Око Мира - Роберт Джордан

Перрин бы застонал, но нужно было беречь дыхание.

Среди низких холмов стали встречаться громадные валуны, неправильные глыбы обросшего лишайником серого камня, наполовину зарывшиеся в землю, некоторые из них размерами не уступали домам. Куманика опутывала их, и заросли низкого кустарника наполовину скрывали многие валуны. Тут и там проглядывающие среди высохших, бурых кустов куманики одинокие зеленые побеги давали знать, что тут — место особенное. Что бы ни терзало природу за его границами, оно наносило раны земле и здесь, но рана тут была не так глубока.

Вскоре путники перевалили еще через одну гряду, и у ее подножия заблестело небольшое озерцо. Любой из них мог бы перейти его вброд в два шага, но вода в озерце была чиста и прозрачна, как лист стекла: ясно виднелось песчаное дно. Даже Илайас с явным нетерпением заспешил вниз по склону.

Перрин, едва добравшись до пруда, кинулся на землю всем телом и окунул голову в воду. Мгновением позже он, отфыркиваясь, отпрянул от холода воды, которая била из глубин земли. Юноша замотал головой, с его длинных волос разлетелся дождь брызг. Эгвейн ухмыльнулась и плеснула на него водой. Глаза Перрина прояснились. Девушка нахмурилась и открыла было рот, но юноша опустил лицо обратно в воду. Никаких вопросов. Не сейчас. Никаких объяснений. Никогда. Но тихий голосок язвительно шептал ему: — Но тебе же пришлось бы это сделать, правда?

Наконец от воды ребят оторвал оклик Илайаса:

— Все хотят есть, а мне нужна помощь!

Эгвейн взялась за работу в хорошем настроении, смеясь и шутя, и они втроем занялись нехитрым ужином. Кроме сыра и сушеного мяса, ничего больше не оставалось; охотиться возможности не было. По крайней мере, еще был чай. Перрин занимался стряпней молча. Он чувствовал на себе взгляд Эгвейн, видел на ее лице волнение, но как мог избегал встречаться с нею глазами. Смех девушки смолк, шутки ее пропадали втуне, каждая более вымученная, чем предыдущая. Илайас наблюдал отстраненно, ни слова не говоря. Воцарилось молчание, и путники начали свой ужин в угрюмом настроении. На западе краснело солнце, и тени вытянулись, тонкие и длинные.

До полной темноты не больше часа. Если бы не стеддинг, мы все были бы сейчас уже мертвы. Смог бы ты спасти ее? Смог бы срубить ее, будто деревце? Из деревьев кровь не течет, верно? И они не кричат, и не заглядывают тебе в глаза, и не спрашивают «почему?».

Перрин ушел в себя еще глубже. Он почти наяву слышал, как кто-то в глубине его сознания смеется над ним. Кто-то жестокий. Не Темный, нет. Перрину этого бы очень хотелось. Но это не Темный, это был он сам.

На этот раз Илайас нарушил свое правило касательно костров. Деревьев здесь не было, но он наломал сухих веток с кустов и разжег костер на огромной скальной глыбе, торчащей на склоне холма. По наслоениям сажи, которой был запачкан скол камня, Перрин заключил, что этой стоянкой, должно быть, пользовались многие поколения путешественников. Часть большой скалы, выдающаяся над ее основанием, была как-то скруглена, с трещиной на одной стороне, где неровную поверхность покрывал мох, старый и бурый. Желобки и выемки в округлой части камня, выветрившиеся за многие годы, показались Перрину необычными, но он был слишком поглощен унынием, чтобы думать о них. Однако Эгвейн, пока ела, внимательно изучала их.

— Вот это, — сказала она наконец, — с виду совсем как глаз.

Перрин моргнул — камень и вправду походил на глаз, даже под слоями сажи и копоти.

— Глаз и есть, — сказал Илайас. Он сидел спиной к костру и к скале, разглядывая окружающую местность и жуя полоску сушеного мяса, по жесткости не уступавшего подметке. — Глаз Артура Ястребиного Крыла. Глаз самого Верховного Короля. Вот к чему в итоге пришли его держава и его слава.

Он произнес это рассеянным тоном. Он даже жевал рассеянно: взгляд Илайаса и все внимание притягивали холмы.

— Артур Ястребиное Крыло! — воскликнула Эгвейн. — Вы меня разыгрываете. Да это вообще не глаз. С чего бы кому-то в голову взбрело вырезать глаз Артура Ястребиного Крыла вон там, на скале?

Илайас покосился через плечо на девушку, ворча:

— Чему вообще вас, деревенских щенят, учат?

Он хмыкнул и, выпрямившись, опять вернулся к наблюдению за холмами, но продолжил:

— Артур Пейндраг Танриал, Артур Ястребиное Крыло, Верховный Король, объединивший все земли от Великого Запустения до Моря Штормов, от Океана Арит до Айильской Пустыни, и даже кое-какие за Пустыней. Он даже послал войска по ту сторону Океана Арит. Предания гласят, что он правил всем миром, но и того, чем он и в самом деле правил, хватило бы любому человеку и без преданий. И он установил на земле мир и правосудие.

— Все равны перед законом, — произнесла Эгвейн, — и ни один человек да не поднимет руку на другого.

— Значит, сказания вы все-таки слышали, — усмехнулся Илайас сухо. — Артур Ястребиное Крыло установил мир и правосудие, но вершил он его огнем и мечом. Ребенок мог проскакать верхом от Океана Арит до Хребта Мира с мешком золота, не испытывая ни капли страха, но суд Верховного Короля был таким же безжалостным, как та скала, для любого, кто посмел бы усомниться в его власти даже просто своим существованием, или для тех, о ком лишь думали, что они станут вызовом ему. У простого люда был мир, и правосудие, и набитое брюхо, но он двадцать лет осаждал Тар Валон и назначил цену в тысячу золотых крон за голову каждой Айз Седай.

— Я думала, вы Айз Седай недолюбливаете, — сказала Эгвейн.

Илайас скривил губы в улыбке.

— Неважно, что я люблю и не люблю, девочка. Артур Ястребиное Крыло был гордым глупцом. Целительница Айз Седай спасла бы его, когда он заболел — или, как говорят некоторые, был отравлен, — но все Айз Седай, еще остававшиеся в живых, были загнаны в Сияющие Стены и всю свою Силу использовали на то, чтобы сдержать войско, от бивачных костров которого ночью стало светло как днем. Да он в любом бы случае не позволил Айз Седай приблизиться к себе. Айз Седай он ненавидел так же сильно, как и Темного.

Рот Эгвейн сжался, но когда она заговорила, то сказала лишь:

— Так какое все эти слова имеют отношение к тому, глаз это Артура Ястребиного Крыла или нет?

— Самое прямое, девочка. И вот воцарился мир, не считая происходящего за Океаном; народ радостно приветствовал его, куда бы он ни пришел, — видишь ли, люди и в самом деле любили его; при всем том человеком Король был суровым, но никогда не проявлял свою жестокость с простым народом, — ну вот он и решил, что самое время построить для себя столицу. Новый город, не связанный в памяти людской ни с какими старыми деяниями, или распрями, или соперничеством. Здесь он и стал возводить ее, в самом центре страны, ограниченной зорями, Пустыней и Запустением. Здесь, куда ни одна Айз Седай никогда не придет по доброй воле и где, окажись она тут, не сможет воспользоваться Силой. Столица, из рук которой однажды все страны получили бы мир и правосудие. Когда было провозглашено о строительстве столицы, простой люд пожертвовал достаточно денег, чтобы воздвигнуть Королю памятник. Большинство людей взирало на него как на стоящего лишь ступенькой ниже Создателя. Чуть ниже. За пять лет памятник высекли и установили. Статуя самого Ястребиного Крыла в сотню раз выше человека. Ее поставили вот здесь, и вокруг нее должен был встать город.