…оттуда воссияла нам уверенность, что «золотой век» находится не позади, а впереди нас… — Вслед за Фурье, Сен-Симоном и др. русские социалисты-утописты обращали свои мечты о «золотом веке» не к прошлому, а к будущему. В известном «Карманном словаре иностранных слов» М. В. Петрашевский утверждал, что «не преданием о прошедшем, но сказаньем о грядущем должно считать… «золотой век» («Карманный словарь иностранных слов, вошедший в состав русского языка», вып. 2, СПб. 1846, стр. 219). Это был один из источников исторического оптимизма Салтыкова.

…даже такое дело, как опубликование «Собрания русских пословиц», являлось прихотливым и предосудительным. — Сборник В. Даля «Пословицы русского народа» был приготовлен к печати еще в конце 40-х годов, но николаевская цензура запретила издание. Книга смогла быть напечатана (в доработанном виде) лишь в 1862 г.

…когда Бонапарт, с шайкой бандитов, сначала растоптал, а потом насквозь просмердил Францию. — Племянник Наполеона I, Шарль-Луи Бонапарт в декабре 1848 г. был избран президентом республики, а 2 декабря 1851 г., опираясь на искавшую «сильного правительства» буржуазию, армию и духовенство, произвел государственный переворот, передавший в его руки всю полноту фактической власти; через год — 2 декабря 1852 г. — он провозгласил себя под именем Наполеона III императором Франции. Свое царствование Бонапарт ознаменовал ожесточенным преследованием рабочего движения, политическими репрессиями, авантюрами, развернутой системой реакции. Его империя просуществовала до франко-прусской войны 1870 г. Салтыков, с отвращением относившийся к «последнему императору Франции», неоднократно называет его в дальнейшем изложении словом «бандит».

…мы не могли без сладостного трепета помыслить о «великих принципах 1789 года» и обо всем, что оттуда проистекало. — 30-40-е годы во Франции были не только периодом расцвета социальных утопий, но и временем интенсивного оживления революционно-политической мысли, питавшейся традициями Великой французской революции (ожесточенные споры «робеспьеристов» с «каратистами», возникновение многочисленных революционно-республиканских обществ вроде «Друзей народа», «Общества прав человека», и т. п. деятельность Бланки, Распайля и т. д.).

…шатобрианы… — ростбифы.

…зачитывались «Историей десятилетиях Луи Блана. — «История десяти лет» (Revolution française. Histoire des dix ans. 1830–1840, 1–5) утопического социалиста Луи Блана выходила в Париже в период с 1841 по 1844 г. Резкая критика Июльской монархии в этой работе памфлетного характера пользовалась у современников большим успехом.

…Процесс министра Теста, агитация в пользу избирательной реформы, высокомерные речи Гизо по этому поводу, палата, составленная из депутатов, нагло называвших себя conservateurs endurcis, наконец, февральские банкеты… — Перечисляются политические факты и эпизоды, непосредственно предшествовавшие революционным событиям в феврале 1848 г. Жан-Батист Теста, бывший последовательно с 1834 по 1843 г. министром торговли, юстиции и общественных работ, оказался сильно скомпрометированным в деле об отдаче соляных копей в аренду за большую взятку и был привлечен к суду. Процесс Теста, происходивший в 1847 г., был использован парламентской группировкой буржуазии, так называемой «династической левой», для очередной агитационной кампании в пользу реформы избирательного права. Ответом на все попытки оппозиции добиться расширения избирательного корпуса служили «высокомерные речи Гизопо этому поводу»: «Избирателей и без того довольно, — говорил Гизо, — всеобщая подача голосов — нелепая система»; «обогащайтесь, трудитесь, и вы сделаетесь избирателями». Однако атаки сторонников реформы продолжались. Движение проявлялось в устройстве ряда оппозиционно-республиканских банкетов. Запрещение Дюшателем и Гизо демократического банкета, назначенного на 22 февраля, послужило сигналом к революции. 23 февраля на улицах Парижа уже шли баррикадные бои. В этот день пало министерство Гизо, а на другой день министр Луи-Филиппа бежал от побеждавшей революции в Лондон.