Духи Великой Реки - Грегори Киз

Закончив обряд, Ю-Хан отошел от костра, и его место заняла Хизи. На лице старика было такое знакомое ей выражение — казалось, Хизи видит его обычную улыбку. Хин свернулся рядом с хозяином, положив голову тому на ноги; в глазах собаки застыло озадаченное выражение. Хизи опустилась на колени и стала гладить свалявшуюся, грязную шерсть старого пса.

— Еще он велел передать тебе… — прошептала девочка. — Но ты и так уже знаешь.

Но все же она передала Хину последние слова Братца Коня, и потом они долго молча сидели рядом.

Когда опустилась ночь, путники разожгли костер побольше. Никому не хотелось мыться водой Эриквера, поэтому от людей все еще пахло потом, кровью, грязью. Перкар почти не спал и беспокойно ворочался с боку на бок; остальные провели ночь не лучше.

На рассвете юноша все-таки ненадолго уснул, и во сне ему стало ясно, что же так всех тревожит.

— Никак не могу поверить, — признался он Хизи, — что Изменчивый мертв, хоть мы и принесли ради этого такие жертвы.

— Я чувствовала, как он умирает, — ответила девочка, — но тоже никак не могу поверить в его смерть.

— Значит, есть еще одно дело, которое мы должны совершить, прежде чем покинем Балат.

Хизи неохотно кивнула:

— Да. Еще одно последнее дело.

XXXIX

БОГИНЯ

Перкар осторожно ступал по неровным красным камням, хотя спуск в ущелье не казался ни особенно крутым, ни опасным. Но после всего, что выпало им на долю, и к тому же потратив большую часть дня на поиски тропы, ведущей вниз по крутым утесам, он не хотел споткнуться и сломать руку или шею.

Внизу стремительный поток разбивался на миллионы брызг, которые яркие солнечные лучи превращали в облако мелких бриллиантов; необыкновенно приятная влажная прохлада сменила сухой воздух.

— Все-таки это правда, — крикнул Перкар своим спутникам, все еще стоящим на краю ущелья. — Самая настоящая правда! Это не тот Изменчивый, которого я знал раньше.

— Ничего общего, — согласился Нгангата.

Хизи почувствовала, как ее постепенно отпускает напряжение. Чешуйка на руке совсем не откликалась на близость реки, да и колдовское зрение ничего не говорило. Перед ней была просто вода, текущая по узкому ущелью со склонами из красного и желтого камня.

— Трудно себе представить, что этот узкий поток и есть река, — сказала она.

— Как раз здесь я впервые увидел бога-Реку, — ответил ей Перкар. — Здесь началось мое путешествие к тебе — наше путешествие, — поправился он, взглянув на догнавшего его Нгангату, и хлопнул полуальву по плечу. — Спускайся сюда, — крикнул он Хизи.

— Разве ты не предпочел бы, чтобы я осталась наверху?

— Нет. Я предпочитаю, чтобы ты была рядом со мной, — ответил юноша и протянул руку, чтобы помочь девочке спуститься.

Лишь несколько раз поскользнувшись, все благополучно добрались до дна ущелья, — даже Тзэм, хотя он, как заметила Хизи, с опаской оглядывался назад должно быть, заранее сокрушаясь по поводу необходимости лезть наверх.

— Раньше я чувствовал только его ледяной холод и ненасытный голод, — начал Перкар, — а теперь…

— Теперь здесь чувствуется присутствие кого-то живого, — закончил за него Нгангата.

Перкар кивнул и с чувством внезапного смущения замедлил шаги, дойдя до узкого каменистого пляжа. Все же, преодолев неловкость, он достал из небольшого мешочка на поясе горсть цветочных лепестков и высыпал их в тихую заводь у берега, потом прокашлялся и запел, сначала робко, но постепенно все более уверенно и громко:

Кто я? Богиня потока, Богиня речная.Косы мои серебрятся, с холмов сбегая.Долгие руки в долины я простираю.В водном чертоге живу, веков не считая.Вечно живые бегут мои ясные воды,Тихо бессчетные миги слагаются в годы.

Перкар пел и пел песню богини потока, которой она научила отца его отца много, много лет назад. Когда он пел эту песню раньше, он обращался к тихой речке, протекающей по пастбищам его клана, узкому потоку, который почти можно было перепрыгнуть. Здесь же стук камней, перекатываемых на быстрине, почти отбивал для него ритм, и вдруг новые слова без всяких усилий потекли с его языка: Перкар пел строфы песни богини потока, которых никогда раньше не существовало. А потом — Перкар и не заметил, как перестал петь, — песня стала звучать, словно напеваемая быстрыми струями, из глубин поднялась голова, длинные черные пряди волос рассыпались по волнам, и древние янтарные глаза молодой женщины с юмором взглянули на Перкара.

Однажды юноша смертный пришел к потоку,Мать его Дубом звала, чтобы рос высоким.Звал его Дубом отец, чтобы рос упорным,Юноша смертный пришел к моим водам полным.Рос, как репейник в поле, собирая силы, —И полюбил он меня, и стал моим милым.

Перкар чувствовал все большее смущение — богиня рассказывала историю, которую теперь уже все знали. Песня говорила о его наивности, о ее гневе, о смерти. Но закончила богиня так:

И вот я теку, и на солнце блистают воды,Но ныне — уже не так, как в былые годы:Боле жестокий Старик меня не сжирает.Болью моею бег свой не ускоряет.Глупой мужскою отвагой была спасена я,Мне избавителем стала любовь земная.

И вот я теку и теку, спокойно и гордо,И с каждым годом — прекрасней, чем в прошлые годы.И более не страшны мне мороз да стужа,И ныне зима да осень — весны не хуже.

С последним словом богиня поднялась из воды, более величественная, чем когда-нибудь раньше, и Перкар сам не заметил, как преклонил колени.

Богиня приблизилась и шутливо взъерошила его волосы.

— Встань, глупый мальчик, — пожурила она Перкара. — Мы с тобой слишком близко знакомы для таких церемоний.

— Да, но… — начал юноша, но только беспомощно пожал плечами. Однако богиня заглянула ему в глаза, и тогда Перкар нашел нужные слова: — Такой чести я не заслуживаю — стать куплетом твоей песни.

Богиня рассмеялась — тем самым серебристым мелодичным смехом, который он услышал в первый раз… Казалось, с тех пор прошли века.

— То, чего ты заслуживаешь, не имеет никакого отношения к моей песне, — ответила она. — Изменчивый — тоже ее куплет, а уж его имя никогда не стоило того, чтобы быть упомянутым. Но так слагают свои песни боги и богини. Ты — часть моей истории, Перкар, часть, которой я дорожу. В конце концов, это твоя любовь положила конец моим страданиям и дала мне все это. — Она широко развела руки, словно обнимая весело текущие воды.