Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Поднялся дьякон и по-валлийски произнес длинную речь о Послании к евреям. Единственные слова, которые я понял, — «апостол Павел». Священник, что весьма любезно с его стороны, написал на обратной стороне конверта суть своей речи. Оказалось, что воскресная школа должна была изучать послание Павла к евреям. Каждый семестр изучалась одна из книг Библии.

Двадцатилетние девушки и юноши сидели рядом с седобородыми старцами и с глубоким вниманием слушали оратора. Картина удивительная: за пределами Уэльса я такого не встречал.

Дьякон закончил, и заговорил священник. Его манера весьма отличалась от утренней. Он был весел, дружелюбен и раскован. Я понятия не имел, о чем он говорит. Из уважения ко мне он перешел на английский. И тут я с ужасом понял, что он сделал относительно меня поспешные и неправильные выводы. Он знал, что я писатель, и начал осыпать меня комплиментами. Мне вдруг стало жарко, я залился румянцем — священник решил, что я занимаюсь изучением валлийских воскресных школ.

— Он оказал нам великую честь тем, что собирается изучить нашу школу, — сказал он, и я почувствовал, как глаза всех прихожан обратились на меня. Несколькими живыми фразами он превратил меня в великого эксперта. Оказалось, что я — человек, интересующийся всеми хорошими начинаниями. Разве не замечательно, что человек столь выдающихся достоинств решил посвятить себя изучению валлийских воскресных школ? Он уверен, что каждый прихожанин с радостью меня выслушает и узнает о моих открытиях и выводах.

Поскольку я впервые оказался в воскресной школе, положение мое было столь же фальшивым, как и в прошлый раз, когда директор хора представил меня как «великого музыканта». Готовность приходить к преждевременным заключениям — отличительная черта взрывного, драматического темперамента валлийцев. Но что я могу им сказать? Одно ясно: нельзя подвести священника в его же часовне. Придется притвориться специалистом.

Сам не зная почему, я вдруг заговорил об Италии. Люди смотрели на меня живыми и умными глазами. На рассказ меня, должно быть, вдохновил контраст между темной маленькой часовней на краю валлийской вересковой пустоши и ярким, жарким итальянским солнцем, темными церквями, шпилями и запахом ладана. Я рассказал им о святом Андрее, чьи кости лежат в золотом гробу собора Амальфи; о святом Павле и его скитаниях; даже описал торжественную мессу понтифика в соборе Святого Петра. Рассказал, как папа под звуки серебряных труб въезжает на носилках, поставленных на плечи мужчин, и его обмахивают веерами, словно какого-нибудь фараона, въезжающего в храм Карнака. Отчаянно и неуклюже я пытался соединить все это с Кальвином и методизмом, пока не услышал тихий внутренний голос: «Что ты за осел!» Я моментально утратил уверенность в себе, скомкал конец рассказа и уселся.

По некоей неведомой причине речь имела успех (или местные были слишком вежливы, чтобы я подумал иначе). Я оставил их — старых и молодых — изучать Послание к евреям. Они собрались в маленькие группы, каждая со своим учителем, а я вышел в полуденное солнце, поклявшись, что никогда больше не попаду в такую ловушку.

За вечерним чаем мистер Эванс сделал мне величайший комплимент:

— Вы будете великим проповедником.

Но я подумал, что навсегда уронил себя в глазах миссис Эванс. После моего выступления она вела себя со мной по-другому. Наверное, стала подозревать меня в папизме.

Стоящий под горой каменный солдат держит в руках винтовку со штыком. Он смотрит мрачно и угрожающе на долину с маленьким водопадом. Думаю, такое же выражение лица у него было в детстве, когда мать рассказывала ему о дьявольской собаке или о ведьме, скачущей на коне по вересковой пустоши бурной ночью. На солдате форма валлийского пехотного полка.

Перед солдатом на каменной плите выбиты имена. Их около тридцати — Джонс, Эванс, Парри, Томас; они ушли из этого валлийского городка, чтобы никогда сюда не вернуться.

Валлийцы верны своей военной истории. По всему Уэльсу стоят каменные солдаты или просто маленькие кельтские кресты, посвященные памяти людей, погибших на войне. Уэльс не переставал сражаться. Впервые мы встречаем бриттов, когда они бросают вызов Цезарю у белых скал Дувра. Мы видим их в сражении с саксами. Позже видим, как они помогают саксам против норманнских баронов. Затем в течение нескольких столетий Уэльс сделался поставщиком рекрутов для войн с Францией. Валлийские стрелки — настоящие победители в сражениях при Креси и Азенкуре. Они научили нас правильно натягивать лук. «В каждой английской гражданской войне — от Генриха III до Карла I — легче было рекрутировать пехотинца среди бедняков Уэльса, чем среди степенных мирных англичан», — пишет профессор Дж. М. Тревельян.

Каменные воины Уэльса стоят в горах и долинах, где они играли детьми. Они соединяют Креси с Ипром, Азенкур — с Галлиполи.

«Воинственная и древняя страна…»[74]

Снова я направился в Долгелли, на этот раз по дороге от Кадер-Идриса до Махинлета. На этой дороге, между горами, есть тихое темное каровое озеро Тал-и-ллин. Ощущение такое, что именно из этого озера некогда поднялась белая рука, сжимающая Эскалибур.

В нескольких милях отсюда в сторону Аберистуита находится деревенька Талибонт. Перед водяной мельницей мне было не устоять. Она скрипела и стонала, как большое стадо свиней. Это была большая старая мельница, позеленевшая от водорослей. Река, что крутила ее жернова, бежала по чистым камням. О такой реке в плохой сезон мечтают рыбаки.

Никто никогда не покупал в Талибонте форель с рынка, ведь иногда на жернова мельницы вместе с водорослями попадал лосось фунтов на восемнадцать.

В этом месте я обнаружил самую идиллическую фабрику в Уэльсе. На твидовой фабрике работают десять человек, словно промышленная революция никогда и не начиналась. Форелевая река дает им электричество. Примерно сто лет назад кто-то купил машины, которые до сих пор работают!

— Фабрика начала работать в 1809 году, — сказали мне, — когда фермеры привезли шерсть. Жители стали из нее ткать полотно, одеяла. Надомное ремесло. Женщины сучили шерсть, мужчины вязали одежду. Затем промысел стал приносить прибыль, и скоро заработали четыре завода…

Слово «завод» в Талибонте означает грубый барак среди посаженных вокруг деревьев, цветы у самой двери и музыку форелевой реки, соревнующуюся с шумом ткацкого станка.

— Затем заводы расширились. На них стали изготавливать каски для шахт, твердые, как сталь, похожие на шлемы, однако производство умерло, когда шахты закрылись. После войны наступил кризис, и мы взялись за изготовление валлийского твида. Сейчас дела идут хорошо. У нас много заказчиков, мы посылаем полотно в Италию, Германию и другие зарубежные страны. Мистер Стенли Болдуин носит костюмы из валлийского твида. Возможно, мистер Ллойд Джордж ему порекомендовал, потому что мы посылаем в Криккиэт много твида…