Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мертвую тушу ночного гостя Тоня швырнула далеко в воду. Она даже не успела задуматься, откуда в ее хилом тельце, никогда не знавшем спорта, появилась такая сила, — ее мысли куда больше занимала возможность изловить кого-нибудь поаппетитнее. Местом своей второй охоты она выбрала затопленный лестничный пролет.
Как и предполагала Тоня, несколько существ сформировались прямо внутри дома и теперь шныряли по этажам. Ей без труда удалось схватить извивающуюся тушу из трех человек и дотащить до квартиры. С окрепшими когтями и шипами, покрывшими всю внутреннюю сторону рук, охотиться стало совсем легко…
…Убаюканная воспоминаниями, Тоня проснулась и обнаружила, что во сне полностью погрузилась на дно ванны. Многочисленные струи побежали из ее прорезавшихся жабр, когда она поднялась из воды. Тоня выдернула пробку из сливного отверстия и поднялась на ноги.
Она подумала, что пора проверить кастрюлю.
Проходя через коридор, она заглянула в зеркало. В нем отражалось высокое худое тело с чешуйчатой кожей, с когтями, с вытянутой головой и черными глазами. Тоня не походила на человека и не была похожа на высохшие тушки, из которых состояли обитатели мутной воды. Она не понимала, что с ней происходит, — но почему-то ей было совсем нестрашно.
Вареное мясо оказалось таким же неприятно-жестким, как и жареное. Тоне не составило труда пережевать его двумя рядами заострившихся зубов, но удовлетворения от своей трапезы она не почувствовала. Узкие щели ее ноздрей расширились, пробуя воздух, который тянулся с улицы.
Он пахнул водой, свежей скользкой плотью, неисследованными глубинами и свободой.
Тоня вышла на балкон.
Мутная вода давно перелилась через его порожек. Ее густые ласковые волны лизали стены квартиры. Взглянув на непроницаемый покров планеты, Тоня ощутила веселое волнение — прямо как в детстве, когда из телевизора доносилась мелодия заставки, возвещающая о новой серии любимого мультфильма.
Тоня ловко перемахнула через перегородку балкона и нырнула в воду. Расправились огромные перепонки, раскинувшиеся от локтей до подмышек, заработали ластообразные стопы, взбивая воду в пузыри.
Тоня даже не вспомнила, что не умеет плавать.
Пару дней спустя мутная вода заполнила ее опустевшее жилище до потолка.
В нескольких метрах от затонувшей девятиэтажки дрейфовала раскрытая тетрадь. Солнечные лучи освещали ее страницы, исписанные кривым почерком.
«Наверное, это моя последняя запись. Мне сложно писать из-за ногтей. Я пару раз порезалась ими, когда моя чешуя была мягкой. Но сейчас она окрепла. Тело тоже окрепло. Оно стало высоким и сильным. Мой рот стал длинным. Зубы стали острыми. Скоро мне уже не понадобится нож. И кухня. Мне нравится есть прямо в воде. Я не хочу вылезать из нее. Мое зрение стало объемным. Я так остро чувствую каждое колебание воды, что могу всем телом видеть каждую веточку, каждый скол краски на качелях и каждый камушек на бордюре. Зачем я всю жизнь отгораживалась от мира, в котором столько всего?»
Набухшие страницы дневника потихоньку тащили его вниз. Бледно-серые пятна медленно расцветали на абзацах текста, который было некому прочитать.
«Пора наверстать упущенное. Я всегда мечтала путешествовать. Я хочу побывать во всех странах этой планеты. Хочу проплыть через Гранд-Каньон и порезвиться среди токийских небоскребов. Хочу заглянуть на дно Марианской впадины. Хочу увидеть китов — пускай даже в измененном виде. Хочу съесть много-много вкусных водяняшек.
Вода зовет меня навстречу приключениям. Дорогой дневник, ты остался последним клочком из прежней жизни, поэтому именно тебе я хочу сказать: прощай».
Первый уголок дневника ушел под воду, которая начала вкрадчиво наползать на бумагу, поглощая голубые клеточки, розовые поля, черные буквы. Уходя в глубину, тетрадь приоткрыла следующую страницу, словно желая поделиться с миром последней частью Тониной истории.
«P. S. Совсем забыла рассказать. Ко мне неожиданно вернулись воспоминания из глубокого детства — те, до которых не мог добраться ни один психотерапевт.
Я вспомнила, о чем сутки напролет кричала запертая в комнате бабушка. Она кричала о том, что видит будущее. В ее видениях мир был затоплен гнилой водой, убивающей людей. Их трупы плавились и истекали едкой жидкостью, которая помогала им склеиваться в новых существ. Она кричала, что все мы станем глиной для тел отвратительных тварей. Что наши человеческие души исчезнут без следа и что любая смерть предпочтительнее такого будущего…
Но когда она вела меня к болоту, то говорила совсем о другом.
Она обещала, что спасет меня. Что вырастит во мне невероятно острый страх перед любой грязью и вонью. Что этот страх не позволит мне даже прикоснуться к воде, которой суждено превратить людей в лишенный души материал.
И что, если я продержусь достаточно долго…
Дождусь, пока первые обитатели нового мира склеят свои тела из чужих останков, и поглощу плоть одного из них…
…То мое тело будет меняться совсем иначе.
Оно станет не материалом для тупых безобидных тварей. Оно станет тем, в чьей природе заложено питаться ими, разделывать их беззащитные мягкие туши. Разумным охотником. Самостоятельной единицей.
Я вспомнила, как тогда, у болота, бабушка велела мне быть храброй.
Потому что она должна меня испачкать».
Дмитрий Козлов
Горная болезнь
Рыбин зашел в первую попавшуюся подворотню, сорвал крышку с бутылки и стал жадно пить. Забвение лилось внутрь, как кислород из баллона на склоне Чогори. С каждым глотком образ Ани в его мыслях становился все призрачнее. Тускнел, словно стершийся силуэт на выцветшем старом фото, пока наконец не растворился в мутной мгле, пепельной круговерти огарков потухших мыслей.
Ненадолго.
Зуев ждал его на лестнице. Он сидел на ступеньках у двери квартиры Рыбина и с видимым удовольствием смолил сигарету. Совсем как в юности. Будто не прибавилось с тех пор табличек «В подъезде курить запрещено» и домофонов на двери внизу. Как будто не прибавилось умерших жен и погибших сыновей.
— Баба Люда сказала, что ты в магазин пошел. Не думал, что это у тебя так надолго, — проворчал Зуев, а потом пристальнее вгляделся сквозь дымное облако в лицо Рыбина. И бросился к нему как раз вовремя, чтобы подхватить, не дать завалиться на побеленную стену. Солнце пробивалось сквозь покрытое трещинами и надписями стекло подъезда и плясало бликами в завитушках сигаретного дыма. От табачной гари к горлу Рыбина подкатило все выпитое полчаса назад.
Рыбин ухмыльнулся. Хотел сказать «привет», но с губ посыпалась лишь невнятица. Солнце слепило глаза, накатывал жар. Как на Сковородке — обледенелой
