Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

— А теперь ступай.

— Подожди, — пробормотал Фальк, — одну минуту.

Он опустился на колени, положил мешок на землю, развязал тесемки и стал рыться в содержимом.

— Моя книга! — вскричал он.

— Что? Книга?

— Старый Канон! Книга для чтения, а не справочник по электронике…

— Ты считаешь, что мы бы отпустили тебя с ней? — перебил его Аргард.

Фальк недоуменно пожал плечами и поднялся на ноги.

— Разве вы не чтите Канона, по которому следует жить людям? Зачем вы отняли у меня эту книгу?

— Ты не знаешь и никогда не будешь знать того, что известно нам. Если ты не уйдешь сейчас по-хорошему, мне придется подпалить тебе руку.

Лицо Фалька исказила гримаса страха.

Аргард удовлетворенно заржал.

— То-то! Давай топай отсюда без остановки!

В последних словах снова зазвучали визгливые нотки, и Фальк понял, что шутки кончились. Ненависть и страх, которые сейчас особенно ясно проступали на широком умном лице Аргарда, заставили его поспешно завязать мешок и взвалить его на плечи. Он быстро прошел мимо великана и начал подниматься по травянистому подъему, который шел от подвальной двери. Теперь Фальк понял, что уже опустился вечер, так как солнце уже почти скрылось за горизонтом. Он двинулся вслед за солнцем.

Ему казалось, что его затылок и дуло пистолета Аргарда были связаны невидимой нитью неопределенности. Пока он шел, можно было ожидать от Аргарда чего угодно — Фальк не сомневался, что великан продолжает держать пистолет в вытянутой руке.

Фальк с трудом пересек заросшую сорняками лужайку, переправился по шаткому мостику через реку, прошел мимо пастбища и сада. По узкой тропинке он выбрался на вершину гряды и только здесь рискнул обернуться. Его взору предстала сжатая между двумя цепями холмов долина. Вид был такой же, как и в первый раз — залитая золотым светом река и долина мирно погружались в небытие ночи.

Когда он вошел в окутанный печалью Лес, ночь уже вступила в свои права. Мучимый жаждой и голодом, упавший духом, Фальк уныло размышлял над своим бесцельным путешествием через простиравшийся перед ним Восточный Лес. Он потерял даже смутную надежду на то, что хоть где-то на его пути ему повстречается дружеский очаг и встреча с другими людьми скрасит его суровое одиночество. Теперь он уже должен будет не искать дорог, а всячески избегать их. Подобно дикому зверю, он будет прятаться от людей и мест их обитания.

Он напился из ручья и немного подкрепился припасами из мешка. Его не переставала мучить мысль, что он сам навлек на себя беду своей неосмотрительностью, но он утешался тем, что несмотря ни на что не стал на колени. Он смело вступил в бой с этими невежественными людьми на их собственной территории и благодаря своей выдержке смог вырваться из их плена. От этой мысли стало немного легче на душе. Он еще мало знал о себе, и его собственные поступки стали актами открытия. Он узнал, что ему многого еще недостает, и был рад убедиться, что уж смелостью он, во всяком случае, не обделен.

После того, как Фальк напился и поел, а затем снова напился, он двинулся в путь, освещаемый неверным светом луны, которого ему было вполне достаточно. Скоро между ним и Домом Страха, как он про себя назвал это место, пролегла добрая миля холмистой местности. Наконец, совершенно измотанный, он прилег отдохнуть на краю небольшой прогалины. Костра он решил не разводить, а соорудить хоть какой-нибудь навес у него уже не было сил. Несмотря на усталость, он некоторое время лежал без сна, глядя вверх на озаренное лунным светом зимнее небо. Ничто не нарушало тишины, кроме негромких и редких криков охотившейся совы. Эта глушь и заброшенность казались ему успокоительными и благословенными после мышиной возни в полном каких-то странных звуков темном подвале — темнице Дома Страха.

Продвигаясь дальше на Запад, он не вел счет дням. Он шел, и шло время.

В доме Страха он лишился не только книги. У него забрали также серебряную фляжку Матока и небольшую коробочку, тоже из серебра, с дезинфицирующей мазью. Они могли оставить у себя книгу, потому что сочли ее чем-то вроде кодекса законов или книгой тайн. Какое-то время потеря книги бесконечно угнетала его: ему казалось, что она была единственным связующим звеном между ним и людьми, которых он любил и которым верил.

Однажды, сидя у костра, он даже сказал себе, что утром он повернет назад, снова разыщет Дом Страха и заберет, пусть даже силой, свою книгу. Но на следующий день он возобновил свой путь на Запад, идя по компасу и по солнцу. За ночь он убедил себя, что не смог бы снова отыскать ни одно из пройденных мест, среди необозримых просторов Леса, так надежно укрывавшего свои холмы и долины. Ему стало казаться, что он не смог бы уже найти ни укромную долину Аргарда, ни Поляну, где, наверное, Парт что-то ткет при скудном свете зимнего солнца. Все это осталось уже позади и было для него утрачено навсегда. Возможно, теперь это даже хорошо, что книга пропала. Что для него должна была означать эта книга, с ее разумным и терпеливым мистицизмом очень древней цивилизации, этот негромкий голос давно минувших войн и бедствий, доносившийся из глубины веков?

Теперь он жил только охотой, и это значительно сократило его дневные переходы. Даже если дичи было много и она не пугалась выстрелов, охота — совсем не такой род состязания, где можно торопиться, а потом нужно еще освежевать и сварить добычу. Затем сидя у костра, сосать косточки, и, наполнив на некоторое время желудок, подремать на зимнем холоде у слабо греющего костра.

А еще нужно было строить шалаш для защиты от дождя и снега, где можно было провести ночь. Следующий день был точно таким же. Ни одной книге не было здесь места, даже Старому Канону Бездействия. Он не смог бы сейчас читать ее. По-существу, он сейчас перестал и думать. Он охотился, ел, шел, спал в молчаливом Лесу — серая тень, скользнувшая на Запад через холодную пустыню зимнего Леса.

Погода становилась все холодней. Худые дикие коты, красивые маленькие твари с пятнистым или полосатым мехом и зелеными глазами, ждали неподалеку от его костра, чтобы полакомиться остатками его трапезы, и выскакивали с осторожной и хищной свирепостью, чтобы схватить кости, которые он швырял им со скуки. Они питались в основном грызунами, которые теперь погружались в зимнюю спячку, и, похоже, котам стало трудно добывать пропитание в это холодное время года.

После того, как он покинул Дом Страха, ему не попадались звери, говорившие вслух или хотя бы мысленно. Никто не трогал и не пугал зверье в этих чудесных густых лесах, которые он пересекал. Возможно даже, что животные никогда не видели здесь человека, не знали его запаха. И по мере того, как он все больше углублялся в Лес, он все более отчетливо сознавал необычность Дома Страха, притаившегося в мирной долине. Необычность того Дома, с его подвалами, полными мышей, использующими язык людей; необычность его обитателей, обладающих обширными знаниями, наркотиками для извлечения правды и вместе с тем настолько невежественных, что их можно было сравнить разве что с дикарями.