Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи

– Это очень по-христиански, – серьезно соглашается Бони. – Ты не согласен, сынок? Обед в День Благодарения без старой запеченной курочки и не в обед как-то, а?

Я сообщаю им, что полностью разделяю их чувства относительно Дня Благодарения, и снова пытаюсь прорваться к двери, но костлявая рука сжимает мое плечо, и, более того, я вижу, что путь мне преграждает прыщавый Адонис, тот самый, что крал плитку шоколада в баре.

– Это мой внук, – сообщает Бони. – Ларкин. Ларкин, это – Леланд Стампер. Ты отвезешь его к дому Стамперов, пока я навещаю старого Генри.

Внук ухмыляется, хрюкает, пожимает плечами, играет молнией своей куртки, делая вид, что не помнит нашей предыдущей встречи.

– Да, знаете, что я подумал… – Доктор продолжает возиться со своим бумажником. – Могу

поспорить, в городе найдется тыла людей, готовых купить Хэнку праздничный обед…

– Мы соберем ему корзину! – восклицает Бони. Я пытаюсь объяснить, что вряд ли Хэнк находится в таких стесненных обстоятельствах, но понимаю, что это не милостыня с их стороны и дело не в том, что он нуждается. – Не забудь клюквенного варенья, сынок, ямса, миндаля в сахаре… а если еще что нужно, позвони мне, слышишь? Мы позаботимся. – Им просто хочется сделать ему подарок.

– Ларкин, отвезешь мистера Стампера и сразу же возвращайся за мной. У нас есть дела…

Но зачем им это надо? – вот в чем вопрос. Зачем и для чего? Эти непомерные подношения совсем не походили на страсть Леса Гиббонса ниспровергнуть героя с пьедестала. Ведь герой уже ниспровергнут. Так к чему же эти благодеяния? И, похоже, такую потребность испытывали не только эти два клоуна, но и большая часть горожан.

– Ты не знаешь, что им надо от моего брата? – спрашиваю я у внучка, следуя за ним через стоянку под проливным дождем. – К чему все эти щедроты? Чего они хотят?

– Кто знает?! – мрачно отвечает он и точно так же наотмашь распахивает дверцу машины, как и несколько дней назад, когда обдал меня струями гравия. – Какая разница? – добавляет он, садясь за руль. Я обхожу машину с другой стороны и слышу, как он бормочет: – Да и кого это может интересовать?

«Например, меня», – про себя отвечаю я, закрывая дверцу; но прежде чем уделить внимание этим серьезным вопросам, следовало бы спросить себя, а не плевать ли мне вообще на странные и замысловатые цели странного и замысловатого городка Ваконда-на-Море. Плевать. И вполне увесисто. Если, конечно, случайно, необъяснимо случайно его странные цели не влияют на мои собственные…

– Сука. – Внучок проворно нажимает на газ и, разбрызгивая лужи, с визгом выворачивает со стоянки. – Надо побыстрей оказаться дома, – сообщает он, опасаясь, как бы не всплыл сюжет с шоколадом. – А вместо этого приходится куда-то мотаться.

– Совершенно согласен, – подтверждаю я.

– У нас вчера был последний матч. С «Черным торнадо» из Норт-Бенда. В третьем иннинге разбил себе колено.

– Поэтому-то он и был последним?

– Не, я в этом деле только третья скрипка. Но обернуться надо побыстрее, и домой…

– Потому что ты всего лишь третья скрипка?

– Не, потому что колено разбито. Скажи, твой брат знает, что мы пользуемся его финтом при подаче?

– Не могу сказать, – отвечаю я, изображая интерес к его спортивным успехам, но на самом деле пытаясь сформулировать собственные ощущения. – Но я передам ему эту информацию, когда доберусь до дому… вместе с бесплатной индейкой и клюквой. – Теперь это будет несложно, теперь у меня есть причины для возвращения домой: мне нужен страховой полис – это я скажу Хэнку, а также попутчик – это я скажу Вив… Так что я вполне смогу…

– Чертовски хитрый финт, – продолжает внучок, – и при подаче, и при отборе мяча. Изобретение Хэнка Стампера! Чертовски хитрый! Благодаря ему мы выиграли у «Скагита». Раздолбали его в пух и прах. В третьей четверти обыгрывали их на тридцать очков, а я играл всю четвертую.

– И поэтому ты участвовал во вчерашней игре?

– Нет, – неохотно откликается он. – Я вступил, когда мы проигрывали двадцать шесть очков. Они сделали нас сорок четыре-одиннадцать, первый проигрыш за этот сезон после Юджина. – И, помолчав, добавляет с какой-то вопросительной интонацией: – Норт-Бенд все равно ничего из себя не представляет! Если б мы были в форме, они бы ничего не смогли сделать!

Я предпочитаю не комментировать; откинувшись назад и размышляя о предстоящей встрече, я понимаю, что приготовленная мною для Вив фраза не убеждает даже меня самого. Потому что я на самом деле хочу, чтобы она уехала со мной на Восток…

– Не. Ничего крутого в них не было, – продолжает мой шофер сам с собой. – Просто мы выдохлись, вот и все; я-то знаю, что дело именно в этом…

И, слушая, как он себя убеждает, и пытаясь убедить себя, я начинаю подозревать, что все это гораздо сложнее, чем мы даже можем себе представить…

Накрапывает дождь. Машина подпрыгивает на железнодорожном переезде в конце Главной улицы и сворачивает к реке. Дрэгер выезжает из мотеля, оглядываясь в поисках ресторана, где можно выпить чашечку кофе. Ивенрайт, благоухающий ментолом, мылом и слегка бензином, сидит у телефона. Вив моет тарелки из-под супа. За окном, в нескольких дюймах над водой, летят два крохаля: они отчаянно машут крыльями, но кажется, что почти не сдвигаются с места… словно течение под ними, обладая полем притяжения, не дает им вылететь за свои пределы. Они судорожно борются с ним, и Вив, глядя на них, чувствует, как у нее начинают болеть руки. Она всегда обладала способностью сопереживать другим живым созданиям. Или была одержима ею. «Но скажи… я знаю про уток, – она снова видит свое отражение, – а что ты чувствуешь?»

Но прежде чем смутное отражение в кухонном окошке успевает ответить, на противоположном берегу останавливается машина. Из нее кто-то выходит и, подойдя к причалу, складывает руки, чтобы кричать.

(Когда я вижу, как Вив выскакивает из кухни, вытирая руки о передник, я, еще не слыша крика, знаю, кого она увидела.

– Кто-то приехал, – замечает она, направляясь к двери. – Пойду съезжу. Ты не одет.

– Кто? – спрашиваю я. – Знакомый?

– Не знаю, – отвечает она. – Весь закутан, к тому же такой дождь. – Она влезает в огромное брезентовое пончо, чуть ли не целиком скрываясь под ним. – Но похоже на старый макинтош Джо Бена. Сейчас вернусь, родной.

Она хлопает огромной дверью. По-моему, ее упоминание о макинтоше доставляет мне удовольствие; мне приятно, что она не исключает того, что, несмотря на деревянную голову, и у меня есть глаза…)

На мои крики откликается Вив. Я вижу, как она спешит к берегу в окружении собак, натягивая на голову гигантскую парку, чтобы не замочить волосы. Когда она причаливает к мосткам, я замечаю, что она не слишком в этом преуспела.

– У тебя насквозь промокли волосы. Прости, что вытащил тебя.

– Все о'кей. Мне все равно надо было проветриться.

Я залезаю в лодку, пока Вив, держась за сваю, не дает ей отплыть.

– Наша преждевременная весна недолго длилась, – замечаю я.

– Так всегда и бывает. Где ты был? Мы волновались.

– В городе в гостинице.

Она заводит мотор и направляет лодку в течение. Я благодарен ей за то, что она не спрашивает, что побудило меня провести три дня в одиночестве.

– Как Хэнк? Все еще не в себе? Поэтому ты и работаешь сегодня перевозчиком?

– Нет, он ничего. Сидит внизу, смотрит футбол, так что уж не настолько он и плох. Просто, по-моему, ему не хотелось вылезать под дождь. А мне все равно.

– Я рад, что ты все-таки вылезла. Никогда не умел хорошо плавать. – Я замечаю, как она вздрагивает, и пытаюсь сгладить неловкость: – Особенно в такую погоду. Как ты думаешь, будет наводнение?

Вив не отвечает. Достигнув середины реки, она слегка меняет курс, чтобы поймать течение, и вся отдается проблемам навигации. Помолчав с минуту, я говорю, что был у отца.

– Как он? Мне не удалось выбраться… повидать его.

– Не слишком хорошо. Бредит. Доктор считает, что все дело времени.

– Да. Жалко. – Да.

Мы снова погружаемся в маневрирование лодкой. Вив борется с мокрыми волосами, пытаясь запихать их под капюшон.

– Я удивилась, увидев тебя, – замечает она. – Я думала, ты уехал. Назад, на Восток.

– Я собираюсь. Скоро начало семестра… Хочу попытаться.

Она кивает, не отрывая глаз от воды.

– Хорошая мысль. Тебе надо кончить школу. – Да…

И снова плывем в тишине… а сердца разрываются от мольбы и рыданий: да остановитесь же наконец и скажите что-нибудь друг другу!

– Да… Жду не дождусь, когда смогу показать в кофеюшнях свои мозолистые руки. У меня есть друзья, которые с интересом узнают, что это такое.

– Что именно?

– Мозоли.

– А! – Она улыбается.

Я продолжаю будничным тоном:

– Да и путешествие в автобусе через всю страну в разгар зимы тоже обещает незабываемые впечатления. Я предвижу ураганы, метели, а может, и снеговые заносы ужасающих размеров. Отчетливо это себе представляю: глохнет мотор автобуса, драгоценное топливо расходуется на обогрев; пожилая леди делит на всех свои печенья и бутерброды с тунцом; глава бойскаутов поддерживает моральный дух, исполняя лагерные песни. Это будет еще та поездочка, Вив…