Мир без конца - Кен Фоллетт

— Все нормально, я понимаю. — Ткачиха положила шесть серебряных пенни на скамейку и взяла бутыль. — Пойду-ка я домой, к мужу.

Целительница пришла в себя.

— Постарайся, чтобы ему было удобно, и немедленно пошли за мной, если что-нибудь изменится.

— Спасибо, сестра. Не знаю, что бы мы без тебя делали.

На обратном пути в Кингсбридж Мерфин напряженно думал. Его не отвлекал даже бойкий бессмысленный лепет Лоллы. Ральф многому научился, но в глубине души не изменился, остался жестоким. Небрежно относился к юной жене, с трудом выносил родителей и по-прежнему болезненно мстителен. Ему нравится быть лордом, но об ответственности по отношению к крестьянам он и не думает, считая, что все вокруг, включая людей, создано для удовлетворения его прихотей.

Однако зодчего радовало развитие событий в Кингсбридже. Все говорило за то, что в День всех святых олдерменом станет Марк, и тогда город может возродиться. Мастер вернулся как раз накануне, в последний день октября. В этом году праздник приходится на пятницу, поэтому в город съехалось меньше народу, чем когда одиннадцатилетний Мерфин познакомился с десятилетней Керис, — тогда ночь злых духов выпала на субботу. Но и сейчас все волновались и с наступлением темноты собирались в постель. На главной улице он увидел старшего сына Марка — Джона.

— Отец в госпитале. У него жар.

— Не вовремя, — ответил зодчий.

— Да, сегодня, разумеется, все наперекосяк.

— Я имею в виду не приметы. Завтра утром его ждут на заседании приходской гильдии. Олдермена нельзя избирать заочно.

— Не думаю, что он пойдет завтра на какие-нибудь заседания.

Мостник встревожился. Отведя лошадей в «Колокол» и передав Лоллу на попечение Бесси, мастер отправился в монастырь, где буквально врезался в Годвина с Петрониллой. Мать наверняка обедала у сына, и теперь аббат провожал ее до ворот. Они оживленно беседовали, и строитель догадался о чем: риск, что их ставленник Элфрик слетит с должности олдермена, велик. Увидев его, оба резко замолчали. Петронилла елейным голосом произнесла:

— Мне очень грустно, что Марк заболел.

Заставляя себя быть вежливым, архитектор ответил:

— Небольшая лихорадка.

— Мы будем молиться, чтобы он поскорее поправился.

— Благодарю вас.

Фитцджеральд зашел в госпиталь.

— Он кашлял кровью, — глухо произнесла Медж. — И все время хочет пить.

Ткачиха поднесла кружку с элем к губам Марка. На лице и руках великана виднелись темно-красные прыщи. Он обливался потом, а из носа шла кровь. Мерфин спросил:

— Неважно, Марк?

Больной как будто даже не видел его, но прохрипел:

— Очень хочется пить.

Медж вновь дала ему кружку:

— Сколько бы ни пил, все равно мучает жажда.

В ее голосе слышалась не свойственная этой женщине растерянность. Мастер очень испугался. Ткач часто ездил в Малкомб, где общался с моряками из охваченного чумой Бордо. О завтрашнем заседании приходской гильдии Ткач уже и не думал. Да и Мерфин тоже. Ему захотелось крикнуть, что всем грозит смертельная опасность, но он стиснул зубы. Никто не станет слушать паникера, а кроме того, нет полной уверенности. Есть еще малая вероятность того, что у Марка не та болезнь, которая опустошала Францию. Вот когда сомнения отпадут, тогда он отведет в сторонку Керис и спокойно, разумно с ней поговорит. Ясность должна наступить скоро.

Целительница с так хорошо знакомым строителю каменным лицом, скрывая эмоции, протирала Ткачу лицо какой-то жидкостью со сладким запахом. Несомненно, ее также мучила мысль о том, насколько серьезна болезнь Ткача. Марк сжимал в руке пергамент — скорее всего с молитвой или библейскими стихами, а может, и магическим заклинанием. Наверняка идея Медж; Керис не верила в подобные письмена в качестве лекарства. В госпиталь вошел аббат Годвин, в хвосте у него, как всегда, плелся Филемон.

— Отойдите от постели! — тут же велел последний. — Как же может человек выздороветь, не видя алтаря!

Мерфин и обе женщины отступили, и настоятель, склонившись над больным, пощупал ему лоб, потом пульс и сказал:

— Покажите мочу.

Врачи-монахи придавали большое значение моче. Керис передала Годвину одну из специальных стеклянных бутылочек — уток, которые хранились для этих целей в госпитале. Не нужно было обучаться в университете, чтобы увидеть в моче Марка кровь. Аббат вернул утку.

— Этот человек страдает избытком крови. Ему нужно сделать кровопускание и кормить кислыми яблоками и рубцом.

Пережив флорентийскую чуму. Мостник знал, что монах городит вздор, но промолчал. У него уже почти не оставалось сомнений. Кожная сыпь, кровотечение, жажда: та самая болезнь, которую он перенес во Флоренции, которая погубила Сильвию и всю ее семью, la moria grande. Чума пришла в Кингсбридж.

Накануне Дня всех святых на город опустилась тьма, и Марку стало трудно дышать. Керис видела, что великан слабеет, и испытывала досадную беспомощность, как всегда, когда не могла помочь больному. Ткач погрузился в беспокойное забытье, закрыл глаза, потел, тяжело дышал, открыв рот. Мерфин тихо посоветовал целительнице проверить под мышками, и она обнаружила там крупные вздутия наподобие волдырей. Врачевательница не спросила мастера, что это значит, позже. Монахини молились, а Медж и четверо ее детей бестолково стояли у постели больного. Наконец Марк содрогнулся, кровь хлынула изо рта, он обмяк, замер и перестал дышать. Дора громко зарыдала. Сыновья изо всех сил пытались сдержать слезы. Ткачиха плакала тихо.

— Это был самый лучший мужчина на свете, — прошептала она Керис. — Почему Господь забрал его?

Хотя добрый великан и не был монахине родным человеком, целительница сама чуть не рухнула от горя. Она не знала ответа на вопрос Медж. Священники утверждали, что болезни посылаются за грехи. Марк и Медж любили друг друга, заботились о детях и усердно трудились, за что же их наказывать? Однако нужно понять и конкретные веши. Болезнь Ткача ее очень обеспокоила, а Мерфину, как она предполагала, что-то известно. Целительница проглотила слезы, отправила вдову с детьми домой, чтобы они немного отдохнули, велела монахиням подготовить тело к погребению и подошла к строителю:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— А мне с тобой.

Керис заметила, что Мостник чуть не дрожит от страха. Такое случалось не часто, и она испугалась еще больше.

— Пойдем в собор.

На соборной лужайке дул зимний ветер. Ночь стояла ясная, путь освещали звезды. Братья в алтаре готовились к утренней службе Всех Святых. Керис и Мерфин встали в северо-западном углу нефа, подальше, чтобы их никто не услышал. Дрожа и кутаясь, монахиня спросила:

— Ты знаешь, отчего умер Марк?

Зодчий судорожно вздохнул:

— Чума, la moria grande.

Целительница кивнула, так как опасалась именно этого, но на всякий случай уточнила:

— Откуда знаешь?

— Ткач ездил в Малкомб, общался с матросами из Бордо, а там трупы валяются на улицах.

— Да, он только что вернулся. — Монахиня просто не хотела верить Мерфину. — Но все-таки почему ты уверен, что это чума?

— Симптомы те же: жар, темно-красная сыпь, кровотечение, бубоны под мышками, и самое главное — жажда. Господи, как мне это знакомо, я ведь один из немногих, кто уцелел. Почти все умирают за пять дней, часто быстрее.

У Керис было такое чувство, что пришел судный день. До нее доходили жуткие вести из Италии и Южной Франции: вымирают целые семьи, непогребенные тела гниют на пустынных площадях, осиротевшие малыши, еле научившись ходить, с плачем бродят по улицам, скот в заброшенных деревнях дохнет без присмотра. Неужели это все случится и в Кингсбридже?

— Что делают итальянские врачи?

— Молятся, поют гимны, пускают кровь, прописывают свои любимые тайные средства и клянут судьбу. Все их усилия оказались безрезультатными.

Молодые люди стояли совсем близко друг к другу, говорили тихо, и в слабом свете далеких свечей Керис видела необычно напряженное лицо Мерфина, сильное волнение, но как-то это не похоже на скорбь по Марку. Монахиня спросила:

— Чем итальянские врачи отличаются от английских?

— После мусульман итальянские доктора считаются самыми знающими. Они даже разрезают мертвые тела, чтобы лучше понять болезни. Но ни один из них еще не вылечил ни одного чумного.

Целительница отказывалась мириться с полной безнадежностью.

— Невозможно, чтобы ничего нельзя было сделать.

— Но это так. Вылечить от чумы нельзя, хотя некоторые считают, что ее можно избежать.

— Как? — быстро спросила врачевательница.

— Похоже, она передается от человека человеку.

Керис кивнула:

— Как и большинство болезней.

— Обычно если один в семье заболевает, потом подхватывают остальные. Главный фактор — это общение.