Карл, герцог - Александр Зорич

Их преследовали и убивали до самого Нанси, а когда выяснилось, что благоразумные горожане, чтобы не ссориться с неистовым герцогом, не желают открывать перед швейцарцами ворота, гнали дальше, вдоль городского рва, и никто не хотел брать пленных, потому что с головы горлопана-горца не получишь щедрого выкупа. Убили почти всех.

Потом наступили сумерки и усталые, вмиг погрустневшие рыцари повернули назад. Возвращались молча, в глаза друг другу предпочитали не глядеть, а когда кто-то нервно рассмеялся и сказал, что отродясь не видывал такой славной потехи, Карл и де Ротлен, не сговариваясь, посмотрели на него как на юродивого.

В разгромленном лотарингском лагере д’Эмбекур, непрестанно ухмыляясь, считал трофеи и пленных. Крепко воняло пригоревшими бобами. Итальянские канониры уже были пьяны и выводили темпераментные рулады. Они чувствовали себя героями дня и лезли брататься к бургундам.

Карл отмахнулся от подскочивших валетов, с огромным трудом слез с коня сам и поплелся к д’Эмбекуру.

– Сир, – маршал аж светился, – победа полная, в плен попали…

Карл остановил его жестом.

– Взять всё ценное и съестные припасы, – начал Карл, стащив правую перчатку и принявшись энергично гонять в ладони две кулевринные пули. – Пленных отпустить. Шатры и прочую рухлядь сжечь. Выделить пятьсот человек – пусть похоронят до утра всех, и главное – подберут повсюду швейцарцев. Управятся – завтра получат освобождение от всех работ и премии. Остальные пусть немедленно возвращаются в лагерь. Если пушкари уже ничего не соображают – допоить до ризположения и отвезти под конвоем на телегах, а к упряжкам приставить лиц высокого происхождения с их слугами, потому что доверять больше некому.

Отрывистая речь Карла и его хмурый вид указывали на то, что герцогу лучше не перечить. Но д’Эмбекур рискнул:

– Сир, к вопросу о пленных… Дело в том, что среди прочих оказался и раненый герцог Рене Лотарингский.

Вместо «Ух ты!» или «Оба-на!» или хоть каких радостных эмоций Карл, не отрывая взгляда от глухо постукивающих свинцовых шариков в своей ладони, осведомился:

– Ранение серьезное?

– Не очень.

– Ну вот пусть его родные лекари и лечат.

– Но, сир, неужели Вы не хотите поговорить с главой разбитого войска?

– Не хочу. Все мои распоряжения остаются в силе. Пленных отпустить немедленно, а для герцога Рене выделите какую-нибудь подводу.

15

Случилось так, что рота лучников, в которой служил Александр, была выбрана д’Эмбекуром для символической охраны лагеря и в сражении не участвовала. Александр, назначенный в наблюдатели, то есть отосланный вместе с двумя немолодыми и говорливыми бородачами родом из-под Бриенна озирать окрестности из ветвей одиноко стоящего дерева, мучился бездельем, холодом и голодом.

Картины далекой бойни шли вразрез со всеми представлениями Александра о воинских доблестях и не вызвали в нем ничего, кроме щемящего чувства заброшенности. Тем более, что он быстро потерял Карла из виду. При этом его бывалые братья по оружию, которым, казалось бы, следовало пресытиться бранным видеорядом ещё лет десять назад, вели себя как болельщики на Кубке Кубков UEFA. Они однообразно сквернословили, пока конная лава катилась на швейцарцев, и тот, которого звали Жак, заметил тому, которого звали Пьер, что тут и пиздец нашему герцогу.

Потом, когда в ход пошла артиллерия, они дружно ударились в одобрительный гогот. Отсмеявшись, Пьер осведомился у Александра, отчего он такой кислый, и радушно поделился с ним сивухой из неприкосновенного запаса.

Александр сразу же забурел, но на душе не потеплело. На вопрос он запоздало ответил, что всё как-то не по правилам. «По правилам сеньоры только наших девок дерут», – зло проворчал Жак, стихийный марксист. В душе Александр вспыхнул, как сухой валежник, потому что формула Жака задевала разными концами и отца, и мать, но пока он придумывал, чем бы таким покрыть этого виллана, грянул второй залп. Пьер и Жак разразились разбойничьим свистом.

Потом Пьер сказал, что тут и пиздец швейцарским мужикам. А Жак, погружаясь в пучины мрачных социальных обобщений, подметил, что мужикам всегда пиздец.

«Ну не скажи, – мечтательно протянул Пьер. – Вот, говорят, английские лучники после войны все как один в люди выходят. У моего кума племяшка была, так глянулась она одному Робину, простому тогда стрелку, и он ей тоже. Когда у него служба закончилась, увез он её к себе, уже с двумя детями, не бросил. А недавно приезжали они к моему куму погостить. А она – в плач. Не могу, говорит, без милой Франции.» «Ну и что же? – нетерпеливо перебил Жак. – Вышел её Робин в люди?» «Так я к этому и веду, а ты в горячку, – огрызнулся Пьер. – Она же плакала оттого, что там, в Англии, у неё вроде всё есть и у Робина денег и сукна разного неперемеряно, а ей всё не мило без Франции.» «Ну и дура, если не врет, – сказал Жак. – А вообще наверняка врет.» «Ты за что это?» – угрожающе осведомился Пьер. «За Францию. Её Робин с англичанками путается, а она об этом знает, только сказать совестится.» «Как знать, – неожиданно спокойно пожал плечами Пьер. – Может, у неё и вправду недоёб был.» «Во-во, – осклабился Жак. – Ты в следующий раз этому Робину мозги-то вправь.» «Не будет следующего раза, – вздохнул Пьер. – Убежала она от Робина.» «Куда?» – вскинулся Жак. «Почём знать? Может, в монастырь, а может, к волкам.»

И так далее, далее, далее…

16

Когда стемнело, Жак, Пьер и Александр были отозваны – в лагере появились посыльные д’Эмбекура и приказали разводить костры, потому что сейчас вернется победоносное воинство и пожелает вкусить перед сном горячей похлебки.

«Опя-а-ать рабо-отать», – во всю пасть зевнул Жак.

«Слушай, – ни с того ни сего обратился Пьер к Александру. – А чего у тебя такое мудреное имя?»

«Наш владыка любил всё время давать разные имена. А то, говорил он, от Пьеров уже тошнит», – Александр отвечал Пьеру на этот вопрос уже в пятый раз, но тот, похоже, забывал об этом вместе с протрезвлением. Довесок про Пьеров, от которых уже тошнит, должен был привнести в общение приятное разнообразие.

«А-а, понятно», – скучным голосом протянул Пьер. Шпильки он не приметил.

Возвращаясь из близких зарослей терновника с вязанкой колючего корявого хвороста, Александр прошел в пятнадцати шагах от герцогского шатра. Там о чём-то бубнили.

Естественно, разобрать слова было невозможно.

Александр зыркнул на многочисленную стражу, рассевшуюся у четырех костров напротив входа в шатер. Потом прикинул, что ему грозит за шпионаж, и отказался от намерения подслушать разговор отца с приспешниками. Всё равно ведь ничего не поймешь.