Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

Именно поэтому называть наши резидентуры во Франции, Бельгии, Нидерландах разведывательной организацией «Красная капелла», по моему мнению, неправильно. Что касается организации Шульце-Бойзена – Харнака, ее, безусловно являющуюся одной из крупных ячеек антифашистского Народного фронта, действующего, в свою очередь, в подполье, стремясь принести пользу именно немецкому народу в борьбе против фашизма, называть «Красной капеллой» тоже неправильно.

Я упомянул, что Леопольда Треппера называли Большой шеф, а меня Маленький шеф. Мне бы хотелось сразу дать пояснения тому, откуда произошли эти наименования. Судя по утверждению французского писателя Жиля Перро, автора книги «Красная капелла», якобы высказанному в беседе с советским политическим обозревателем АПН Александром Игнатовым, «даже гитлеровцы поневоле с уважением именовали его Большим шефом» (Литературная газета. 1989. 10 мая.). Да, действительно, как следует из приводимых им в своей книге ссылок на различных абверовцев и гестаповцев, Леопольд Треппер заслуживал одно время «уважение» «даже гитлеровцев», то есть гестапо, ибо сразу же после своего ареста Леопольд Треппер назвал эту фамилию, предложил сотрудничество с немцами и даже читал лекции перед гестаповцами по курсу об искусстве шпионажа, и вскоре при его непосредственном участии началась радиоигра гестапо – «Центр». Да, это могло вызвать у гестаповцев «уважение к крупному советскому разведчику». И все же хочется задать вопрос: откуда появилось определение Большой шеф? (Жиль Перро. Красная капелла. с. 163-164).

Вот здесь я должен указать, что Жиль Перро, видимо, отнесся к высказываемой Леопольдом Трепером лжи положительно. Из следственного дела гестапо, заведенного на меня, видно, что сразу после моего ареста в Марселе работниками французской полиции и гестапо я был доставлен в Бельгию в «главную тюрьму Бреендонк», где началось следствие. Из дела видно, что я отрицал свою принадлежность к какой-либо разведке. После этого гестаповцы организовали несколько очных станок с моими бывшими «подчиненными». Наиболее значимыми были показания Германа Избутского – Боба. Увидев в тюрьме приведенного для очной ставки Боба, я был совершенно убежден в том, что его подвергли жесточайшим пыткам. Именно в результате этих пыток, не выдержав, он начал давать показания. Это было почти за месяц до ареста в Париже Леопольда Треппера. Он признал, что именно я был руководителем нашей резидентуры в Бельгии, но только занимая в ней второе место. Моим непосредственным руководителем был Большой шеф, а я его помощником – Маленьким шефом. С этого началось мое разоблачение. Более подробно я об этом еще расскажу.

Признаюсь, употребление Бобом наименований «Большой шеф» и «Маленький шеф» убедило меня в том, что я был прав, подозревая ранее, еще находясь в качестве резидента в Бельгии, что Отто поддерживает контакт со своими друзьями, бывшими ранее подчиненными, и, вполне возможно, что поддерживает их материально и выдает себя за Большого шефа. Я говорю, что не исключена возможность, что он бывших друзей поддерживал материально, так как я людям, не приносящим пользы нашей резидентуре, платил мало или вообще не платил.

Вот откуда пошло Большой шеф и Маленький шеф, встречаемое в прессе и в литературе. Находясь в гестапо, я ни разу не слышал подобных выражений.

Я, наконец, хочу еще остановиться на одном немаловажном вопросе. В своей книге «Большая игра» Леопольд Треппер неоднократно утверждает, что он проник в сердце высших кругов рейха. Больше того, в приведенной им схеме «Красного оркестра» (конец 1941 г.) указывается на прямое подчинение Берлина (Харро Шульце-Бойзена, Арвида Харнака и Адама Кукхофа) непосредственно ему и только ему. Он счел возможным даже не указать, что в Берлине по поручению «Центра» для установления связи с перечисленными лицами находился только я. Кстати, никто из приведенных в схеме немецких антифашистов не был подчинен ни Большому шефу, ни Маленькому шефу. Это была совершенно самостоятельная организация немецких антифашистов. Я единственный раз встречался в октябре 1941 г. с Шульце-Бойзеном непосредственно в Берлине. В беседе с ним и его женой ни разу не слышал, что они принадлежали к какой либо советской разведке. Часто употребляемые сейчас в нашей печати якобы присвоенные псевдонимы для Харро Шульце- Бойзена – Старшина, а для Арвида Харнака – Корсиканец мне не были никогда ранее известны. Они не встречались ни в моих беседах с Харро Шульце-Бойзеном, ни во время моего заключения в гестапо. Мне был, если память мне не изменяет, известен только один псевдоним – Хоро, данный Харро Шульце-Бойзену.

Помню, как меня взволновал и глубоко тронул и факт из нашей беседы с Харро Шульце- Бойзеном. Безусловно, он не мог предполагать тогда, что перед ним сидит человек, лично принимавший участие в борьбе испанского народа против фашизма. И вдруг, совершенно неожиданно для меня Харро рассказал, что после того, как Франко поднял в Испании мятеж, вскоре при министерстве воздушного флота Германии был создан отдел-штаб генерала Гельмута Вильберга, в задачу которого входило оказание всех видов помощи мятежникам. Ему стало известно, что в число направлявшихся немецких добровольцев, пересекавших тайно границу для вступления в существовавшие в республиканской армии интернациональные бригады, гестапо сумело внедрить своих агентов. Служебное положение в имперском министерстве воздушного флота позволило Шульце Бойзену собрать информацию о многом, над чем работал особый штаб «W» генерала Вильберга. Немецким антинацистам хотелось сорвать замыслы Канариса, опиравшегося на выработанную Гитлером и Герингом программу по свержению республиканского народного правительства Испании. И вот Шульце-Бойзен после длительного размышления над тем, как помочь испанскому народу в его борьбе против фашистов, пришел к выводу, что весь собранный материал надо передать в советское посольство на Унтер-де-Линден. Но как это сделать? И вот тут-то и было принято решение: конверт со всеми материалами, собранными Харро, опустить в почтовый ящик посольства. Однако и это было не так просто. Можно было предполагать, что за зданием посольства гестапо установило круглосуточную слежку. Это задание было принято к выполнению одной молодой немкой, членом антинацистской группы Сопротивления. Она действительно опустила конверт в почтовый ящик посольства. Улыбаясь, Харро сказал, что он сумел потом установить, что республиканское правительство вполне воспользовалось полученной информацией.

Харро Шульце-Бойзен, видимо, не счел возможным уточнить ни содержание материалов, переданных в посольство, ни того, кто был непосредственно исполнителем задания. Только много позже я узнал, что это была дочь видного гитлеровского дипломата, не боявшаяся слежки со стороны гестапо, Гизелла фон Пельниц. Мне стало известно и то, что она была в связи с этим заданием арестована гестапо, но все же вскоре отпущена, так как веских доказательств ее преступной деятельности у спецслужб не было и сама она держалась на допросах совершенно спокойно и не поддавалась ни на какие провокации.

Выслушав до конца рассказ Харро Шульце Бойзена об оказанной им помощи республиканским борцам против мятежников и итало-германских интервентов, я мог понять, что это была первая попытка антинацистов воспользоваться помощью Советского Союза в их борьбе за освобождение немецкого народа от гитлеровской тирании.

Сейчас я хочу рассказать более подробно о выполнении мною ответственного задания «Центра» в Берлине.

После пережитой неудачи в Праге было каким-то особенно тревожным ожидание встреч с представителями групп, указанных мне в задании «Центра» как резидентуры советской разведки. Хотелось верить, что Ильза Штебе, Курт Шульце, Харро Шульце-Бойзен, Арвид Харнак и Адам Кукхоф живы, не разоблачены и мне удастся выполнить поручение и установить с ними связь. Хотелось верить еще и в то, что сообщенные пароли и явки были правильными и более точными, чем те, которые касались резидентуры Воячек в Праге.

В Берлине мне надо было выполнить не только поручение «Центра», но и решить ряд чисто деловых вопросов. Не буду тратить время на описание всех этих встреч. Прошу мне поверить, что определенная их часть была действительно полезной для нашего акционерного общества. Мне же хочется посвятить эту часть моих воспоминаний, одну из наиболее значимых во всех отношениях, результатам выполнения задания «Центра».