Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный

Люди — если верить Зуеву, Виктор Харт и его спутники — вздрогнули так, что это было заметно даже на древней кинопленке. Они отшатнулись от одного из зеркал-сераков, потом принялись оживленно переговариваться и показывать пальцами на ледяную поверхность. Затем один из мужчин, на мгновение показавшийся Рыбину странно знакомым, снял очки и подошел ближе. Положил руку на гладкую поверхность…

И тогда Рыбин увидел.

Даже сквозь вновь заполонившую экран рябь была заметна еще одна фигура. Она появилась во льду. Как будто с той стороны зеркальной поверхности. Это была женщина. Обнаженная, с черными волосами, спадающими на плечи, она проступила призрачным силуэтом в ледяной глыбе. Ее лицо казалось отстраненным, безразличным, словно тонкие, аристократические черты искусно вырезал скульптор.

Женщина подняла руку и прикоснулась к поверхности льда изнутри, напротив ладони мужчины.

— Что… — пробормотал Рыбин.

А потом съемка прервалась. Но за миг до того, как экран захлестнула чернота, Рыбин увидел, как на мертвенном лице призрачной девушки появилось нечто напоминающее неумелую, неуклюжую улыбку. «Так мог бы улыбаться лед, будь у него рот», — выдал израненный спиртным рассудок, и Рыбин поежился от этой странной мысли.

— Это восстановленная запись с пленок, найденных в прошлом году в ущелье Годеш, в Непале, — сказал Зуев, захлопнув ноутбук так внезапно и грубо, словно тот был багажником «Жигулей».

— Я знаю, где Годеш, — рявкнул Рыбин резче, чем следовало, и поднялся, чтобы поставить чайник, — тоже слишком резко, опрокинув табуретку. На самом деле не знать о хребте Годеш было совсем не зазорно — заурядный хребет с технически простыми вершинами не выше семи тысяч метров. Тридцать километров скуки, отличавшиеся разве что крайней труднодоступностью и удаленностью. Ну и парой-тройкой альпинистских баек.

— Пленки нашли шерпы вместе с телом, которое вынес ледник, — продолжал Зуев. — Их приобрел и оцифровал музей Месснера. Я проверил все по своим каналам — это не подделка.

Экспедиция Харта, тело из ледника, музей Месснера, обнаженный призрак в толще серака… У Рыбина и без алкоголя голова бы пошла кругом. А уж в таком состоянии… Он сумел лишь бестолково пролепетать что-то невразумительное и покачать в недоумении мокрой головой.

— Ч-что все это значит, Миша? Зачем ты мне… — начал Рыбин, совладав наконец худо-бедно с мыслями.

— Тебе доводилось слышать о Цирке Годеш? — осторожно, словно боясь спугнуть собеседника, начал Зуев. Он выудил из кармана рубашки пачку сигарет — крепких и дешевых, привязанность к которым сохранил со времен дворовой юности, — и закурил, не потрудившись предложить Рыбину. Впрочем, тот не слишком возражал — от взвившихся к потолку сизых завитков табачного дыма, едва коснувшихся ноздрей, его вмиг замутило.

Вяло покопавшись в памяти, Рыбин без особого труда выгреб оттуда Цирк Годеш — хранившийся где-то рядом с Черным альпинистом, тургруппой Дятлова и прочим горнопоходным фольклором. Цирками альпинисты называли горные котловины, в которых зарождались сползающие вниз по долинам ледники. Одно из таких образований, вероятно, располагалось на восточном склоне хребта Годеш. Вероятно — потому, что Рыбин никогда не бывал в тех местах и знал лишь нескольких альпинистов, забиравшихся в такую глухомань. Никто из них не заметил там ничего выдающегося, за исключением удивительной красоты сераков, заполнявших ложбину цирка и образовывавших огромный лабиринт, что было достаточно необычно. Но многие знали кого-то, кто знал кого-то, у кого двоюродная бабушка троюродной сестры слышала что-то о, скажем так, любопытных оптических иллюзиях, возникавших в ледовом лабиринте. Если верить этим сомнительным источникам, в Цирке Годеш порой можно было увидеть не только свое отражение.

Там можно было увидеть мертвых.

Рыбин вдруг понял, почему вся эта чепуха заинтересовала Зуева. Можно было догадаться и раньше, но он так одеревенел, так глубоко обморозил что-то внутри своим горем, что едва ли мог всерьез воспринять чужое. А ведь пока Рыбин погружался на дно бутылки, где-то год назад умер сын Зуева. Они давно не были по-настоящему близки, но, в конце концов, разве это имеет значение, когда смерть проводит финальную черту? У Рыбина с Аней тоже не все было гладко тогда, той осенью. Но потом это превращается лишь в очередное отягчающее обстоятельство. Еще один груз в и без того неподъемном рюкзаке с чувством вины.

— Я никогда не воспринимал всерьез истории, которые рассказывали об этом месте, — сказал Зуев, задумчиво глядя в окно на ползущие по проспекту машины. На паутине в углу форточки искрилось солнце. — Честно говоря, я даже не был уверен, что оно существует. Пока не поговорил с Ле Бергом.

Рыбин вдруг почувствовал себя сбитым с толку. Он уже выстроил в голове более-менее стройную концепцию — Зуев помешался после гибели сына и готов ухватиться за любую полумистическую чушь. Но фамилия голландского альпиниста, который вторым после знаменитого Ханса Каммерландера спустился на лыжах с Эвереста, сдула эту хлипкую концепцию, как ураган на том же Эвересте сдувает плохо укрепленные палатки. Рыбин встречался с ним несколько раз — в базовом лагере Манаслу и на Броуд-Пике, где они вместе пережидали самую жуткую бурю, в какой Рыбину доводилось бывать. И тогда Ле Берг произвел на него впечатление человека, предельно далекого от всякой паранормальной чуши. Кажется, они тогда даже обсуждали Черного альпиниста — оказалось, у голландцев тоже имелся подобный фольклорный персонаж. И оба, ухмыляясь, пришли к выводу, что появлению подобных баек способствовала горная болезнь, порождаемые ею безумие и галлюцинации. Ле Берг, посмеиваясь, рассказал, как однажды, выше восьми тысяч метров, с ним разговаривали собственные ботинки. Так чему после этого удивляться? Уж точно не мифическим погибшим альпинистам, преследующим живых. «И не отражениям мертвецов во льду», — думал Рыбин секунду назад. Но теперь Зуев упомянул Ле Берга. А еще были те кадры… Кадры с женщиной…

— В прошлом году Ле Берг рассказал мне, что видел своего отца в Цирке Годеш. Своего мертвого отца. Что тот смотрел на него из ледяной глыбы. А потом вытянул руку, Ле Берг протянул свою, они коснулись льда с двух сторон, и он почувствовал… тепло…

Голова пошла кругом, откуда-то со дна рассудка вновь поднялась муть, и Рыбин бессильно опустился обратно на табуретку.

Зуев достал из рюкзака какую-то бумажку. Распечатка старой черно-белой фотографии. Миниатюрная девушка, одетая по моде времен «интербеллума» — вышитое бисером платье, короткая стрижка, тиара и нитка жемчужных бус в стиле ар-деко. Рыбин мгновенно узнал ее и почувствовал странный укол стыда за то, что минутой раньше видел эту девушку обнаженной.

— Это Мари, жена