Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 3 - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта мальчишеская отвага – звоном отозвалась в таниной груди! Не за короткие недели фронта в Восточной Пруссии, но за два года плена она ощутила себя военным человеком. И отец – войсковой старшина, погиб на японской. И Мариинский институт кончала, для военных дочерей.
Но рядом с «Областным исполнительным» комитетом быстро вспухало чудовище и похуже: Военный Отдел. Отдел – будто бы того комитета, а по-верному – отдельная власть над городом крикунов из солдатского гарнизона. В Новочеркасске стояло два не донских запасных полка, их 16 тысяч, в Отдел полезли все, у кого глотка, или жажда власти, или жажда мести, – и в руки этой орды попала казачья столица. Заняли протяжное здание областного правления у крутого булыжного Атаманского спуска – и там вседневно кипел их солдатский конвент. Малочисленные голоса делегатов казачьих частей там были забиты и запуганы двумя бешеными вожаками – армейским поручиком Арнаутовым и есаулом Голубовым, всякое выступление против них объявлялось контрреволюцией. Голубов на солдатском митинге в Хотунке сорвал с себя погоны: он – стыдится своего офицерского звания, а кто ещё носит погоны – тот контрреволюционер. И хотя сам он казак, но в борьбе за солдат и крестьян готов отдать последнюю каплю крови. (Потом огляделся – и снова те погоны прицепил.) Этот Голубов был – ватажник «сарынь на кичку!», и когда говорил перед толпой, то злобно захлёбывался – но и толпу увлекал. Но и обдуманные же листы «Известий Донского исполнительного комитета» печатали для Новочеркасска и Дона: «Покончить с казачьей гегемонией. Казаки – приверженцы буржуазии, отразить их удар. Сплотить крестьянский фронт для укрепления завоеваний революции.»
Казачье население Новочеркасска было враз сбито и ошеломлено: у себя дома – они оказались совсем не дома! И даже громко голоса подать нельзя – а только друг к другу домой ходили и приглушённо гуторили. Молча отступившее, не высказанное, но потрясённое казачье несогласие.
И при такой развязке глоток от Военного отдела – что же творилось с солдатской тучей? И на улицах и во всех залах Судебных Установлений кричали: не верьте офицерам! бойтесь казаков! тех и других надо бить! И прямо казакам: «Доберёмся до вашей землицы! довольно поцарствовали! Теперь все равны!»
И всё больше пьяных солдат на улице. И начались грабежи домов. И на памятники Ермаку и Платову цепляли оскорбительные для казаков скабрезные рисунки и ругательные надписи.
И это – неужели же были те самые братцы, те самые страдальцы, на которых изливалось мукой танино сердце в германском плену?? Не те самые – но ведь братья же тех? Но ведь каждый мог попасть не сюда, а туда? не туда, а сюда?
Однажды на пьедестал Ермака рядом с Арнаутовым взобрался кряжистый вахмистр Подгорнов, да в простоте казачьих ухваток закричал:
– Эх, Ермак Тимофеевич! Что ты стоишь и молчишь? А дай-ка Арнаутову по потылице, всё он брешет, сукин сын! Когда ты Сибирь брал – не было розни между казаками и крестьянами, вместе шли! Брешет, а ещё поручик. Нехорошо, господин офицер!
И – сбил Арнаутову выступление, гоготала толпа.
Слухи о том, что в Новочеркасске всем вершат солдаты, доходили до станиц – и станицы похмурялись. Какие-то неизвестные у власти, начиная и с этого атамана Волошинова. Стали окружные комитеты там да там – не подчиняться Областному.
А среди всего беснования этих двух недель – держался нетронутый, каким и был, Войсковой атаманский штаб. К нему и тянулись последние казачьи надежды.
И вдруг вчера к этим полковникам прислал Военный отдел – своего комиссара: рядового солдата Рябцева.
А Войсковой штаб, с достоинством, - отказался его принять!
Тогда Голубов и Арнаутов потребовали, чтобы Войсковой штаб в полном составе – ушёл!
А Войсковой штаб – отказался!!
Голубов бушевал: всех переарестовать!
И вчера же Областной комитет, своим порядком, выпустил воззвание: в октябре будет создан Донской областной съезд – а до тех пор комитет будет стоять на страже народных интересов и завоеваний революции.
То есть: растянуть свою власть до октября?
А почему областной съезд, а не войсковой? Чтоб обошлось без строевых казачьих частей? опять подавить казаков?
И тут же вдруг подоспела, напечатали, телеграмма от Гучкова: разрешает комитету временно управлять Донской областью.
Только теперь разрешает? А они, злыдни, – уже что намесили, накруговоротили?!
И в несколько часов – замелькали казачьи смельчаки по городу: в Войсковой штаб, из штаба.
Немедленно учредить наш Донской Казачий Союз!
В другом бы русском городе – как объединиться? А мы – донцы, вот и сразу все вместе.
Дон – это наше!
А – где собираться? Все общественные здания уже захвачены ими.
А у нас же есть в Новочеркасске – ещё Новочеркасская станица, отдельность одних казачьих жителей. И её правление близ соразмерно стройной Троицкой церкви – сегодня к вечеру принимало устроителей Донского казачьего союза.
И Таня с колотящейся страстью – поспела сюда. И её, в сестринской повязке и с георгиевской медалью, охотно приняли, потеснились.
Вот это воины! Давно бы так! Там где-то гудят, сколачиваются арестные отряды – а мы открываем здесь нашу сходку!
Простые военные казаки, синие кителя, красные лампасы, вперемежку с казачьими офицерами – и сколько-то штатских стариков, своих, казачьих, – жили городом, считали, что у нас умов интеллигенции полно, – а она на поверку вышла не наша. И вот – средь нас нет имён.
Но есть – сердца. И сабли.
Казаки – хотят быть хозяевами своего исконного края!
Дон – для казаков!
Наболела казачья душа, пора объединяться! Плечо к плечу! стремя к стремени!
Председатель – есаул. Докладчик: с казачьих вольностей спали вековые оковы. Но для защиты казачьих интересов… Единая казачья семья, свободная от партийности… Исторические основы казачьего самоуправления и уклада… Восстановить их, используя революцию. Областной комитет ведёт к тому, чтоб обезличить Новочеркасск как духовно-культурный центр войска. Конечно, мы будем в содружестве и с донским коренным крестьянством. (Иногородних в области уже больше, чем казаков.) Но юртовая и войсковая земельная собственность казаков должна остаться неприкосновенной как их справедливое достояние.
Теперь Казачьему союзу – собираться ежедневно! Изберём депутацию к новому атаману: собирать съезд не областной – а войсковой, и не в октябре – а в апреле, теперь же!! Областной комитет – пусть себе будет этот месяц, до съезда, но мы учредим Донской Казачий Совет – и взовём к станичникам собирать союзы хуторские, станичные, – и слать посланцев к нам. Собирайся, донцы, во единый круг! Будем готовить учредительный Войсковой Круг! – первый свободный от до-Петра!
Таня смотрела на седоусых старших офицеров – но оглядывалась и как в дверях столпились с блистающими глазами новочеркасские гимназисты и реалисты. И что эти тоже здесь – ах, хорошо!
Вот, кажется, и нашла себе Таня место: она – будет в Казачьем Союзе!
Наступай, наступай, Голубов, посмотрим!
601
По вечерам, если не боевая обстановка, генерал Савицкий любил отдых и простую домашность: выше пояса вместо военного была на нём тёплая вязаная кофта верблюжьей шерсти, а на ногах – тёплые чувяки. Зеркало кафельной печи хорошо нагрето: весна не весна, а пока можно в суше да в тепле – так надо. Ещё очень любил Савицкий всякое хозяйство – и дивизионное, и штабное, и своё собственное, – вот, расписной заварной чайничек с надколотым носком, возил не бросал, ложечки, сахарные щипчики, всё кусок дома.
Позвал начальника штаба чайку вместе попить.
– Вот, Иван Харитоныч, упаси Бог от этих приездов. Это – ещё умеренные, а приедут крайние?
В комнате-кабинете с углубными плюшевыми креслами один стол был с бумагами и телефонами, один под картами, а третий под чаем. Подле него и уселись теперь. Стояла на столе наблещенная 20-линейная яркая керосиновая лампа. Чтёные газеты, по недостатку места или непочтению, свалены были на пол у стены.
Из стакана в серебряном узорном подстаканнике с семейным вензелем Савицкий отпил свой коричнево-бордовый, настоенный, не ослабленный лимоном.
– Голова кругом идёт. Не сплю. Ведь мы кончаемся… Развал идёт на нас, как по широкому участку пущенный газ.
Высокий суровый полковник сидел недвижно. Что ж тут и говорить.
Савицкий щурился:
– Если б я сейчас мог спасти дивизию тем, что арестовать полдюжины комитетов, – я бы без колебания. Но дело зашло так, что уже и этим не спасёшь. Обычными методами военачальников – мы уже ничего не спасём. А вот я думаю все эти дни… думаю… Отколь гроза, оттоль и ведро. Надо – через верхи.
