Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

Я снова начал писать и, если вернусь из экспедиции, попробую издать отчет о ней. Через три дня мы выйдем к реке, переправимся через нее и по одному из ее притоков поднимемся на запад, к Гималаям.

Слабые отзвуки кризиса, который ударил по вам, просочились даже сюда. Бедная старая Англия! Не хотел бы увидеть ее еще раз: она все-таки славная мужественная старуха, и я не в силах смотреть, как ее добивают, тем более что она могла бы еще жить и здравствовать - нужно только правильно ее реорганизовать.

Будь здоров, старина! Привет вам обоим и особый - Динни.

Уилфрид".

Мир! Покой! А она? Динни снова завернула ленточку, снимок и письмо и спрятала сверток в сумочку. Бесшумно открыла дверь, спустилась по лестнице и вышла на залитую солнцем мостовую.

Выйдя к реке, она остановилась под еще нагим платаном, развернула листок, вынутый из письма, и прочла стихи:

УСНУТЬ!

То солнце, что несет земле

Жизнь и распад, расцвет и тленье,

Лишь огонек в небесной мгле,

Горящий краткое мгновенье;

Кружок, который нанесла

Рука творца на план вселенной;

Прокол, которым нет числа

В покрове ночи довременной.

И пусть предопределено

Им все мое существованье,

Жить, как v, мне, лишь миг дано

Ему, песчинке мирозданья.

Но не стихает в сердце боль:

Ведь каждая моя частица

Сыграть, как я, как солнце, роль

На сцене вечности стремится,

Хотя придет конец нам всем

И ждет нас бездна ледяная...

А если я спрошу: "Зачем?"

Ответит бог: "Усни. Не знаю".

Уснуть! Набережная была почти пуста - ни людей, ни машин. Динни пошла пешком, пересекая главные городские артерии, и добралась наконец до Кенсингтонского сада. У Круглого пруда, по которому плавали игрушечные кораблики, теснились увлеченные игрою дети. Светловолосый мальчуган, похожий на Кита Монта, подталкивал свой кораблик палкой, снова и снова пытаясь пустить его по ветру через пруд. Какое блаженное неведение! Не в нем ли залог счастья? Жить минутой, отрешиться от себя, уподобиться ребенку! Малыш вскрикнул:

- Смотри, плывет!

Паруса надулись, кораблик отошел от берега. Мальчуган подбоченился, метнул взгляд на Динни и объявил:

- Ну, я побежал.

Динни смотрела, как он бежит то останавливаясь, то опять пускаясь вперед и, видимо, соображая, где пристанет его кораблик.

Не так ли и человек бежит через жизнь, ловя каждую возможность пристать к берегу, а в конце концов все равно уснет? Он - словно птицы, которые поют, ловят червяков, чистят перья, беспричинно, от полноты жизни, летают взад и вперед, спариваются, вьют гнезда, выкармливают птенцов и, отжив свой срок, превращаются в окоченевший комочек перьев, разлагаются и становятся прахом.

Динни медленно обогнула пруд, вновь увидела мальчика, толкавшего лодку палкой, и спросила:

- Что у тебя за кораблик?

- Катер. Раньше была шхуна, но наша собака съела снасти.

- Да, - заметила Динни, - собаки очень любят снасти - они вкусные.

- Как что?

- Как спаржа.

- Мне не дают спаржи, - она слишком дорого стоит.

- А ты ее пробовал?

- Да, Смотрите, ветер опять его погнал!

Кораблик уплыл, и светловолосый мальчуган убежал.

Динни вспомнила слова Эдриена: "Я как раз подумал о детях".

Она дошла до места, которое в прежнее время носило бы название лужайки. Земля была усеяна крокусами - желтыми, лиловыми, белыми - и нарциссами; деревья, на которых заливались черные дрозды, тянулись к солнцу каждой своей набухшей почками веткой. Девушка шла и думала: "Мир? Покой? Их нет. Есть жизнь и есть смерть!"

Те, кто встречался ей, думали: "Красивая девушка! ", "Как изящны эти маленькие шляпки! ", "Интересно, куда это она идет, задрав голову?" или просто: "Ого, какая!" Она пересекла аллею и подошла к памятнику Гудзону. Хотя считается, что это изваяние - приют птиц, их там не оказалось, если не считать нескольких воробьев и одного жирного голубя. И смотрели на них тоже только три человека. Она бывала здесь с Уилфридом; поэтому сейчас только взглянула на памятник и пошла дальше.

"Бедный Гудзон! Бедная Рома!" - сказал он когда-то.

Она спустилась к Серпентайну и пошла вдоль берега. Вода сверкала в лучах солнца, весенняя трава на другой стороне была сухая. Газеты уже предсказывают засуху. Звуки, потоками врывавшиеся сюда с севера, юга и запада, сливались в негромкий непрерывный гул. А там, где покоится Уилфрид, наверно, царит безмолвие; только диковинные птицы да зверьки навещают его могилу и деревья роняют на нее свои причудливые листья. Ей вспомнился фильм, виденный в Аржелесе, - пасторальные сцены из жизни нормандской деревушки, родины Бриана. "Жаль, что мы расстаемся со всем этим", - сказала она, посмотрев картину.

В воздухе разнеслось гудение, - высоко над головой шел на север маленький серебряный шумный аэроплан, Уилфрид ненавидел самолеты еще с войны. "Они возмущают покой богов!"

Отважный новый век! Нет больше бога на небесах!

Девушка взяла к северу, чтобы обойти то место, где она обычно ожидала Уилфрида. В открытой ротонде возле Мраморной арки не было ни души. Динни покинула парк и пошла по направлению к Мелтон-Мьюз. Все позади! Странно и еле заметно улыбаясь, она свернула на Мьюз и остановилась у дверей сестры.

XXVI

Она застала Клер дома. В первые минуты сестры старались не касаться пережитого; затем Динни спросила:

- Ну, что хорошего?

- Ничего. Я рассталась с Тони, - мои нервы истрепаны, его - тоже.

- Неужели он...

- Нет. Я просто сказала ему, что не в силах видеться с ним, пока все это не кончится. Встречаясь, мы избегаем говорить о процессе, но эта тема неизбежно всплывает.

- Он, должно быть, страшно несчастен.

- Конечно. Но ведь осталось потерпеть всего три-четыре недели.

- А потом?

Клер рассмеялась. Смех был невеселый.

- Я серьезно спрашиваю, Клер.

- Мы проиграем, а тогда уже все равно. Если Тони захочет меня, я ему уступлю. Я обязана сделать для него хоть это, - он ведь будет разорен из-за меня.

- Я думаю, - с расстановкой сказала Динни, - что не дала бы исходу дела повлиять на мою жизнь.

Клер, сидевшая на кушетке, посмотрела на сестру снизу вверх:

- Это звучит слишком рассудочно.

- Не стоит доказывать свою невиновность, раз ты не намерена держаться до конца вне зависимости от того, как повернется дело. Если выиграешь, подожди, пока не разведешься с Джерри; если проиграешь, подожди, пока он сам не разведется с тобой. Крум от ожидания не умрет, да и тебе оно полезно; выяснишь по крайней мере, что ты чувствуешь к Тони.

- Джерри умен и не даст мне улик против себя, пока сам этого не захочет.

- Значит, мы должны быть готовы к тому, что ты проиграешь. Но твои друзья по-прежнему будут тебе верить.

- Будут ли?

- Это уже моя забота, - ответила Динни.

- Дорнфорд советует все рассказать Джеку Масхему до суда. Что ты скажешь?

- Я должна сначала повидать Тони Крума.

- За чем же остановка? Возвращайся сюда к вечеру и увидишь его. Он приезжает в город на субботу и воскресенье и в семь вечера уже торчит у меня под окнами. Как нелепо!

- Напротив, вполне естественно. Что у тебя во второй половине дня?

- Верховая прогулка с Дорнфордом в Ричмонд-парке. Теперь я также выезжаю с ним по утрам на Роу. Почему бы и тебе не ездить с нами?

- У меня для этого нет ни туалета, ни сил.

- Дорогая! - воскликнула Клер, вставая. - Мы ужасно переживали, когда ты болела. Всем нам было не по себе, а Дорнфорд прямо с ума сходил. Но теперь ты выглядишь даже лучше, чем до болезни.

- Да, я стала пневматичнее.

- Ото, значит, и ты читала эту книгу?

Динни кивнула:

- Вечером зайду. До свиданья и желаю успеха.

Незадолго до семи Динни выскользнула из дома на Маунт-стрит и торопливо пошла пешком по направлению к Мьюз. Еще не стемнело, но в небе уже встала полная луна и зажглась вечерняя звезда. Динни подошла к западному углу безлюдного Мьюз и сразу же заметила Крума, стоявшего под окнами дома N 2. Выждав, пока он, наконец, не двинется дальше, девушка пробежала по Мьюз и нагнала Тони в дальнем конце переулка.

- Динни? Вот замечательно!

- Мне рассказали, что вас легче всего поймать, когда вы стоите под окнами королевы.

- Да. Сами видите, до чего я дошел.

- Могло быть хуже.

- Вы теперь совсем поправились? Во всем виноват тот злосчастный день в Сити, - вы тогда, наверно, и прозябли.

- Проводите меня до парка. Мне надо поговорить с вами насчет Джека Масхема.

- Я боюсь сказать ему.

- Я могу сделать это за вас.

- Как!

Динни взяла его под руку:

- Мы с ним в родстве через дядю Лоренса. Кроме того, мне довелось лично познакомиться с ним. Мистер Дорнфорд совершенно прав: от того, когда и как Масхем обо всем узнает, зависит многое. Позвольте мне рассказать ему.

- Я не знаю... Право, не знаю...

- Словом, я поговорю с ним.

Крум посмотрел на нее:

- Мне просто не верится...

- Честное слово!