Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

Джейн. Она послужила для каждой из них запалом — недовольный собою, он всегда убегал от нее, снедаемый жаждой показать ей, на что он способен! Что же теперь? Джейн умерла. Сможет ли он снова написать картину — настоящую картину? Он вновь взглянул на полное жизни лицо на холсте. Возможно, ему удастся это. Ведь Джейн была не так уж далеко.

Какой-то звук заставил его резко обернуться. В мастерскую вошла Изобел. Она оделась к обеду в простое белое платье, подчеркивавшее золотое сияние ее волос.

Изобел словно застыла на месте, удерживая готовые сорваться с губ слова. Затем, опасливо поглядывая на него, прошла к дивану и села. Внешне она была абсолютно спокойна.

Алан вынул из кармана чековую книжку.

— Я просматривал бумаги Джейн.

— Ну и что?

Он пытался подражать ее спокойствию, унять дрожь в голосе.

— Последние четыре года она снабжала тебя деньгами.

— Да. Для Винни.

— Нет, не для Винни! — крикнул Эверард. — Вы, вы обе делали вид, что они для Винни, но обе знали, что это не так. Ты отдаешь себе отчет в том, что Джейн продавала свои ценные бумаги, перебивалась с хлеба на воду только ради того, чтобы снабжать тебя туалетами — нарядами, в которых ты, в сущности, не нуждалась?

Изобел не отрываясь смотрела на него. Она, словно белая персидская кошка, уютно расположилась среди подушек.

— Что я могу поделать, если Джейн решила потратить больше, чем следовало, — проговорила она. — Я полагала, что она могла себе позволить такие деньги. Она всегда сходила по тебе с ума, разумеется, я это заметила. Иная бы жена давно уже подняла шум по поводу того, как ты вечно рвался вон из дому, чтобы повидать ее, и сидел у нее часами. Но не я.

— Не ты, — Алан был страшно бледен. — Ты вместо этого заставила ее платить.

— Ты говоришь оскорбительные вещи, Алан. Будь поосторожнее.

— Разве это не правда? Почему же ты считала удобным тянуть деньги из Джейн?

— Не ради ее любви ко мне, разумеется. Должно быть, из-за любви к тебе.

— Именно так и было, — просто сказал Алан. — Она платила за мою свободу — свободу писать по-своему. Потому что, пока тебе хватало денег, ты оставляла меня в покое и не изводила просьбами изобразить толпу каких-то отвратительных особ.

Изобел промолчала.

— Я прав? — гневно выкрикнул Алан. Ее невозмутимость выводила его из себя. Изобел сидела, глядя в пол. Наконец она подняла голову.

— Иди сюда, Алан, — мягко произнесла она и указала ему место рядом с собою.

Он с опаской, словно бы против воли, подошел и присел, глядя в сторону. Он чувствовал, что боится ее.

— Алан, — проговорила Изобел.

— Что?

Он был раздражен, нервозен.

— Все, что ты говоришь, может быть, и верно. Но это не имеет значения. Я такова, какая есть. Я всего этого хочу — туалетов, денег, тебя. Джейн умерла, Алан, ее больше нет.

— Что ты хочешь сказать?

— Джейн умерла. Теперь ты полностью принадлежишь мне. Никогда прежде ты не был моим — моим до конца.

Он посмотрел на нее — увидел огонь в ее глазах, укоризненных, властных, и был возмущен, но вместе с тем покорен ею.

— Теперь ты будешь принадлежать мне — и никому больше.

В этот миг он понял в Изобел все то, что ранее было скрыто от него.

— Ты хочешь, чтоб я был твоим рабом? Чтобы я писал то, что ты мне скажешь, жил, как ты велишь, хочешь, чтобы я влачился вслед за колесами твоей колесницы?

— Можешь говорить так, если тебе угодно. Что значат слова?

Ее руки — белые, гладкие, прохладные, словно мраморные стены, — обвили его шею. В его памяти всплыли слова: «За стенами белыми, словно молоко…» Стены уже окружали его. Сможет ли он еще бежать? Хочет ли он бежать?

У самого своего уха он слышал ее голос — это как мак и мандрагора. Ее слова долетали до него будто издали:

— Ради чего еще стоит жить, если не ради любви и счастья, любви и славы…

Стены смыкались вокруг него — «пелена, тонкая, будто из шелков», — эта пелена уже окутывала его, немного затрудняя его дыхание, но так мягко, так нежно! Они уже уплывали вместе, покойно, в прозрачном, как кристалл, море. Стена вздымалась теперь высоко, ограждая от всех посторонних дел — от опасных, тревожных вещей, причиняющих боль, всегда причиняющих боль. Там, в кристальном море, золотое яблоко в их ладонях.

Живой свет, озарявший портрет Джейн, померк.

Доколе длится свет

«Форд» тяжело подпрыгивал на ухабах, и горячее африканское солнце палило нещадно. По обеим сторонам этой так называемой дороги тянулась беспрерывная заросль деревьев и кустарника, далеко, насколько хватало глаз, расстилаясь плавной чередой мерно восходящих и ниспадающих волн неяркой, густой желто-зеленой листвы, поражающей своей странной, апатичной недвижностью. Голоса немногих птиц прорезали сонную тишину. Один раз дорогу перед самой машиной ручейком перетекла змея, с волнистой легкостью ускользнув от попытавшегося было задавить ее шофера. Другой раз из кустов выступил местный житель, величавый и осанистый, позади него шла женщина с ребенком, туго привязанным к ее широкой спине, чудесным образом держащая на голове весь свой домашний скарб, включая даже сковороду.

Джордж Кроузер не преминул указать на все эти вещи своей жене, которая отвечала ему односложно, с раздражавшим его невниманием.

«Все думает об этом малом», — сердито заключил он. Так он имел обыкновение именовать про себя первого мужа Дайдры Кроузер, убитого в первый год войны. Да, да, несомненно, убитого во время кампании против немцев в Западной Африке. Должно быть, естественно, что она помнит о нем. Он украдкой бросил взгляд на жену — на белокурые волосы, на бело-розовый, гладкий овал ее щек; на ее округлые формы, вероятно, ставшие немного более пышными с тех давних пор, когда она покорно позволила ему обручиться с нею, но затем, поддавшись душевному смятению первых дней войны, внезапно отвергла его и, по военному времени, спешно обвенчалась с этим своим тощим загорелым красавчиком, Тимом Ньюджентом.

Что ж, тот малый погиб — погиб самым геройским образом, а он, Джордж Кроузер, женился на девушке, которую всегда желал получить в жены. Она тоже была к нему привязана; да и как могло быть иначе, если он был готов исполнить всякое ее желание и вдобавок имел на это деньги! Он с некоторым самодовольством подумал о недавнем подарке, который сделал ей в Кимберли, где благодаря своей дружбе с некоторыми из директоров фирмы «Де Бирс» ему удалось приобрести бриллиант, который